О прозе Александра Бушковского
Александр Бушковский… Саша. Он стал писателем почти в одночасье, и народная молва присвоила ему звание автора, который пишет «мужскую» прозу. Не знаю…
Для меня по внутреннему ощущению выражение «мужская проза» — это что-то очень вонючее. От нее портянками смердит, перегаром, крепким табачным дымом. Мужская проза не знает нежности, в ней и к женщине подкатывают нахраписто, грубо, потрясая боевыми наградами и прочими атрибутами мужской доблести.
А вот Бушковский другой. Да, он пишет о войне, и немного сейчас авторов найдется, которые умеют писать о войне и которые на войне бывали. Такая ситуация сложилась, что о войне не понаслышке знают теперь представители именно молодого поколения, но их не хотят слушать, мол, что вы там можете сказать, мы в ваши годы…
Нашим ровесникам еще война-то досталась такая, что все на ней непонятно, и вместо гордости за ратные подвиги возникает непреходящая растерянность, о которой Саша проговорился в рассказе «Юрчик», назвав «последствиями болевого шока». Проговорился, потому что проза Бушковского — это и есть «последствия болевого шока», которые автор пытается спрятать внутрь текста. «Я теперь сам узнал, что такое война и почему о ней не хочется говорить, а только втихаря плакать», — вот ведь не хочет говорить Саша, а все равно говорит! Что-то вроде диагноза получилось, ну так каждого писателя побуждает рассказывать истории некая внутренняя причина, иногда автор и сам не знает, что конкретно его беспокоит и какую именно боль он желает похоронить между страницами рукописи. А текст его выдает.
Лирический герой Бушковского практически совпадает с авторским Я — за редким исключением. Например, в рассказе «Край» герой — человек явно неадекватный, поступками которого руководит некая внутренняя логика, как и поступками полудурка Лехи в рассказе «Солдатики». Можно сказать, что внутренняя логика этих героев просто не совпадает с внешней логикой мира, но настолько ли разумен наш мир, или же мы — каждый в отдельности — понимаем его неправильность, но коллективно все равно участвуем в театре всеобщего абсурда?.. Нет, абсурда как такового в прозе Бушковского не обнаруживается, напротив, в ней очень много здравого смысла. Но именно этот сермяжный здравый смысл в некоторый момент и дает короткое замыкание: «Люди, это что же мы такое творим?» Одно дело, когда этот вопрос задает литературная дамочка вроде меня — наверняка ей тут же заткнут рот программой патриотического воспитания, и совсем другое дело — когда о том же вопрошает человек, который служил в войсках СОБРа 13 лет.
Примечательно, что в Сашиных рассказах убийство собаки или птицы переживается гораздо острей, нежели смерть человека. «Человека убить легче», — полагает герой и одновременно автор. Наверное, потому, что животные не могут быть в чем-то виноваты, они живут себе как живут, не поступая против своей природы. А люди корыстны, лживы, раболепны, жадны до чужого, замышляют зло… Поэтому людей убивать можно. Звучит кощунственно? Но ведь военная наука — это и есть умение убивать, и ей сознательно учат подрастающее поколение, а потом еще с почестями провожают на эти войны. Вообще, над подобным вопросом в свое время еще Раскольников мучился, так ведь и не раскаялся, кстати, вот и героев рассказов Бушковского не мучает беспощадная совесть, но то, что с ним происходит впоследствии, и есть собственно расплата за то, что человек, который по природе своей не убийца, сознательно идет убивать (Безусловно, существуют и люди-убийцы, хищники, которые убивают с удовольствием).
Некоторых читателей раздражает нейтральность и безнаказанность зла в Сашиных рассказах, причем в рассказах «мирных», в которых лирический герой продолжает сражаться с деревенским хулиганьем, гопниками или просто озлобленными людьми. В рассказе «Мама», максимально приближенном к действительности, когда автор и не скрывает своего тождества с героем, у Бушковского в ответ на хамство возникает навязчивое желание припугнуть обидчицу ножом. Причем действие происходит в сельской поликлинике — месте исключительно тихом: «Мне хочется войти в кабинет, резко открыв дверь. Толкнуть эту женщину в плечо, поскольку она качается на двух ножках стула, и, пока она поднимается на ноги, вытащить нож». Его останавливает только известная истина: достал нож — режь, однако сам порыв свидетельствует о том, что в обычной жизни добиться чего-то конкретного можно если не взяткой, то приставив нож к горлу. Законы царства Хамова, в котором мы все неожиданно себя обнаружили, заставляют и нас зубами рвать свое…
Об этом еще рассказ «Бумажка», который уже назвали «пошаговой инструкцией» молодого убийцы. В нем парень-детдомовец все-таки бьет обидчика отверткой в живот, причем не в состоянии аффекта, как пишут в милицейских протоколах, а с некоторым перерывом, сознательно затаившись, чтобы добить раненого. И при этом чувствует себя так, будто восстанавливает справедливость. Этот парень — другой, он не совпадает с Бушковским. Но его руками автор гвоздит-таки пакостливого гнусного человечишку — давит таракана, который расплодился без меры и еще предъявляет права на нашу жилплощадь. Человек превратился в насекомое, но не в глазах Бушковского, а вполне объективно. Причем дважды: человек — таракашка для государственных мужей, это факт. Но вместе с тем человек сам по внутреннему велению измельчал, опустился и вот уже готов пресмыкаться пред тем, кто сидит ступенькой выше.
И это тоже усугубляет растерянность. Нашего поколения по крайней мере. Потому что нам говорили, что «человек — это звучит гордо» и т.д.
