Во время пандемии стало очевидно то, что пряталось за суетой как неважное: люди 65+, поколение Z, – это стигматизированная группа.
Коронавирус заставил нас резко притормозить, мы вдруг встали в бесконечной пробке и пытаемся понять, что происходит, надолго ли, можно ли объехать, и что делать, если продукты кончатся и сядет телефон.
Одни говорят, что это новая жизнь (но разве это жизнь?), другие – что просто пробка, и, если не высовываться, все будет хорошо. Они утверждают, что в пробке ты видишь то, что раньше не замечала. И это правда.
В девять утра на пустой улице начинается слабое движение – из одиноких квартир выходит поколение Z, в масках и с авоськами, чтобы, никого не беспокоя, закупить продукты в ближайшем магазине. Они замкнуты, даже суровы. Через два часа они исчезают, и жизнь продолжается без их присутствия.
Во время пандемии стало очевидно то, что пряталось за суетой как неважное, – поколение Z (для этой группы людей существуют много эвфемизмов – пожилые, пенсионеры, люди старшего возраста, 65+ или просто: наши старики) – это стигматизированная группа, которая всегда существовала в социальной резервации. Обычное пространство их пребывания – дом, дача, или поликлиника — подкрепляет устоявшееся представление о том, что интересы этих людей ограничены заботой о своём здоровье, огородом и домашним хозяйством. У них нет потребности в романтической любви, в развитии, в образовании, в жизненных перспективах – в том, что делает жизнь осмысленный и более-менее сносной. В глазах большинства это люди доживающие, и общество хотело бы, чтобы они были как можно менее обременительными, а значит, незаметными.
Ковидная ситуация поставила вопрос ребром: кто ценнее, кого спасать в случае чего? Группа Z получила ответ: «Не вас, вы уж как-нибудь сами. Доживайте, если можете».
Телеведущая хвалит ковид: ведь дети не умирают, а группе Z не все ли равно – днем раньше, днем позже. В местных СМИ типичны заголовки «Три пенсионера умерли от пневмонии за сутки», вероятно, слово «пенсионер» должно утешать остальных людей. В соцсетях хвастаются, что их возрастной группе ничего не грозит, отчего же они должны страдать взаперти?
Зато общество единодушно в безусловной ценности детской жизни, хотя это убеждение недавнее, которому лет двести, не более. Чтобы оно стало общепринятым, писателям, философам нужно было напечатать множество статей, трактатов, книг. Например, историю Оливера Твиста, которая вызвала бы сострадание, а мир ребенка воспринимался бы как уникальный и требующий заботы.
И сейчас пришло время для таких книг, где героем был бы одинокий человек, запертый в квартире со своими воспоминаниями, лишенный социальных связей, уважения, интереса к себе. Даже если это будет сентиментальная история, она нужна, ведь первые истории о страдающих детях тоже были сентиментальными.
Тогда, может быть, волонтеры или просто сочувствующие, которые приносят пакеты с едой и лекарствами, спросят себя: «Что за человек скрывается за этой дверью? Как он живет? Чем он живет?»
И когда ковидная пробка рассосется наконец, мы двинемся вперед все вместе.
