Приятель мне рассказывал, что видел в Португалии, на берегу Атлантики, в почти пустом кафе, как морщинистый старик в соломенной шляпе и джинсах индиго, прихлёбывая чёрный ром за плетёным столиком, сложил из салфетки бумажный самолётик и запустил его внуку, играющему тут же, на открытой террасе, а внук поймал его, посмотрел на деда, улыбнулся и отправил его лететь дальше, через океан. «Вот о чём надо писать, дружище»,— закончил мой приятель, и я написал, хотя можно было бы добавить ещё и морского воздуха, осеннего пляжа с крупным песком, сухого дерева крыльца и синих глаз этих мужчин, но тогда это не был бы рассказ из двух предложений.
В госпитале, где все равны, и никто друг о друге ничего не знает, самые здоровые и наглые солдаты хвастались значками и заставляли одного тщедушного паренька мыть полы после того, как он заикнулся, что у него тоже есть орденишко. Когда из части за ним приехали товарищи, крепкие ребята, они хотели поотшибать спрятавшимся значкистам рога и сказали мне, что у паренька этого «Красная звезда», что он один два часа держал высоту, отказавшись покинуть убитых товарищей, чьи трупы не влезли в вертолёт, и улетел вместе с ними следующим бортом, раненый и контуженный, а комдив в тот же день его и наградил, лично.
Моя учительница, женщина талантливая и красивая… нет, прекрасная, на шуточный вопрос о том, есть ли в жизни счастье, ответила мне, что таковым она может назвать мимолётное состояние души, когда на секунду удаётся забыть о необъяснимой тоске и печали, но случается это редко, за тяжёлой работой, и с возрастом становится всё труднее. «Неужели ты сам ещё этого не знаешь, мой мальчик?» — спросила она с улыбкой, и вдруг я понял, что зря надеялся помудреть.
Рядом с заплаканной соседкой я поднимался по лестнице, и она рассказала, не выдержав, что муж пьёт беспробудно, дочь – истеричка, у сестры – рак, а единственная настоящая подруга далеко, в другом городе, и трубку не берёт. «За что же бог нас так не любит?» — спросил я всерьёз, а она ответила: «Это не бог, это мы сами виноваты, потому что живём с нелюбимыми, мучаем их всю жизнь и сами мучаемся».
Девятнадцать лет назад в хорошей семье родился мальчишка со светлой, умной головой, тяжёлый инвалид, родители его любили, и он их любил и жалел, получил аттестат, заочно учился в институте, общался с друзьями в мировой Сети, читал, слушал музыку, но болезнь прогрессировала, и все знали, что он умрёт, да и он знал, и не сдавался, а позавчера умер. Горе оказалось вдруг таким неожиданно сильным, что отец, на которого свалились последние хлопоты, двигался, сжав зубы и уже не вытирая слёз, поскольку рукавами стёр кожу вокруг глаз, а мать просто сидела бледная у гроба, кусала губы и не могла смотреть на календарь, прикнопленный к боковой стенке шкафа в комнате сына, на котором под пейзажем в духе Левитана, с рекой и берёзками, была отпечатана яркая типографская надпись: «Жизнь прекрасна».
Уже и не знаю, не помню, откуда взялась в голове эта фраза, но она заставила меня остановить поток мутных образов, обрадоваться дневному свету, приглушённому пыльными стёклами и ватой облаков, прислушаться к людским голосам и звукам моторов с улицы, почувствовать, что у меня почти ничего не болит, и понять – со своими чувствами и мыслями, радостью и болью, страхом и любовью я в центре мироздания. Пока я жив, вселенная в моих глазах живёт, и каждый, кто так думает, может объять необъятное, а написал я всё это в противовес предыдущему рассказу.
