Литература

Не верю!

https://panbot.org/texts

Наталья Асенкова, читая книги Захара Прилепина,  обращается к идеям и образам русской классики.

 

Проживая в эмиграции, я все чаще вспоминаю известное высказывание И.С.Тургенева о том, что без каждого из нас Россия обойтись, разумеется, может, хотя никто из нас не сможет без неё обойтись… Но, с интересом  вчитываясь в произведения новоиспеченных авторов, с удивлением наблюдаю все то же косноязычие  и многословие в перемалывании избитых литературных тем. Авторы исповедуются в длинных монологах о  наслаждении именно  материальными сторонами своей  вполне благополучной и сытой жизни В НАШЕ-ТО ВРЕМЯ! – чем откровенно похваляется Захар Прилепин в книге “Терра Тартарара”  – книге, между прочим, недавно получившей Бунинскую премию!

А между тем невольно приходится вспомнить о том, что большие писатели никогда не прославляли в первую очередь материальные блага мира, что навязчиво и  даже с оттенком  слащавости  делает  писатель Захар Прилепин, утверждающий, например, что во времена его детства родители привозили из Москвы, столицы нашей Родины – бывшего СССР такое огромное количество сосисок, что ими можно было бы обмотать перила лестницы в упомянутом родительском доме. Что и говорить – вот ещё одно ясное читателю, просто неопровержимое доказательство продовольственного изобилия рухнувшей страны, в которой, чтобы кое-как подкормить детей, несчастные родители ездили из провинции на электричках в Москву, а то и просто шагали пешком по дорогам в надежде на автостоп. Хочешь-не хочешь, а ведь ослиные уши не скроешь, они вылезают из омоновской униформы бывшего служивого Захара Прилепина. Да еще и в немалом количестве…

Но – количество в русском сознании невольно влечет за собой вопрос о качестве и натуральности продукта, и даже вовсе  не страдавший  плохим аппетитом  Павел Иваныч Чичиков в известных «Мертвых душах» с чувством явного раздражения думает о гоголевском Собакевиче, которому подавай сюда ВЕСЬ целый бараний бок с кашей! Да, так вот вспомним, что даже упорный в своем авантюрном предпринимательстве Чичиков, который вообще не дурак пожрать и выпить за чужой счет, думает об обжоре Собакевиче, сливаясь с автором, т.е. Н.В. Гоголем, примерно следующее: эк его угораздило – хватила его природа словно топором по дереву – получилась голова, потом хватила еще раз – получились нос и рот, а потом и вся фигура. Павел Иванович обедает у Собакевича без всякого удовольствия – не каждый собеседник и человек удобен за одним обеденным столом, да и пища для людей пригодна  по вкусу  разная.

Теперь я хочу чистосердечно признаться перед читателями в том, что меня просто потрясло предисловие писателя Дмитрия Быкова к книге Захара Прилепина «Грех». Вот, например, следующее высказывание: «Он (то есть З.П.) остается активно работающим, востребованным и читаемым писателем… Стилистические перехлёсты случаются, и плотно сбитая, тщательно выверенная фраза попадается не столь уж часто, НО ТЕМ ЯРЧЕ СВЕРКАЕТ (выделено мной). Однако, будь его книга художественно совершенней и тщательней, она, вероятно, потеряла бы в непосредственности, и мы не были бы так счастливы, читая её…» Признаюсь, мне страшновато от этих слов – не предлагает ли Дмитрий Быков перестройку еще и в литературе? Оказывается, что безграмотная книга ЯРЧЕ СВЕРКАЕТ! При чем здесь тогда, спрашивается, виртуозный стилист и  знаток русского языка Иван Бунин да еще и премия в нынешней России его-то имени? Вот ведь Захар Прилепин в рассказе «Грех» называет, например, женский купальник ПЛАВКАМИ. Его нелепый  герой  сумбурного, сырого и  явно примитивного, поверхностного  рассказа видит на речном пляже, как из-под плавок кузины выбились волосики. И это оказывается  натуральным БЛЕСКОМ  и мастерством  ПИСАТЕЛЯ! Нет, чур меня, чур от такого блеска!

Изо всех сил напрягаясь, чтобы выискать яркий сюжет, писатель Прилепин предлагает нам совершенно немотивированный рассказ о любви брата к двоюродной сестре, да еще и называет это грехом. Да помилуйте! Даже в бывшем СССР встречались вполне узаконенные браки между двоюродными родственниками, я не говорю уже о всемирной литературной классике, где сплошь описаны романы между кузеном и кузиной. К тому же Прилепин, гордо объявив себя  уроженцем русского села и знатоком деревенских обычаев, по своей писательской воле заставляет родную бабушку указать своей внучке Кате, взрослой девушке, родившей ребенка: «Ложись к брату!». Моя национальная и очень патриархальная русская  натура просто глубоко ОСКОРБЛЕНА такой грубой писательской волей.

Ни в коем случае не верю – И НЕ ХОЧУ ВЕРИТЬ! – Захару Прилепину даже в той ситуации, которую он старательно навязывает читателю: сломалась среди ночи какая-то  ветхая лежанка, и Кате негде спать, тогда её положила на лежанку с ребенком родная  бабушка, а взрослого своего  внука эта жестокая бабушка положила на вполне удобный диван. Почему не НАОБОРОТ? Я с самого рождения преотлично знаю обычаи и нравы деревни: мой отец — уроженец сибирского села, вырос он в многодетной семье, где было  целых 12(!) детей, а лично я его единокровная  младшая дочка. Так что я знаю точно: в русских деревенских семьях тщательно следовали неписаным законам правильного сексуального воспитания – девочки и мальчики спали раздельно, хотя и на деревянном полу избы за неимением кроватей, причем мальчикам стелили ближе к дверям в сени – если вдруг заявиться ночью гость непрошеный, перепившийся самогонки, все-таки  наткнётся  он на деревенских подростков, а они, закаленные полевым крестьянским трудом,  ребята далеко не слабые! И,  осторожно переступив  через  братьев, девочки сбегают под утро наружу по нужде, а если кто посмеет обидеть девчонку на утреннем безлюдье, – то разорётся она во все горло! Да ведь и братья рядышком – сразу выскочат из сеней. Зная деревенские нравы по рассказам моих родных, я ни в коем случае не допускаю мысли, что и взрослая Катя пойдет спать к взрослому брату – она к тому же ждет из армии своего мужа, отца ребенка. И брату Захарке вот-вот в армию идтиприехал в деревню с сестрами и с бабушкой в последний раз повидаться перед отъездом в Афганистан – перед смертью! – вроде бы так задуман Прилепиным рассказ.

 Вот какая глухая фантастика у писателя Прилепина вовсе не в научно-фантастической прозе! И вот этот смурной рассказ Прилепина не только печатают, но еще и выпускают отдельной книгой в Москве, делая его именно центральным по выдвинутым идеям, поскольку вся книга из девяти рассказов Прилепина носит заглавие именно этого рассказа и объявлена еще и РОМАНОМ в рассказах!  Дмитрий Быков стремится в предисловии к книге «Грех» (вот уж воистину!) сравнить Захара Прилепина с Лермонтовым, причем  наряжает Михаила Юрьевича, как на маскараде, главным русским БАЙРОНИТОМ, который был большую часть жизни раздражен и несчастен, как Байрон! И, далее совершенно по-хулигански заходя на перехлест, словно лихач-пилот на мертвую петлю, Дмитрий Быков делает следующее умозаключение: «классический русский герой главным образом страдает оттого, что у него все есть… Печорину все победы над красавицами и все успешные дуэли не впрок…»  

Хочется мне спросить Дмитрия Быкова, читал ли он когда-нибудь хотя бы популярно написанные книги  Ираклия Андроникова о бунтарской и принципиальной личности юного Лермонтова, обласканного богатейшей своей бабушкой Арсеньевой-Столыпиной, любимого своими дерзкими полковыми  товарищами за веселость, удаль и молодечество и, разумеется, за непристойные офицерские шуточки и матерные стишки? Размышлял ли Дмитрий Быков хотя бы  на досуге за кружкой пива о судьбе Мишеля Лермонтова, так и не достигшего никогда зрелого возраста и загадочно погибшего на лихой дуэли, прежде чем замыкаться в своих ничем не оправданных умозаключениях?! Я даже сомневаюсь, читал ли Дмитрий Быков «Героя нашего времени» самолично или он только слегка помнит этот роман по рассказам своих одноклассников  средней школы. Может, Дмитрий Быков  просто видел кино?

Быков, вероятно считает, что вообще это запросто можно сделать – взять  пять-шесть рассказов своего приятеля и, выпустив их под одной обложкой, вдруг объявить громогласно: перед нами роман по образцу лермонтовского «Героя нашего времени». Я хотела бы заметить, что о жанре  романа и также именно лермонтовского вышеназванного романа можно прочитать немало в академическом издании «Истории русского романа», есть там интересные статьи профессора Санкт-Петербургского университета В.М. Марковича, там же можно отыскать мнения и о переменчивом характере  Лермонтова – филологически образованный преподавательский мир бывшего СССР  посвятил таким исследованиям много  тяжких трудов своих! Споры о Лермонтове не умолкают и до сих пор, и ведь главная причина – образное и идейное  единство романа, плотно спаянное тремя рассказчиками-современниками, тремя литературными персонажами, оценивающими происходящие события в романе каждый со своей колокольни! Вот эти трое –странствующий офицер, выслушавший историю  Печорина, автор романа Михаил Лермонтов, оценивший рассказ Максима Максимовича и реакцию на этот рассказ слушателя – своего ровесника, странствующего офицера,  в чем-то единомышленника, и, наконец, сам Печорин, записавший в своем дневнике невеселую повесть о своей жизни. Вот под какой сложной, но оправданной стилистической и сюжетной  структурой романа объединены эти рассказы, названные фактически первым  светским романом в русской литературе! («Евгений Онегин» – роман в стихах!)  К тому же Лермонтов уже после смерти своего героя – Печорин умер, оставив дневники! – предлагает читателю объективно судить о Печорине, искренне повествующем о своей жизни. О Печорине ведь до этого момента рассказывал странствующему офицеру Максим Максимыч – человек с ярко выраженным комплексом бескультурья, по мнению литературоведа Д.Е.Тамарченко. Максим Максимыч оскорбляет походя, так сказать, целую нацию: «А что, – спросил меня штабс-капитан, – это французы завели моду скучать? – Нет, – отвечал я ему, – англичане. – Вот как, – отвечал штабс-капитан, – да эти англичане всегда были ужасные пьяницы!… Я невольно вспомнил одну московскую барыню, которая утверждала, что Байрон был никто иной как пьяница…»)

 В книге Захара Прилепина нет никакого  рассказчика, а его литературный персонаж – это и есть сам автор. То есть персонаж не отделен от автора ни разговорной речью, ни разницей в поступках. Писатель Прилепин соглашается со своим хамом-персонажем, а Дмитрий Быков открыто завидует от всей души богатству Печорина и его положению в светском обществе, где полно красивых девушек.

Между тем в тексте лермонтовского романа есть мнение княгини Лиговской о Печорине – этой аристократки и умницы, смело отстаивающей свою точку зрения на времена и нравы декабристской эпохи. Мать прекрасной мечтательной девушки Мэри говорит Печорину едва ли не со слезами на глазах: «Ваши дела не блестящи, но они могут поправиться, а моя дочь воспитана так, что она может составить счастье любого человека!.. Это моя единственная дочь». Фактически вполне состоятельная княгиня Лиговская согласна на неравный брак своей дочери не только с небогатым офицером, но ещё и с сомнительной личностью, имеющей довольно  скользкую  и опасную в политическом отношении репутацию. Но, по мнению княгини Лиговской, не деньги, а только настоящая любовь составляет счастье и смысл жизни женщины. А юная княжна Мэри воспитана этой своей умнейшей и смелой  матерью так, что готова, несомненно, последовать за мужем в Сибирь! Перед читателями проходят на страницах романа вовсе не победы офицера Печорина над светскими красавицами, которые увидел в романе Дмитрий Быков, а вскрывается тайный и ужасающий трагизм русского великосветского общества, где невозможно и бессмысленно чувство преданной любви, потому что женщины часто выходят замуж по расчету, как Вера, например, вынужденная выйти замуж за старика-богача, нередко оскорбляющего словесно и, вероятно, не без рукоприкладства. Но – Вера выходит замуж ради своего сына. Не раз  бесстрашно смотревший смерти в глаза боевой русский офицер  Печорин плачет навзрыд, оставшись в ночной степи один, загнав коня, потеряв навеки глубоко любимую им женщину, любви  которой он  добивался всю свою жизнь, застрелив  на глупой дуэли своего приятеля Грушницкого, болтуна и обидчика, но все-таки приятеля, с которым запросто и сердечно обнимался при встрече на глазах у любопытных зрителей. И, согласно своему долгу честного человека и в соответствии с кодексом русской офицерской чести, Григорий Александрович Печорин не может и не даёт себе  права обмануть надежды искренней девушки Мэри, ожидавшей ныне, как и её мать когда-то в юности, глубокой и преданной любви  НА ВСЮ ЖИЗНЬ со стороны своего мужа и спутника. Печорин не в силах  подло обмануть эти чистые и возвышенные надежды, и потому в бессилии и виновато отступается от Мэри, надеясь, что время залечит её раны.

В связи с оскорбительно узкими, с явным запашком мещанства и культурной ограниченности  высказываниями Дмитрия Быкова о Льве Толстом и его герое Константине Левине, который, по мнению Быкова, только и делает, что думает в течение всего романа «Анна Каренина» о самоубийстве и при этом еще он богатый помещик и семьянин,  мне  хочется напомнить Дмитрию Быкову высказывание Льва Толстого о Лермонтове: «Если бы был жив этот мальчик, то не надо было бы ни меня, ни Достоевского!..» Дмитрия Быкова я отсылаю к многочисленным  филологическим  статьям о Льве Толстом и его гражданской писательской позиции в момент создания великого романа о самоубийстве  богатой красавицы Анны Карениной, кстати,  на миг пробудившей в душе  русского правдоискателя Константина Левина тончайшие струны взаимопонимания и любви. Имея такой подход к литературным произведениям и её авторам, Дмитрий Быков, я опасаюсь, совсем до абсурда договорится и окажется несчастным ёжиком в тумане на свою трезвую голову постперестроечного критика.

Заметно по творчеству, что писатель Захар Прилепин особо лозунгу о трезвости по жизни не следует и потому, наверное, более раскован в избитых литературных образах. Так,  на первых страницах книги Прилепина в рассказе «Какой случится день недели» при описании комнаты Прилепин выдает такой блестящий перл: «Я перепрыгнул через лежащего на полу и влетел в комнату, едва не упав, сходу запнувшись о сваленные на пол одежды – пальто, шубы, тряпьё. Возможно, в тряпье кто-то лежал зарывшийся…»

А вот стихотворение Иосифа Бродского:                             

Се вид Отечества, гравюра,                                                                                                                     

На лежаке Солдат и Дура.                                                                                                                        

Старуха чешет мертвый бок.                                                                                                  

Се вид Отечества, лубок.                                                                                                                          

Собака лает, ветер носит,                                                                                                                       

Борис у Глеба в морду просит.                                                                                                 

Кружатся пары на балу.                                                                                                                         

В прихожей куча на полу…

                                                                                                                                   

Понятна ирония поэта – в то время, когда в российских народных кругах любовались нередко сатирической и грубоватой живописью лубка, на Западе народ с восхищением рассматривал фрески Рафаэля и скульптуры Микеланджело. По меткому  замечанию  профессора  В.М. Марковича, тошнотворно пахнущая  куча небрежно сваленной людской одежды на грязном полу впервые описана А.П. Чеховым в рассказе «Палата номер 6», она являет собой не только сквозной символ тоталитарной России, но и единый собирательный образ целого мира Насилия и Зла, существующего извечно в любом тоталитарном государстве. Иосиф Бродский символически описывает бывшую советскую квартиру, нравы и обстановка которой напоминают лубочные картинки. Бродский говорит об отсталости именно культурной, которая образовала целую пропасть между Россией и Западом и которую не смогла восполнить даже  первая ВЫСОКАЯ  волна русской эмиграции, нахлынувшая на уравновешенный и спокойный Запад.

Что же описывает с  авторской интеллектуальной  БОЛЬЮ  наш современник, «модный» писатель Захар Прилепин – этот  энергичный и жизнелюбивый  молодой человек, литературный персонаж коего, по определению того же феноменального критика Д.Быкова, переполняет счастье жить, любить, ТВОРЧЕСКИ САМООСУЩЕСТВЛЯТЬСЯ? Захар Прилепин далее описывает в этом рассказе, как его персонаж с полным сознанием своей собственной и авторской  непобедимой правоты плюёт на грязные обои и без того антисанитарной квартиры своих соседей и оскорбляет оборванного и больного жильца, по-сумасшедшему заорав на него: «Где щенки, гнида?». Жизнелюбивый персонаж Прилепина – здоровенный лоб, закаленный в войсках ОМОНа, в упрямых поисках  убежавших куда-то бездомных собак перешагивает через лежащего на полу старого человека, с  отвращением заметив гнойную рану на его ноге. Я думаю, что не мешало бы Захару Прилепину вспомнить о Мармеладове и о его дочери Сонечке, о Родионе Романовиче Раскольникове! Есть много тем для современных писателей – как случилось, что и в постсоветской стране люди продолжают жить всё той же бедной жизнью, повторяя  тернистые путь-дороженьки героев романа Достоевского?

Прилепин же смачно описывает крысу, которую убивает его герой в рассказе «Грех», нанося ей удары кочергой еще и еще! По-видимому, писатель Прилепин гуманизма начисто лишен и в жестоком деле  кровавых драк, пьяных разборок и убийств  профессионально преуспевает – его ЖИЗНЕЛЮБИВЫЙ персонаж постоянно кого-нибудь бьет, ставит синяки под глаз, лупит и убивает. С видимым наслаждением автором описывается зарезанная свинья в рассказе «Грех». Это делается бодро, даже временами  литературно-красиво, но, по правде говоря, без царя в голове, потому что вдруг в самой середине рассказа, когда читатель уже порядочно устал в поисках сверкающей мысли-идеи написанного, автор торжественно объявляет, что свинка была совершенно никчемное существо. Да зачем же тогда её закололи в этом дурном рассказе, какая в том художественная правда? Да просто свинину едят, и потому дед героя рассказа, Захарки, аккуратно потрошит свинью, отделяя внутренности – печень, сердце и почки от мяса и сала, вот и все.

В  величайшем  по своей правдивости романе  Александра Фадеева «Разгром» есть незабываемый эпизод – крестьянин-кореец падает на колени перед Левинсоном, когда партизанский отряд забирает у него единственную свинью. И Левинсону, и партизанам, и Фадееву тоже жаль крестьянина-корейца, но другого выхода у партизан нет. Идет Гражданская война, неслыханная по своей жестокости, и бойцы партизанского отряда должны питаться – иначе они, совершенно изголодавшиеся, измотанные, не смогут дальше воевать. И, понимая, что корейцу  и его семье легче выжить в домашних условиях, пусть даже влача полуголодное существование, Левинсон, этот человек особой породы, решается на жесткий приказ, делая ВЫБОР. Идея выбора плотно перешла в советскую литературу из русской классики. Выбор бывает частенько жестоким, но необходимым в принятии рокового, хотя и правильного решения.

Проблема жестокого  выбора утверждена давным-давно русской сказкой, она  исконно присуща русскому национальному сознанию. Добрый молодец в русской сказке и богатырь в былине  всегда поставлены перед ВЫБОРОМ: по какой дороге идти  в поисках Правды и Справедливости. Как правило, русский богатырь идет прямой дорогой, то есть самой трудной, а не обходным путём. Хотя Ролан Быков провозгласил в фильме «Айболит-66»,что нормальные герои всегда идут в обход, но это случилось в советские номенклатурные времена – не будем забывать! Однако если вспоминать о животрепещущей идее выбора именно внутри номенклатуры, то её блистательно донёс до русского сознания А.С. Грибоедов в «Горе от ума» известным монологом Фамусова: «Вот то-то, все вы гордецы…» Рассказывая о своем дяде Максиме Петровиче, старике-вельможе, который ради славы, богатства и чинов сыграл при Екатерине роль шута, нарочно падая на пол, Фамусов учит не очковтирательству, а гибкости и терпению, он против резких решений, против горячности, присущей эпохе декабристов. Ведь Фамусов при всей своей консервативности согласен на брак Чацкого со своей дочерью Софьей. Просто с некоторой оговоркой, причем не лишенной здравого смысла:            

Сказал бы так: во-первых, не блажи,                                                                                     

С именьем, брат, не поступай оплошно,                                                                               

А главное – подит-ка послужи…                

 

Со школьных лет мы помним категорический ответ Чацкого, вошедший в бытовой обиход советской интеллигенции: «Служить бы рад – прислуживаться тошно!» Думается, что именно идея выбора в её многочисленных вариациях незаметно сформировала облик русской и советской  интеллигенции. Позорно было на военной службе или любой штатской работе прослыть шестеркой. Как-то неприлично было открыто льстить своему начальству – словом, невозможно было больше слыть шутом  на пути к своему успеху, особенно в научных кругах. И в литературных кругах плотно закрепился святой лик Мастера из булгаковского романа, надолго пережившего сталинское время. Но вот ведь беда-писатель Захар Прилепин с подобострастием и азартной псевдонаучностью осмеливается заявить в своей книге о Леониде Леонове, что, оказывается Михаил Булгаков заимствовал – едва ли не УКРАЛ! – у Леонида Леонова начало «Мастера и Маргариты». Неужели это говорит  честный писатель Захар Прилепин? И как только вообще бумага такое терпит! А если наоборот, вот ведь беда получается, если это Леонид Леонов заимствовал у Мастера?.. Однако Леонид Леонов уже покинул наш бренный мир, не успев по-настоящему глубоко и нерасторжимо связаться с догадливым  Захаром Прилепиным. Что делать – на всё Божья воля!

 

О Наталье Асенковой (New York). Настоящее имя Тамара Александровна Хайленко. Родилась и выросла в городе Алма-Ате, там же окончила филологический факультет Казахского государственного университета. Уехала в Ленинград, работала учителем литературы в старших классах средней школы. Автор повестей и романов «Принцы и Короли», «Пара гнедых», «Вычисление личности», опубликованный в журнале «Север». В Петрозаводске вышел двухтомник романов в издательстве «Северное сияние».