О повести Натальи Лаврецовой «Зеленое солнце»
От редакции. Галина Акбулатова завершила работу над сборником «Новая северная проза. Дневник читателя». На сайте Национальной библиотеки в разделе «Электронная библиотека авторов Карелии» вы можете прочитать ее заметки о прозе Анатолия Суржко, Дмитрия Новикова, Яны Жемойтелите, Ирины Мамаевой, Александра Бушковского, Арви Пертту. Кстати, первая публикация многих рецензий Г. Акбулатовой состоялась именно в «Лицее». Сегодня мы предлагаем очередной отклик писательницы на повесть нашей землячки Натальи Лаврецовой «Зеленое солнце».
«В истории шестнадцати первых лет моей жизни, которую я хочу написать, нет ни выдуманных героев, ни выдуманных обстоятельств. Это не значит, что я не ошибаюсь в чем-то: ведь речь идет о том, как чувствовала и постигала именно я, а отчасти, раз это воспоминание, и о том, каким вспоминаю я то время теперь…»
Наталья Суханова. Зеленое яблоко
1
Если смотреть на солнце через толстое бутылочное стекло, то оно будет казаться зеленым. Зеленым яблоком. Именно так увидела солнце юная героиня повести Натальи Лаврецовой. И сколько родители ни пытались ее убедить, что солнце красное, оранжевое, желтое… девочка упрямо стояла на своем – зеленое!
Зеленое… то есть незрелое, неспелое, кислое, вяжущее… но вместе с тем манящее блестящей кожицей, пьянящее молодым соком… Помните: едва яблочко завяжется, а мы его – хрум, хрум… Весенний авитаминоз!
Похоже, и к «Зеленому солнцу» Наталью Лаврецову заставил обратиться именно авитаминоз, особенно в области литературы для подростков. Вот так спустя тридцать лет после публикации культовой повести писательницы Галины Щербаковой о «Романе и Юльке» (читай – «Ромео и Джульетта»), заставившей плакать пол-страны, в той же столичной «Юности» в 2011 году увидела свет и новая вестсайдская история Натальи Лаврецовой.
Время действия «Зеленого солнца» то же, что и в «Романе и Юльке» – конец шестидесятых – начало семидесятых. Но если Г. Щербакова писала в свое время и о своем времени, то Н. Лаврецова – на значительном расстоянии от времени своей молодости. В сущности автор – ровесница юной героини Щербаковой: в конце шестидесятых Наталья Лаврецова, как и Юлька, была старшеклассницей. Правда, старшеклассники Щербаковой предстают более искушенными нежели старшеклассники Лаврецовой, хотя, повторю, возрастная разница между писательницами составляет чуть ли не тридцать лет и, исходя из этого, Н. Лаврецова должна быть вроде более смелой и раскованной, но…
…но если столичные подростки Щербаковой в ее семидесятые уже свободно рассуждают о «сексе», то подростки Лаврецовой в ее семидесятые, кажется, понятия не имеют ни о чем подобном. Наивность до такой степени, что шестнадцатилетняя девушка на вопрос матери: «Вы что с ним (Валеркой. – Г.А.) живете?», отвечает, не подозревая о «подвохе»: «Живем…» – «А с …?» – «И с ними живу… Мы все вместе живем…».
Для героини «слово “жить” обозначало именно самое понятие жизни в самом ее что ни на есть планетарном масштабе…» Любовь же для нее – это «какая-то другая любовь», от которой «не рождаются дети… и не пахнет щами». Короче, речь идет о законченной идеалистке, каковой, кажется, и полагалось быть шестнадцатилетней школьнице в советской глубинке. По крайней мере автор в своем предисловии уверена, что «мальчишки и девчонки в СССР мечтали поскорей вырасти, чтобы сделать что-то стоящее для своей Родины…» А стоящее – это не какая-то будничная работа, а непременно подвиг. Обычная жизнь, где «едят, пьют, говорят на какие-то скучные темы… ходят на работу, ругают детей, смотрят телевизор…» ими презирается.И это естественно для подростков, а особенно для такой идеалистки, как героиня Н. Лаврецовой.
2
У нее необычное имя – Ариадна. Но в обиходе оно низведено до простонародного – Арька – что, впрочем, героиню вполне устраивало, так как и вокруг были Людки, Ленки, Галки, Левки… Она, как и ее родители, давшие ей это имя, понятия не имели о его высоком значении. О том, что Ариадна – внучка бога солнца Гелиоса. И что с помощью волшебной нити ей предназначено спасти из лабиринта чудовищного Минотавра сына бога стихии Посейдона – юношу Тесея, которого Ариадна горячо полюбит.
От сверстников Арьку отличает также поэтический дар, то есть она творческая личность, что ее вечно занятым родителям неведомо. Для них она просто Арька и, главное, чтобы дочь была послушна и хорошо училась, для чего ей созданы все условия – всегда обед горячий на столе и постель белоснежная, и даже комната отдельная, что при советском квартирном дефиците было далеко не у каждого школьника. При этом никаких домашних обязанностей. Все домашние обязанности – на матери: отец все свое свободное время отдает охоте и рыбалке.
Возможно, из-за усталости матери не до проблем взрослеющей дочери, нуждающейся не только в материальной, но и в духовной пище, а особенно в любви. Но, кажется, все члены этой семьи, включая младшего брата Арьки, живут каждый сам по себе. Не удивительно, что Арька чувствует в душе некую пустоту, которую она не знает чем заполнить, и в своей скуке винит окружающей мир, не дающий ей ярких впечатлений:
«Она подрастала, и ей становилось скучно в мире, словно раз и навсегда заключенным в стандартную оболочку, втиснутую в рамки обыденного, где все должно существовать по правилам, установленным непонятно когда и кем. И хотелось порой сорвать оболочку…»
Отец считает, что дочь мается от безделья: «Мать вроде нормальная женщина, а у тебя в голове…» Однако его нотации вызывают у Арьки лишь протестные настроения. С вызовом и насмешкой смотрит Арька на родителей. Никакого уважения к ним она не испытывает и ни на какие компромиссы не идет, что в конце концов вызывает взрыв ярости у взрослых, ожидающих в ответ на свою заботу благодарности и послушания.
И таких поколенческих конфликтов в стране становилось все больше. В произведениях литературы и искусства о семидесятых родители предстают чуть ли не как враги собственных детей.
«Понимает ли мать, что все больше приспособляет меня к потреблению человечеством, довольно примитивному, впрочем, как примитивно и потребление человечеством нефти, леса, земли? Понимает ли, что делает меня все удобнее для своей любви и спокойствия?..» – вспоминает себя в семидесятые талантливая писательница Наталья Суханова в «Зеленом яблоке».
Но если бы кто-то написал исповедальную повесть от лица родителей, то, полагаю, читатели поразились бы, насколько сильно страдали взрослые от своих чад. И насколько бессильны были повлиять на них.
Прежняя авторитарная система явно терпела крах. Нужно было что-то менять. Что? Ну не систему же! К этому «отцы-матери» были еще не готовы.
3
Вероятно, снять напряженность и были призваны «Алые паруса», «Бригантины», «Ровесники»… – объединения подростков под водительством старших товарищей. Иначе чем объяснить, что «бригантины» в стране росли как грибы после дождя. В один из таких клубов под названием «Товарищ» и приводит Арьку в поисках впечатлений ее подруга Галка.
Прототипом «Товарища» в повести послужил петрозаводский клуб «Товарищ», которому вкупе с его основателем Евгением Давыдовым и посвящено «Зеленое солнце». Многие действующие лица, в частности, один из главных героев – Валерка Гагарин, носят документальные имена, и тем не менее отнести «Зеленое солнце» к жанру нон фикшн не представляется возможным. Ну хотя бы потому, что о клубе и его руководителе (в повести это Борисов, человек «с бородой и гитарой») говорится не «от автора», а с точки зрения девочки-подростка, от которой не приходится ждать развернутых характеристик и глубины описания. «Товарищи» для Арьки «необыкновенные люди», и этим все сказано. Они утолили ее жажду в духовной пище, рассказав о Мандельштаме, Цветаевой, Хлебникове… От них она впервые услышала о Гулаге… Они приняли сторону Арьки в конфликте с родителями…
Арьке по душе традиция «товарищей» ласково говорить друг другу «морда»; увлекает ритуал «расскажи мне обо мне»: когда один подросток выходит в круг, а остальные говорят, что они думают о нем. Однако песни под гитару – особая статья…
Авторская песня – скрепа клуба, его вдохновляющая основа. Без нее подростковый клуб семидесятых немыслим. Это, если хотите, новая вера. Потому что ни в бога, ни в черта, ни тем более в коммунизм молодые уже не верят. А вот романтика, полет и высота авторской песни близка и желанна юному сердцу:
«Пока нам тесен дом и нет еще седин, прощайте, мы пойдем на поиск бригантин…» «Пьем за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют…» «Мы земных земней. И вовсе к черту сказки о богах! Просто мы на крыльях носим то, что носят на руках…» «Мы с тобою, товарищ, не уснули всю ночь, мы мечтали, гадали, как нам людям помочь…».
Эти песни, чувствовала Арька, были для нее и про нее. Она считала, что именно так, по песне, и нужно жить. Однако уже первое маленькое испытание «товарищам» – предложение Борисова принять в свои ряды трудного подростка – показало, что в выборе между идеалом («как нам людям помочь») и «грошевым уютом» коллектив хороших домашних мальчиков и девочек и органично влившаяся в него Арька выберут уют. И даже авторитет Борисова окажется тут бессилен. Потому что, наблюдая изо дня в день поведение взрослых, они к своим пятнадцати-шестнадцати годам уже знали что почем. Плюс гены, инстинкты да мало ли что еще – человек в семидесятые во всей своей сложной совокупности светлых и темных начал советской наукой практически не изучался.
В широком прокате он представал как «положительный советский человек». То есть плоским и линейным. То есть именно таким, какими предстают в «Зеленом солнце» члены подросткового клуба, включая Арьку да и самого Борисова, которому лицо-индивидуальность заменяют борода и гитара.
Однако все круто меняется, когда среди «товарищей» появляется первоначально отвергнутый ими «трудный подросток» Валерка с говорящей фамилией Гагарин. Именно он и становится центровым повести. Все, за что он ни берется, «как-то ладно у него получается. Там, где мальчики их славные, умные, но по условиям жизни городские, рафинированные, толкутся в бестолковости, у этого в руках все горит…». Но главное – с появлением Валерки пустота окончательно покидает душу Арьки, и у нее устанавливаются самые гармоничные отношения с миром.
Поэтому эпиграф повести – строки стихотворения Ричарда Красновского («…на свете девочка жила…»), вроде бы обращенный к Арьке, больше, на мой взгляд, имеет отношение к Валерке. Поскольку и сам Ричард Красновский не относился к пай-мальчикам и прожил тяжелую, неправильную, по советским меркам, жизнь поэта-изгоя.
4
Итак, «на свете мальчик жил…». В «Товарищ» его рекомендовала комиссия по делам несовершеннолетних – для перевоспитания. Потому что к своим пятнадцати Валерка много чего натворил. Он приезжает в трудовой лагерь, где работают подростки из «Товарища», еще не зная, что его отвергли. Затея с перевоспитанием ему кажется смешной, но он не прочь посмотреть на этих «хорошистов», хотя уверен, что вряд ли здесь останется. Однако встреча с «товарищем» Арькой меняет планы мальчиша-плохиша: он остается. И будучи уживчивым, веселым парнем, «быстро проникся духом лагеря: научился ходить “за ручку”, петь песни, закидывая руки на плечи соседям… философствовать… С ним стало веселей и надежней. Словно в их специально культивируемый дух правильности впустили живой, ничему не подчиняемый воздух свободы» (курсив мой. – Г.А.).
Валерка вроде бы всем товарищам товарищ, вроде бы проникается Цветаевой и Мандельштамом… Но дунул ветерок – и забыл Валерка и про «товарищей», и про книжки. Потому как не книжный он червь, а вольный пацан– «по волнам, по морям, нынче здесь, завтра – там…» «Там» – это в другой жизни. Где воспитанные улицей хулиганистые кореша… Где матерок… Где девочки-гулены… А эти чистенькие домашние ребята из «Товарища», знает Валерка, и не нюхали настоящей жизни. Они поют про «яростных и непокорных», но сами ими никогда не станут. Нет в их душах стремления к дерзкому полету. Водится же с ними Валерка и подыгрывает им из-за Арьки, в которой он почувствовал родственную душу и с которой у него началась любовь.
Однако странная эта любовь – не такая, какая обычно бывает у парня и девушки, хотя токи нежности пронизывают обоих и они ласково обращаются к друг другу: «мой маленький Валерка», «Моя маленькая Арька».
И все же Арька упорно называет Валерку братом. И это является той особенностью отношений, которая в корне отличает «Зеленое солнце» от других вестсайдских историй, в том числе и от«Романа и Юльки» Галины Щербаковой, где роман между юными героями природен, естествен и ведет к свадьбе, детям и, конечно же, щам, куда же без них.
Любовная коллизия у Натальи Лаврецовой сложнее. И когда Арьке намекают о будущей «свадьбе» с ее «маленьким Валеркой», она закономерно удивляется: разве можно выходить замуж за брата!
Эта ситуация, когда найти свою половинку вовсе не значит – найти жениха, переворачивает смыслы. У Н. Лаврецовой, хотела этого автор или нет, подспудно прочитывается: найти свою половинку – значит обрести себя, собственную целостность, в которой непременно присутствие как женского, так и мужского начала. Преобладание или отсутствие одного из них обедняет личность.
Та же мысль и у более старшей по возрасту Натальи Сухановой в ее воспоминательной повести «Зеленое яблоко» – о романе с мальчиком Тимуром, с которым тоже будущий брак невозможен. Потому что «Он такой же, как я».
Нет, не случайно подростков в «Зеленом солнце» зовут практически одинаково: в Арьке читается Валерка, в Валерке – Арька. И талант присочинить у обоих. И своеволие… И авантюрная жилка… Оба любят запах тайги и туманы – свободу – больше всего на свете. И, кажется, никогда не пожертвуют ею ни для кого и ни для чего.
Впрочем, Арька теперь готова пожертвовать. Ради того, чтобы вырвать Валерку из его неправильной жизни, чтобы ее, Арькин «идеальный мир», стал для него единственным. Тем самым она как бы примиряет на себя роль собственных требовательных родителей, считающих, что именно их образ жизни и достоин подражания:
«И получается, что она, Арька, как клуша какая, стоит, руки-крылья растопырив квохчет ему: туда нельзя, сюда нельзя! А он через нее, через крылышки ее хлопочущие – и из того в этот мир перескакивает, ее саму трещиной пополам разделив…»
5
«Ее саму трещиной пополам разделив…» Вот он – нерв повести! Легенда об андрогинах. Невозможность соединиться с самой собой, принять такой, как есть, свою вторую половинку, ее теневую сторону – «шальной разгуляй-ветер». И запрещает Арька себе общение с этой половинкой, нанизывает себя на железный стержень воли. Но когда после одной из «шальных» прогулок Валерка с переломанными «крыльями» приземлится в реанимации, Арька забудет про все свои клятвы и обещания – и помчится спасать друга.
Картины больничных свиданий молодых людей – одни из самых пронзительных в повести:
«Он никогда не плакал раньше, Валерка. Перед ней он не плакал никогда – еще не хватало ему плакать. Он же был веселый парень, ее Валерка. Но ведь и она не плакала при нем раньше. А сейчас они глядели друг на друга, почти соединившись лицами, и – плакали. Только у одного лица – единственное, что и было – глаза, а у другого, склоненного, было лицо, хотя на самом деле тоже были одни глаза: больные, раненые, отражающие в себе стороннюю белизну бинтов…»
Именно в больнице половинки – Арька и Валерка – по-настоящему обретают друг друга, становятся как бы одним целым. Валерка признается:
«Я уже не тот, не прежний. Я много думал, пока здесь лежал. О жизни. О тебе, Арька. О нас с тобой… Я понял главное. А главное – это ты, Арька! Потерять можно все, но нельзя тебя!»
И вот больница позади, они снова с «Товарищем», снова в походе. И снова Валерка повторяет как мантру: «Знаешь, у меня такое ощущение, будто я и вправду заново родился после той аварии, после больницы. Будто осколок кривой из глаза выскочил, и я снова стал видеть мир в его нормальных красках. Помнишь, как в «Снежной королеве»? Я был плохой мальчик Кай, а ты хорошая девочка Герда…»
Однако странно… Арька слушает и не слышит Валерку. «Он снова посмотрел на Арьку и снова не увидел отклика. Его слова падали в пустоту», будто ее и не было рядом, будто она была сама по себе. А она и в самом деле в эти мгновения была сама по себе, плыла на своей волне, отключившись от реальности и наслаждаясь общением со звездами.
Валерка не знает что и думать… Ведь только что… Только что они были вместе. Почему же теперь она предпочитает холодный, далекий космос ему – близкому и теплому? Арька могла бы успокоить своего «маленького Валерку», но не стала: словно тот самый кривой осколок зеркала, выскочив из Валерки, попал в нее, подчинив чужой злой воле.
Это ощущение утраты связи между половинками, ощущение оборванной нити Ариадны остается, несмотря на красивый, прямо-таки сказочный финал. То есть именно конфетный финал и рождает это ощущение.
Арька, закончив школу, уезжает учиться в Питер. На вокзале Валерка устраивает ей шикарные проводы: мчится вслед за поездом на мотоцикле с развевающимся алым парусом, о котором как-то просказалась Арька своему другу: мол, выйду замуж только за того, «кто, как Грей за Ассоль, приплывет за мной на алых парусах». Увы, алые паруса с корявыми буквами: «Я люблю тебя, Арька!» – заслоняет огромное, но все еще не вызревшее зеленое яблоко-солнце. А это значит, что Арька, захваченная большой дорогой в неведомое, к Валерке не вернется.
Нам же остается только размышлять, почему предназначенные, кажется, самой природой и судьбой половинки так и не стали одним целым?
Примерно о том же спрашивает себя и Наталья Суханова: «Почему так «мучительно-непонятна связка лица и изнанки»? Почему так силен в ней дух противоречия, что разводит ее с любимым? И приходит к выводу: «Вместе нам все равно не быть. Быть вместе — значит потерять друг друга. И быть физически вместе — так мало в сравнении с нашим неистребимым присутствием друг в друге…» («Зеленое яблоко»)
Похоже, что так.
На снимке: Наталья Лаврецова.
Фото из личного архива Натальи Лаврецовой
