Татьяна Мешко – единственная современная карельская писательница, которая пишет в духе метареализма.
В 2013 году в Петрозаводске вышел ее роман «Железный фарфор». Работа над книгой велась в 2007-2013 годах. Вероятно, наши читатели помнят писательницу по предыдущему роману «Колдун здесь», за который в 2005 году она получила премию главы республики Карелия «Сампо».
Новый роман достойно продолжил начатую «Колдуном» линию развития карельской литературы в духе метареализма. Татьяна Мешко – единственная современная карельская писательница, которая пишет в этом жанре. Метареализму присущи два уровня повествования, а именно две манеры художественного восприятия действительности. Они сплетаются друг с другом, образуя единое целое.
На первый план в романе «Железный фарфор» выходит изображение советской действительности 1960 годов, а также более ранние и поздние ее этапы. В романе описываются события, начиная с Русской революции и заканчивая новой, вступившей в эпоху демократии Россией 90-х.
Стиль романа восхитителен, местами даже безжалостно, предельно реалистичен. Искрометный юмор и острый сарказм перемежаются в ткани повествования; возникает контраст, подобный первому инею в солнечный осенний день. Изображение общества в целом, как и отношения героев романа, находят отклик у читателя.
Повествование начинается с событий августа 1961 года, когда Катя Непомнящая, 16-летняя воспитанница детского дома имени Надежды Крупской в Тобольске, оказывается в самом настоящем раю. И рай этот отнюдь не в приютских стенах, а на медвежьей теплой шкуре на чердаке заброшенного дома, где девушка встречается со своим любимым, Германом. Молодой человек изучает историю в Московском университете и участвует в археологических раскопках.
Но вот однажды Катя приходит на обычное место встречи и сталкивается с жестокой реальностью: Германа нет. Девушка решает, что любимый трусливо ее бросил. Сердце Кати разбито, и она убегает прочь.
Буквально со следующей страницы читателю открывается второй уровень повествования: здесь царят воображение, фантазия, магия. Метафизический план строится поверх обыденного, привычного восприятия. Реальность неосознанно переплетается с вымыслом. Подобные повороты сюжета наивного реализма вызывают удивление, невольно приходит на ум реплика Гамлета: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!».
Творчество Татьяны Мешко лучше определять как метареализм, а не постреализм, который часто путают с популярным стилистическим направлением современной русской литературы. Метареализм не исключает элементы традиционного реализма как такового. А вот постреализм, как правило, часто путают с постмодернизмом, хотя это абсолютно разные понятия. Модернизм не включает в себя постмодернизм, тогда как метареализм сохраняет в себе черты реализма.
Роман Татьяны Мешко не стоит причислять к обычной фантастической литературе. Фантастика и реализм далеки друг от друга, так как последний считают «естественным» подражанием реальному миру. В жанре фантастики, наоборот, фантазия ничем не ограничена, она несется во весь опор «не разбирая дороги». Подобная игра воображения очаровывает читателя и самого автора, позволяя создавать собственные, ни на что не похожие картины описываемых событий.
В начале романа воображение и волшебство переплетаются с реальным развитием сюжета таким образом, что сверхъестественные события получают вполне доступное, логическое объяснение. Так, например, профессор медицины Морфинский, а то и сам рассказчик логически обосновывают все необычные происшествия.
Начиная с античности, художественная литература не требует обоснования в те моменты, когда она, смело смешивая правду и вымысел, посылает фантазию в полет. Таким образом, литература расширила границы представлений о художественных образах сознательного и подсознательного, и они вышли за рамки наивного реализма.
В памяти всплывают «Правдивые истории» Лукиана или «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея.
Произведение Апулея приходит на ум, когда начинаешь читать «Железный фарфор». Роман начинается так: «В начале августа 1961 года Катя Непомнящая из Тобольского детского дома… нечаянно попала в Рай. Накануне странствия в Рай Кате исполнилось шестнадцать. В свой день рождения возле мусорного бака автобусной остановки «Площадь Ленина» она встретила Бога. Ее душа взлетела при первом взгляде и осталась витать между сердцем, головой и глазами до конца жизни. Бога звали Германом». По возвышенному состоянию души Кати понятно, что она бедная девушка, которая часто бывает подавлена; она растет в мрачном детском доме. В такой жизненной ситуации первая любовь кажется еще более прекрасной, прямо-таки божественной. «Как возлюбленный может быть сопоставлен с Богом (точнее, с богом)? – может подумать читатель,– не является ли такое сравнение пошлым преувеличением?»
Это не так, если читатель вспомнит известную легенду об Амуре (Эросе) и Психее из произведения Апулея. Это трогательная история любви бога и женщины, ставшая источником вдохновения для мирового искусства.
Такая интертекстуальная реминисценция, иными словами скрытый отсыл к более ранним художественным текстам – это не догадка самой Кати, а глубокомысленный намек автора читателю: именно так высоко нужно оценивать чувства Кати к Герману и их взаимоотношения. Т. Мешко всего лишь позволила сиять алмазу среди грязи и некрасивости жизни и сделала это в свойственном ей стиле.
«Истинное» и «ложное» сталкиваются между собой уже в начале книги «Железный фарфор». Осознающая свою значимость Катя чувствует себя разочарованной. Она оборачивается, чтобы посмотреть назад: «В дальнем углу что-то серебрилось мягко и нежно. Катя шагнула. Сияние вспыхнуло и превратилось в зыбкую фигурку… Мерцающий призрак отделил от себя вялые руки, забулькал голосом весеннего ручейка: «Найди, Катя, того мужчину… он взял сережку… я умирала, а мужчина сережку забрал… на обратной стороне сережки твое имя гравировано… запомни, ты не Катя… Мальчика своего помнить не надо… вы еще встретитесь».
Катя спрашивает, кто это, и получает ответ: «Это я… мама… мама… подойди ближе, маму увидишь…» Это происходит словно на грани между сном и явью, между сознанием и подсознанием. Литература была и остается отражением различных исключительных ситуаций, таких как сон и явь. Сюда же относится воображение и впечатления, зависящие от опыта человека, являющиеся частью его жизни и судьбы.
Катя останавливается, чтобы понять, сон это или явь. Затем она замечает, что в углу, где только что мелькнуло слабое светящееся существо, висит пыльный мешок из-под картошки. «Но слова мамы горели в душе пионерским костром из недавнего детства. Катя опустилась перед старым мешком на колени и жарко пообещала:
– Мама, я найду человека, который украл сережку с зеленым камнем. Мама! Я узнаю свое имя и больше никогда не буду Катей Непомнящей. Мама! Когда мы с Германом встретимся, у меня будет это незнакомое чувство достоинства. Мама! Ты меня слышишь?»
Испытанное Катей озарение можно объяснить активностью ее подсознания. Подсознание способно на то же, на что способно сознание. Они ставят перед человеком жизненно важные вопросы и даже подсказывают пути их решения на языке сна и реальности.
Великие писатели, такие, как считающийся отцом фантастического рассказа Гофман, или известный сторонник фантастического реализма Достоевский, еще задолго до великих психологов XX века говорили о том, что душа человека представляет собой многоплановое единство сознательного и бессознательного.
В заключительной третьей части романа Т. Мешко разворачивается паранормальный, сверхъестественный и фантастический сюжет. Сверстница Кати, девочка Маша, рассуждает как совсем взрослый человек. Научившись читать, она месяцами не выходит из домашней библиотеки Морфинского. «Сережка в детском ухе сверкает как отрытое окно в неизвестный мир».
В доме Морфинского Маша имеет привычку долго задерживаться у глобуса, и каждый раз этот вращающийся шар останавливается при прикосновении пальца в месте, где расположена на карте Англия. «Здесь! Дедушка, они здесь!» – настойчиво утверждает ребенок. Она имеет в виду своих предков. «Вторая тень всегда была рядом. А вижу я её не всегда. Она приходит, когда захочет…»
События наконец поворачиваются к духовной стороне жизни человека. Роман Татьяны Мешко направляет мысли к магическому реализму колумбийского писателя Габриеля Гарсия Маркеса, в котором настоящее включает в себя повседневную жизнь и паранормальную, естественное и сверхъестественное, современность и историю. В произведении «Сто лет одиночества» Ремедиос Прекрасная легким порывом ветра вознесена на небо. В какой-то степени Маркес поясняет, что читатель не поверил бы в вознесение Ремедиос Прекрасной на небо, если бы она не была окутана белоснежными простынями.
Возможно в подобном этому реализме дело вовсе не в вере в странные и фантастические события, а в искусном, то есть наглядном, представлении. Того же самого необходимо требовать и от повседневной жизни.
Вновь на ум приходит названный именем Достоевского фантастический реализм, с помощью которого писатель характеризовал свое творчество. Все-таки предположительно сам термин фантастического реализма пошел еще от Ницше, который использовал его по отношению к Шекспиру.
Такие произведения (из раннего творчества Достоевского), как «Двойник», «Хозяйка» и «Белые ночи» – серьезный вызов для Белинского. Белинский требует от литературы жизнеподобия, другими словами, поиска действительности, изображения реальной жизни человека.
Критик подчеркивает: «Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, оно не относится к творчеству писателей, а находится под ответственностью врачей».
Все же о романе Мешко не следует говорить как о фантастическом реализме. Дело в том, что этот термин был, например, использован братьями Стругацкими по отношению к научно-фантастической литературе, которая основана на собственно реальности. Говоря о современной российской литературе, более подходящим термином будет метареализм.
Дочитывая роман, читатель должен догадаться, на что указывает название и каков связующий элемент, объединяющий все воедино. Также читатель должен поразмышлять над двумя цитатами, имеющими свое определяющее звучание в романе. Обе цитаты адресованы времени: «Время открывает все скрытое и скрывает все ясное» (Софокл); «Время, возможно, существует, однако, мы не знаем, где его искать». (К. Циолковский).
Слова Софокла можно отнести и к роду Кати: со временем, все тайное становится явным, корни бездомной Кати и ее дочери отыскиваются, хотя ранее они были похоронены во мраке.
В этом плане в романе отыскивается потерянное предками Кати время. Но тогда что означает другое высказывание «Время, возможно, существует…»?
Циолковский (1857 – 1935) – изобретатель и естествоиспытатель. Возможно, он искал доказательства своему высказыванию в конце XIX века, когда время достигло четвертого измерения. Лишь в 1905 году с появлением теории относительности стало возможным связать вместе третье и первое космическое измерение времени.
Таким образом, еще при жизни Циолковского было известно, что время существует, а также то, где его следует «искать», а именно с этого космического четвертого измерения. Правда, сейчас мы до сих пор точно не знаем, что такое время по существу.
С точки зрения естественно-научного понимания художественный мир «Железного фарфора» не имеет значения. Цитата Циолковского указывает на то, что проблема именно в потерянном времени Катиного рода или прошлом и его новом появлении, в некоторых временных путешествиях.
При помощи знания и воображения путешествия во времени в художественной литературе возможны как в научно-фантастических романах, так и в исторических. То, что в естественной науке называют космическим измерением, в художественной литературе имеет значение хронотопа.
Михаил Бахтин ввел это понятие и объяснил характер романа как жанр. Понятие хронотопа определяется как взаимосвязь временных и пространственных отношений, их неразделимое единство (kronos в переводе с греческого обозначает «время» и topos «место»).
Эта связь, по мнению Бахтина, выражается в том, что «приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем». Действительно, когда в романе Т. Мешко передвигаешься в разных временных планах, каждый момент времени раскрывается в своем неповторимом культурном своеобразии, в характерном социальном плане, в архитектуре, в окружающих предметах. И наоборот, пространство осмысляется временем. Когда в романе Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», написанного в XIX веке, типичный американец попадает в Англию VI века, пространство приобретает в его сознании те временные особенности, которые были присущи окружающей его действительности.
Чудо-ребенок Маша становится грациозной девушкой и осознает, что она чужая в этом мире, она не принадлежит советской реальности. «Ее мир таится в прошлом, которое нужно представить, объяснить, осознать». Она находит таинственную папку профессора Морфинского, в которой содержится история ее рода. «Девочка узнала всё: экспедиция на Полярный Урал с участием деда… страшная гибель отца… смерть мамы в родах… непонятное по своей дикости захоронение мамы… серёжка с изумрудом, отобранная у её бабушки на родовом столе… а бабушку звали Елизавета Мещерская… жила в ссылке… посёлок Сивая Маска… тоже умерла при родах… странное путешествие изумруда от врача-мошенника до хантыйского охотника, чтобы снова оказаться у Маши…»
Некоторые полагают, что человек помнит с рождения все, что он пережил. Другое дело, как и при каких обстоятельствах, самые ранние воспоминания всплывают в его сознание. Маша внезапно вспоминает события своей жизни. Она догадывается, что не случайно оказалась в этом времени, ей необходимо исправить ужасную ошибку, которая произошла в прошлом. Девушка чувствует, что здесь она чужая, но не может объяснить этого.
Таким образом, Маша Морфинская погружается в прошлое, исчезая из настоящего. После тринадцатой главы следуют нулевая и минус первая главы. При исправлении ошибок прошлого, причинно-следственные связи выстраиваются так, что дальнейшая жизнь Маши складывается иначе. В 90-е годы XX века Морфинский видит в книжном магазине произведение успешной писательницы из Великобритании Кати Мещерской…
Поиски Маши в ином прошлом, словно современная версия осуществившегося путешествия во времени в жизни человека, которое происходит по так называемому «туннелю» (анг. яз. wormhole червоточина, на финском также «madonreiäksi»-червоточина), соединяющему разные пространственно-временные сегменты. Сделав шаг в отверстие туннеля, переходишь на противоположную сторону, в другое место и в другое время. В романе таким туннелем является изразцовая печь, находящаяся в квартире старушки. Писательница не изображает представления ученых, они лишь на время производят впечатление у читателей. В связи с Машей можно вспомнить также временной парадокс, которому Стивен Хокинг дал жуткий замысел: перемещаясь в прошлое, внук может исправить ошибку, убив своего деда до того, как тот зачал его отца.
Развитие сюжета «Железного фарфора» непринужденное, тонкое и в то же время замысловатое. Периоды жизни воспитанницы детского дома и её дочери отлично иллюстрируют искусство повествования. В «Железном фарфоре» хватает драматического напряжения повествования, препятствий на пути героев и неожиданных поворотов сюжета. В какой-то момент появляется критическая ситуация, в которой герой умирает, но последовательность сохраняется, «бег с препятствиями» жизни продолжается и «эстафета» движется вперед.
«Железный фарфор» является пленительной художественной игрой во времени, за которой скрывается глубокое послание. Это ответ на вопрос, где искать время. Его следует искать во внутреннем мире человека, в соединении семьи, близких и любимых людей в жизни. Метареализм в романе Татьяны Мешко – «мертвые остаются молодыми» – с точки зрения художественного осмысления человеческих судеб иной, нежели чем реализм Анны Зегхерс. Таким образом, восстанавливается ценность измерения человеческого существования. Это было в потерянном прошлом революции, в котором гнев и злоба фанатиков похоронили все те ценности, которые были дороги старому обществу.
Лаконичный стиль, меткая подборка художественных деталей, юмор и тонкая ирония – всё это является характерным стилем Татьяны Мешко. «Железный фарфор» – глоток свежего воздуха современного искусства слова в литературе Карелии. Роман, без сомнения, расширяет эстетический опыт наших читателей.
Опубликовано в журнале Carelia, 9/2013
Перевод с финского на русский: Маргарита Пехконен, Елена Пукки, Юлия Вуколина, Катя Поспелова, Елена Лесонен
