1
Вот уже десять лет минуло, как не стало главного редактора «Севера» Олега Назаровича Тихонова. Человек это был незаурядный, обладающий блестящим интеллектом и крестьянской совестливостью, которую заложили в нем мать и отец, весь его крестьянский род, происходивший из Тверской губернии и впоследствии осевший под Питером, в Мгинском районе.
Традиционное развитие деревенского мальчика прервала война 1941-го. Отец уже был на фронте, когда немцы оккупировали Мгинский район и стали отправлять дешевую рабочую силу в Германию. Оказались в «неметчине» и девятилетний Олег с матерью. Самое ужасное, что их тотчас разлучили: мать отправили к одному хозяину, Олега — к другому, за десятки километров. Так в самую трудную пору формирования мальчик оказался один на один с чужими людьми — чужой нации, чужой веры, чужого языка… Язык Олег освоил быстро, а вот разлука с матерью была как незаживающая рана, «черная боль», как скажет он много лет спустя в романе «Свидетель» — правда, не о себе, о своем герое, в одночасье лишившемся семьи. Но это будет и его собственная «черная боль». Не потому ли позже, когда он возмужает, станет самостоятельным и у него появится свой дом, портрет матери в народном костюме будет всегда висеть в красном углу его кабинета — рядом с Божьей матерью.
Возможно, я бы обо всем этом и не узнала, если бы не журналистская поездка в начале 1994 года в город-побратим Петрозаводска — Тюбинген (вместе со мной в той поездке были карельские журналисты Наталья Мешкова и Анатолий Цыганков). Перед отъездом зашла в кабинет главреда — попрощаться. Олег Назарович сказал, что по-хорошему мне завидует и сам хотел бы побывать в тех местах: «Ведь я там мальчиком батрачил…» — «Вы ничего не писали об этом…» — «Ничего…»
Я спросила имя хозяина и как называется немецкая деревня. Олег Назарович отмахнулся: «Не стоит… Я обращался в разные архивы, и везде отвечали, что меня не было в Германии…».
А между тем именно из-за Германии и не приняли способного юношу ни в МГИМО, ни в Ленинградский университет. Пребывание за границей, пусть и ребенком, стало волчьим билетом для Тихонова. И только в Петрозаводске он смог получить высшее историко-филологическое образование.
Пребывание в Германии сыграло свою роковую роль и в личной жизни Тихонова: студентом он влюбился в однокурсницу — дочь важного чиновника. Та ответила взаимностью. Но папаша прервал их отношения, отправив дочь в Ленинград и запугав ее последствиями дружбы с неблагонадежным, с точки зрения этого чиновника, юношей.
Все это, Тихонов, разумеется, сильно переживал. Но какая в действительности ломка в нем происходила, об этом теперь уже никто и никогда не узнает. Он был довольно закрытый человек при всем своем демократизме и общительности.
В начале «перестройки», когда Германия стала выплачивать бывшим своим узникам компенсацию (а это были неплохие деньги, особенно в полуголодные девяностые), Тихонов обратился в соответствующие органы, но из-за пофигистского отношения должностных лиц к своим гражданам, получил все ту же формальную отписку: среди узников Тихонов не числится…
Я убедила Олега Назаровича, что попытка не пытка: не получилось в России, вдруг получится в Германии. И он как-то нехотя назвал координаты бывшего хозяина.
А дальше… Дальше помогла журналистская взаимовыручка. Немецкие коллеги из «Швебишес Тагблатт» буквально через несколько дней сообщили адрес двух сыновей тихоновского хозяина, которые теперь выросли, сами стали отцами, но отлично помнили русского мальчика Олега, работавшего в их хозяйстве.
Вскоре об этой истории (при содействии петрозаводской переводчицы Ирины Подгорной) узнал председатель Общества «Запад — Восток» Земли Баден-Вюртемберг, один из самых активных инициаторов побратимских связей между Петрозаводском и Тюбингеном доктор Йорг Бозе. Он-то и пригласил Олега Тихонова с женой Альбиной в Тюбинген.
По возвращении из Германии Тихонов о своих впечатлениях рассказывал скупо. Из его рассказа запомнилось: в деревне, где он батрачил, все сохранилось так же, как и пятьдесят лет назад. И численность населения — то же. Никакой усушки или утряски. Никакой миграции. Правила закон освященная веками традиция. Единственная новизна — в естественной смене владельцев домов и хозяйств (ими теперь стали дети тех, кого запомнил в своем батрацком детстве Тихонов) да в более современных по сравнению с сороковыми обустройстве этих хозяйств и обслуживающей их технике.
«Теперь будете писать?» — спросила я, подразумевая будущий тихоновский роман о пребывании в Германии с 41-го по 45-й. «Не знаю. В это нужно уйти с головой. А моя голова вся в журнале. Да и больно снова переживать все это…».
Так и не написал. Хотя слухи о романе ходили. Особенно после смерти Тихонова. Будто в самом «Новом мире» тихоновская рукопись находилась да там будто бы и затерялась. Но наблюдая изо дня в день напряженный рабочий график Тихонова в журнале (читка, правка, переписка, организация самого журнального производственного процесса, знакомство с рукописями, встречи с авторами…), могу с уверенностью сказать, что роман в этой ситуации написан быть и не мог.
2
Тихонов много лет ходил в замах у своего предшественника — Дмитрия Яковлевича Гусарова. Обычно «зам» — позиция уязвимая, ничего не решающая, которого держат «про случай». Чего нельзя сказать о Тихонове. Это был самый надежный, самый ответственный (не в обиду другим замам будет сказано) зам. И потому Гусаров со спокойной душой мог оставить редакцию на два-три месяца, чтобы на творческой даче или в тиши собственного кабинета поработать над какой-то своей рукописью.
Счастливейшими днями назовет Тихонов дни, проведенные в больнице после случившегося инфаркта. Счастливейшими потому, что все это время (за исключением необходимых процедур) он был свободен от «должен!», принадлежал только себе и мог наконец-то полностью отдаться любимому делу — роману «Свидетель» о легендарном «красном финне» Тойво Вяхе, участнике революционных событий в Финляндии и России и знаменитейшей чекистской операции «Трест», после завершения которой ему будет предложено без всякой альтернативы стать Иваном Петровым. Принести свое родовое имя — «Тойво Вяхя» — в жертву первой в мире стране рабочих и крестьян, запачкать его грехом Иуды. Отныне Тойво Вяхя в глазах своих товарищей по оружию должен стать предателем. А предателям «честь» одна — смерть. Он умрет не только для однополчан. Он умрет для финской родины, для матери и братьев. Для своей молодой семьи — жены и дочки. С этой раной в душе и станет жить человек с русским именем и нерусским акцентом.
Мне выпала честь быть в числе первых читателей романа. И когда «Свидетель» был опубликован, я получила из рук автора книгу с дарственной надписью: «Галине Скворцовой — первочитателю и первокритику рукописи этой книги с признательностью… О. Тихонов. 15 окт. 1990». Процитирую свой отзыв:
« «Свидетель» держится внутренней драматургией (она и есть по сути сюжет). Эта драматургия создается взаимодействием двух разных характеров, разных личностей. При том, что они не спорят и не конфликтуют между собой. Напротив, их отношения — пример дружбы и верности. И тем не менее, возникает и сохраняется на протяжении всего романа напряжение. Вероятно, оно уже заложено в масштабе и богатстве личности героя, в масштабе самого романного материала и в позиции автора романа, пытающегося «понять многое, сокрытое прежде. В нем, Иване Михайловиче Петрове. Во времени, пронзающем нас. И в самом себе…«
«В самом себе…» — быть может, самое главное для автора, чья зрелость пришлась на отнюдь не героическое время (его назвали даже временем застоя), когда уже мало кто верил в идеалы всеобщего братства и справедливости, тем более, в призраки хрущевского коммунизма. Автор хочет (и не скрывает этого) отыскать в другой жизни и другой эпохе свою строку, чтобы «расти ею», ибо в своем времени опереться уже не на что.
Тихонов уверен, что «когда время отдалит нашу противоречиво сложную, слепящее яростную эпоху на допустимую зримость, когда предстанет она перед потомками рядовым звеном в цепи исторической бесконечности, ее исследователи, вольные поставить рядом пафос и трагизм, фарс и драму, станут изучаеть ее по таким натурам, как Иван Петров — Тойво Вяхя…«
Но я, читатель, ищу отгадку романного названия. Ведь в эпиграфе романа словами самого героя Ивана Петрова-Тойво Вяхя ясно говорится: «…Едва ли гожусь в свидетели, ибо я соучастник…» (курсив мой. — Г.А.)
Тогда кто же — свидетель? Конечно же, сам автор, на глазах которого, «начиная с 1969 года», проходила жизнь Ивана Петрова. Кто видел себя рядом с ним лишь в роли «добросовестного секретаря… разбирающего бумаги на его рабочем столе — письма, дневники, черновые наброски, делающего все это обстоятельно и неторопливо, ибо известно, что хозяин не вернется ни сегодня, ни завтра…». Кто при жизни Петрова записывал его устное слово. Кто был редактором первых публикаций Петрова в «Севере», а затем и его книги «Красные финны». Хотя, возможно, Тихонов под словом «свидетель» понимал иное, например, свидельство — по Ожегову: «показание лица, бывшего свидетелем чего-нибудь». И разве сам Иван Петров не являлся тем лицом в своих рассказах? Как там ни было, но «Свидетель» — емкое и броское название, дополнительно призывающее меня, читателя, к размышлению.
Степень откровенности автора и героя, страстность их позиций и создает ту притягательную атмосферу, которая заставляет читать и перечитывать роман. При том, что это не самое легкое чтиво. Требует внимательнейшего, глубинного чтения. Но какое наслаждение повторять даже вслух эти простые, прозрачные, наполненные мыслью и чувством фразы. Попробуйте прочитать хотя бы одну из них вслух, и вы убедитесь, что ничто не царапает ваш вкус, фраза льется, мелодия чистейшая… А это верный признак литературного мастерства:
«…Мозг его был молод и ясен, громадная его судьба неохватно лежала перед ним, зримо развернутая в прошлое, уже малодоступная для поздних замыслов; ему предстояло вновь ее пройти, и понять, и выверить новым знанием ее несходящиеся начала и концы…«»
3
Когда Гусаров собрался уйти в «отставку» и встал вопрос о новом главреде, из трех кандидатур (а конкурентами Тихонова были фигуры известные, за каждым из которых стояла определенная сила: это выдвиженец мурманских писателей Станислав Панкратов, московский критик Владимир Бондаренко) Гусаров поддержал именно Тихонова. Ведь о Тихонове он мог бы сказать то же самое, что сказал о герое романа «Свидетель»: «Надежен как хлеб».
За Олега проголосовали и коллектив «Севера», и члены межобластной редколлегии (тогда она еще существовала), и подавляющее большинство карельских писателей (в новое время, вплоть до 2007 г. главреда не назначали, а выбирали).
Редакторство Тихонова пришлось на самые трудные годы — годы выживания: с 1990 по 2000 гг. В эту суровую пору, когда стало распадаться все и вся, когда области, края и республики потянуло в автономное плавание — на раздел, на разрыв, Тихонов вел напряженную переписку — с губернаторами, с первыми лицами страны. Весь свой дар публициста и литератора бросил он в эту топку. Убеждал, настаивал, предостерегал… И все против одного — нельзя походя, из-за личных амбиций рвать связи. Нельзя разрушать то, что создано отцами и дедами. «Север» — одна из скреп таких связей, по крайней мере, на русском Северо-Западе. И нужно поддерживать эту скрепу.
Петрозаводский «теленок» бодался с «дубом» (дубами! — региональными и московскими) на протяжении почти десяти лет, пытаясь отстоять если не единое экономическое, то хотя бы единое литературное северо-западное пространство. Иначе — зачем все было, если этого «все» словно не было — провалилось в пустоту. Особенно после того, как уйдут последние свидетели.
Увы, ни один из губернаторов (кроме карельского) не поддержал «Север», бывший в то время органом семи областных и республиканских писательских организаций. На местах завели собственные журнальчики, которые выдыхались творчески после первых же выпусков. Но чиновникам было не до литературы да и в целом не до государственных нужд — шел ускоренный раздел (захват) общенародной собственности.
Поддержки карельского губернатора хватало только на оплату типографских расходов. Сотрудники «Севера», как и большинство бюджетников страны в то время, по несколько месяцев не получали зарплату, потому как Сорос нас, увы, не поддерживал. Признаюсь: в середине 90-х ездила в Москву жалким просителем. И то лишь потому, что в Минпечати в то время работали мои однокурсники по журфаку МГУ (Сергей Грызунов — министр, Алексей Моргун — зам. министра). Помогли. Но было ужасно стыдно. И потому, что — проситель. И потому, что однокурсники — святое, а святое нельзя использовать.
Эти тяжелейшие годы стоили Тихонову здоровья и собственных ненаписанных повестей и рассказов. Но именно благодаря его усилиям журнал продолжал выходить без перерыва. И в этом была надежда многих писателей и прежде всего самого Тихонова, что рано или поздно все наладится, а сейчас важно сохранить журнал. Чтобы, как в той стабильной немецкой деревне, где Тихонов вынужденно провел детство, узелки и узелочки истории не рвались, а, напротив, укреплялись. Что вовсе не означало застой. Напротив, движение вперед становилось более успешным, когда был надежный фундамент. И это касалось не только отдельно взятых хозяйства, деревни, журнала, человека… но и в целом общества и государства.
Фундамент журнала — русская литература, которую теперь, с началом «перестройки появилась возможность соединить. При Тихонове активно публикуется так называемая «возвращенная» литература, бывшая до того в изгнании, в эмиграции; продолжаются исторические хроники Дмитрия Балашова, который в 90-е выступает в журнале и как яркий публицист; разрабатывает тему «героя нашего времени» в своих изощренно-психологических новеллах и повестях талантливый карельский прозаик Анатолий Суржко; творит сказки-прибаутки искусник северного слова Василий Фирсов… Размышления о наследии писателей-славянофилов (братьев Аксаковых, А.С. Хомякова), Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого… о творчестве Леонида Леонова, Андрея Платонова, Максимилиана Волошина, Михаила Пришвина, Владимира Набокова, Александра Солженицына… наполняют раздел журнальной критики. И, конечно, присутствует в журнале и благодарная память о бывшем главреде «Севера» — Д.Я. Гусарове.
Новый главред не забывает и о другой составляющей журнала: «Север» не только литературно-художественный, но и «общественно-политический» журнал. Для Тихонова так же, как и для Гусарова, переживших войну, эта тема одна из главных. Поэтому традиционно большая часть каждого майского номера — «военная».
Тихонов поощряет такие мобильные жанры как интервью, литературный или театральный обзор, где речь идет о наиважнейших проблемах современности; традиционные для «Севера» исследования — «малые народы в потоке истории» — ведь жизнь населяющих север угро-финских народов всегда была в центре внимания журнала. Статьей Владимир Юдина «Север» привлекает внимание к проблеме — «Зачем вы, мастера культуры?» — особенно актуальную в 90-е и впоследствии, в начале 2000-х, продолженную Юрием Поляковым в «Литературной газете».
Движение вперед обеспечивало журналу новое поколение писателей. «Звезды» Яны Жемойтелите, Дмитрия Новикова, Дмитрия Вересова, Ирины Львовой, Сергея Пронина, ныне известных писателей Карелии (и не только), взошли именно при Тихонове. Одно из достижений журнала «тихоновского» периода: публикация в нескольких номерах романа мурманского писателя Николая Скромного «Перелом» и, конечно, высокий (а по сравнению с сегодняшним днем и высочайший!) уровень редактуры и корректуры, вообще работы с авторами.
4
В конце 90-х, когда Тихонов почувствовал себя бесконечно усталым (уже сказывалась роковая-раковая болезнь), он предложил мне стать у «руля». Для меня это была, безусловно, большая честь, хотя я и не заблуждалась относительно ситуации,когда на безрыбье и рак рыба(я по гороскопу — рак). Просто не было других претендентов (насколько мне известно, до меня «руль» предлагался А.Цыганкову и К. Гнетневу, но они отказались): слишком тяжела была шапка Мономаха в 90-е и слишком скудное было вознаграждение за этот выматывающий труд.
Нет, если бы Тихонов попросил меня разнести пачки с журналами по киоскам или написать по срочной статью в номер… — я бы, не раздумывая, согласилась. Но я не могу, не умею делать не свою работу. И как ни трудно мне было сказать «нет» в этой ситуации, я отказалась. И Тихонов понял меня. И простил. Как прощал он многих своих сотрудников — и за порой нерадивость, и за тягу к рюмке, и за свою одинокую борьбу за журнал-государство.
Сколько раз собирался он уволить за ту самую нерадивость и безответственность одну из технических сотрудниц редакции. Но стоило той пустить слезу, сослаться на «обстоятельства», и человек Тихонов брал верх над руководителем Тихоновым. Поневоле вспомнишь его роман «Свидетель» и характеристику Ивана Петрова (Тойво Вяхя): «Силой воли обладает… настойчивый… дисциплинированный… По отношению к подчиненным недостаточно требователен…». То же самое можно было сказать и о самом Олеге Назаровиче.
Тихонов продолжал тянуть редакторскую лямку еще три года. На его предпоследнем перед окончательным уходом из редакции дне рождения коллектив подарил главреду шутливую песенку (начало, кажется, сочинила Раиса Мустонен, а конец — narod. sever. ru), в которой назвал его своим комбатом:
День рожденья нашему комбату —
Он свидетель грозных лет и дел.
Так давайте выпьем же, ребята,
Чтобы наш комбат и жил (многая лета!!!), и пел!
Увы, петь Тихонову уже было не дано. Шестидесятилетний юбилей журнала он проводил практически безголосый (рак горла). В моем дневнике сохранилась запись:
«22.06.00. 60-летие журнала. О.Н. оказался в одиночестве. А. «раскодировался», О. в отпуске, Р. со шведкой. С Г. Сахновой ходили по ее знакомым бизнесменам, чтобы раздобыть немного денег. Министр финансов Колесов вначале отказался финансировать юбилей. Он думал, что нынешний бедный вид «Севера» — это его стиль. «Стиль нищеты», — сказал О.Н. Через некоторое время министр «одумался», выделили 15 тыс., но О.Н. уже послал отказы в Архангельск, Сыктывкар, Вологду… Отмечать решили своим кругом… Очень помог Цунский, директор «Петровского» и неожиданно Кобенко, председатель российского Литфонда…»
Во многом благодаря тем, кто знал и уважал Тихонова за его Слово, за его честность и порядочность, удалось достойно провести юбилей. Была и торжественная часть в одном из самых престижных залов города с прекрасными выступлениями читателей и писателей, с зажигательным словом Дмитрия Балашова. Были и официальные, зафиксированные специалистами признания заслуг журнала: «Не случайно «Север» по итогам последнего десятилетия ХХ века назвали лучшим журналом России», — напишет доктор филологических наук Ю.И. Дюжев. Был, наконец, и юбилейный стол, и не просто скромный, а даже роскошный по тем временам — в одном из уютных и красивых ресторанов города — в филармонии.
Но самым большим событием для Тихонова стало то, что журнал попал в бюджетную строку. Значит, не пропали зря его усилия и хлопоты по начальству. И значит — «Северу» жить!». В честь этого события прозвучала коллективная редакционная здравица:
«Но звонко сдвинем мы
Свои стаканы,
Мы победили —
И «Север» жив, и будет жить!
За это все
Упрямому Олегу
Мы грянем дружное
Ура! Ура! Ура!»
Такова была главная награда Тихонову в честь журнального юбилея. Ведь, как ни странно, особенно по сравнению с нынешними поставленными на поток орденоносцами, но за свою подвижническую деятельность на протяжении тридцати лет, и, особенно, последних десяти, Тихонов не получил ни ордена, ни медали. И знаете, почему? Потому что не уподоблялся тем «героям», что, пользуясь служебным положением, занимаются самопиаром и регулярно носят в наградные отделы ходатайства о себе, любимых. Теперь ведь так, кажется, принято?
Тихонов же был из того самого состава, что и герой его романа, «красный финн» Тойво Вяхя (недаром же сошлись и дружили столько лет эти два представителя разных поколений). И тот, и другой служили не за сласть и выгоды начальственного положения, а чтобы держава стояла, чтобы детям и внукам в ней хотелось жить. И об этом Тихонов, уже безголосый, скажет на шестидесятилетии «Севера». Но скажет так, что все услышат:
«Так нужна, господа, страна, в которой простые человеческие достоинства значились бы первыми в своде наших национальных идеалов…»
От редакции. Автор публикации Галина Скворцова-Акбулатова — сотрудник журнала «Север» в 1993 — 2007 годах.
