М. Мак-Донах. «Королева красоты». Театр драмы РК («Творческая мастерская»)
В глухом ирландском селении, где все время идет дождь и больше ровным счетом ничего не происходит, живут дебилы. Дебилка женщина по имени Морин (Людмила Баулина), дебил мужчина Пато (Дмитрий Максимов) и его двадцатилетний брат Рэй (Евгений Костин), страдающий, кажется, синдромом запоздалого развития. И на фоне этого тотального душевного нездоровья существует одна вполне разумная, но боящаяся одиночества, а потому несчастная старушка Меган (Людмила Зотова). Такой ключ к сценическому воплощению пьесы Мартина Мак-Донаха решил подобрать питерский режиссер Борис Цейтлин, поставивший ее в театре «Творческая мастерская».
О Мак-Донахе в последние годы говорено много. Популярный, необычный, эпатажный. Взорвавший современную драматургию. Уморительно смешной. Бесконечно грустный. «Королева красоты» его первая пьеса, написанная за неделю и очень быстро покорившая мировой театр. Сорокалетняя, неумолимо увядающая женщина всю жизнь ухаживает за своей больной матерью. Живет в глуши, не знает любви, видит один лишь дождь, телевизор и портреты братьев Кеннеди на стене. В итоге накапливающийся внутренний протест перерастает во взрыв, и женщина обливает свою мать горящим маслом.
Сам по себе сюжет не нов. Чеховские три сестры пронзительно мечтали вырваться в Москву, Войницкий от отчаянья уже стрелял в Серебрякова, а героини комедии Мильяна «Цианистый калий с молоком или без?» всю пьесу норовили отравить упрямо не умирающего дедушку. Но Мак-Донах, в отличие от своих предшественников, более резок. Простоватая, бытовая манера изложения вдруг перерождается в кровавую драму.
Дочь убивает свою мать на глазах у зрительного зала. Хладнокровно, медленно и по-садистски. Она буквально пытает ее, выливая раскаленное масло на руку, потом выплескивает горящую жидкость ей в лицо и оставляет кричащую и корчащуюся от боли женщину умирать. В тексте пьесы это выглядит действительно ужасающе. Мэган молит о помощи, но обезумевшая дочь фактически переступает через труп своей матери. Неспроста Мак-Донаха называют основателем нового направления, названного In-Yer-Face-Theatre (драма, кинутая в лицо).
Режиссер же принципиально снижает визуальный ужас происходящего. Убийство происходит за сценой. Причем, «страшный крик» Зотова произносит столь же спокойным голосом, каким за минуту до этого рассуждала о комках в супе. «Морин, прекрати лить мне масло в лицо», — словно речь идет о невымытой тарелке или пропавших тапочках. С одной стороны, это убирает из Мак-Донаха любимого им Тарантино с его литрами клюквенной «крови» и охапками снятых скальпов, с другой – нисколько не снижает драматизма происходящего. Режиссер превращает авторские ремарки в «голос за сценой». Причем, произносятся они, как и «крик» Мэган очень просто, без какого-либо надрыва или нагнетания. «Обычный день, обычный вечер, как всегда, ничего не происходит, и, как всегда, идет дождь». Но в этой повседневной серой простоте таятся безысходность и ужас.
Режиссер решил сделать всех героев несколько тронутыми. У Мак-Доноха нигде не сказано, что Морин разговаривает, как инвалид-церебральник. Описывая ее, он указывает лишь, что у нее хорошая фигура, но не красивое лицо. О Пато, сообщается, что у того несколько болезненный вид, но нигде не сказано, что, снимая штаны, тот даже в постели предпочитает оставаться в шляпе. Но то, как они поступают и размышляют, вполне указывает на их неразвитость и странность. Душевная неразвитость переведена в физические изъяны. Глушь, бедность, забитость, песни по заявкам по радио и сериалы по телевизору. Двадцатилетний Рэй рассуждает на уровне двенадцатилетнего переростка. А каким ему еще быть, если за всю жизнь у него из развлечений, кроме плохого телевизора, был только один теннисный шарик, да и тот сразу же пропал навсегда. И, в общем, за всем этим колоритом ирландской глубинки всплывает наша родная, узнаваемая и беспросветная провинция.
И, что приятно, актеры с поставленной задачей справляются точно. Во всяком случае, всех их героев в конечном итоге жалко, и ни в кого не хочется кинуть табуретом. Баулина играет глубоко несчастную, увядающую, душевно-больную женщину, у которой мать отобрала последнюю надежду на новую жизнь. Играет проникновенно, глубоко, с подтекстом, вызывая смех, ужас и сострадание одновременно. Добрый и нелепый герой Максимова словно бы создан для Морин. Складывается ощущение, что они выписаны из одного отделения маленькой психиатрической лечебницы. Их, как Пьера Ришара и девушку с перебинтованной головой из фильма «Невезучие», хочется посадить на отдельный плот и пустить вниз по Амазонке. Евгений Костин хорош в своей живой непосредственности, сквозь которую также проступает искренняя тоска об утерянном шарике. И, наконец, принципиально контрастно на этом фоне существует Людмила Зотова. Ее героиня совершенно нормальна. Даже, несмотря на то, что она регулярно выливает мочу в раковину. Она, словно живой человек, попавший в мир зомби. Она капризничает, скучает, огорчается и смертельно боится остаться одна. И еще она очень боится горящего масла. Как ребенок. Зависимый, беспомощный и вредничающий, чтобы привлекать к себе внимание…
В общем, жалко всех. Все палачи и жертвы одновременно. И весело смотреть, и ужас пробирает. И все на своем месте, кроме, быть может, уж слишком пронзительной песни про маму под конец. И, главное, недолго. А что еще нужно для хорошего спектакля?
