30 марта, в день рождения Винсента ван Гога, отмечают Всемирный день биполярного аффективного расстройства (БАР). Это хроническое психическое заболевание, при котором происходит чередование периодов нормального настроения с фазами повышенного настроения и активности (мания и гипомания) и противоположными им периодами спада (депрессиями).
По данным Всемирной организации здравоохранения, во всем мире от биполярного расстройства страдает около 45 миллионов человек. Где-то среди этих воистину пугающих цифр затерялась и я.
Пожалуй, есть несколько вещей, которые стоит обговорить сразу. В этом материале я буду делиться исключительно своей личной историей жизни с БАР. Если у вас стоит точно такой же диагноз, но ваш опыт не похож на мой, в этом не кроется ничего страшного. Биполярное расстройство — очень многоликое создание, и у разных людей оно может проявляться с разными особенностями. К тому же, так уж вышло, писать я буду больше о депрессивных эпизодах, чем гипоманиакальных. Периоды спада я всегда переживала тяжелее, они были куда более длительные и изнуряющие по сравнению с фазами подъема, но это не значит, что вторых вовсе не было. Они, разумеется, были и сыграли важную роль при постановке правильного диагноза. Да и началась эта история как раз с депрессивного эпизода.
Спусковой крючок
Нередко при биполярном расстройстве нужен спусковой крючок, который пробуждает заболевание и заставляет его развернуться в полную силу. В моем случае таким триггером стала смерть моей любимой бабушки. О том, что что-то идет не так, я догадалась далеко не сразу. Смерть близкого человека едва ли легко дается, поэтому в том, что я долгое время переживала, мучаясь то от постоянной тревоги, то от всепоглощающей пустоты, не было ничего удивительного. Планы на жизнь и интересы постепенно потускнели и перестали вызывать хоть какой-то отклик, желания возвращаться на учебу не было, так что в конце первого курса я отчислилась, чтобы перепоступить на другую специальность.
Лето в тот год шло удивительно хорошо. Мне удалось написать творческий экзамен на максимальный балл, небольшое путешествие в Санкт-Петербург здорово подняло мне настроение, а перспектива учиться на специальности мечты впервые за долгие месяцы казалась чем-то восхитительным. Жизнь будто бы заиграла новыми красками, как бы банально и избито это ни звучало, и краски эти, казалось, были даже ярче, чем все те, что мне доводилось видеть до этого. Но с началом учебного года ситуация изменилась.
Если честно, я не помню, в какой именно момент все начало скатываться в пропасть. Но к концу ноября я уже совсем не могла спать, как ни пыталась. Ночь превратилась в мучительный отсчет часов до утра, когда можно будет встать с дивана, так и не поспав толком, и пойти на учебу, если на это были силы. А сил зачастую не было. Иногда я пыталась убаюкать себя, выпив чая с мятой, успокоительного на травах или немного крепкого алкоголя из старых запасов, но даже это не помогало. Сон просто не шел, что бы я для этого ни делала. Вместе со сном начала стремительно ухудшаться память и способность концентрироваться на чем-то. И тогда стало понятно: возможно, пришло время обратиться к психиатру. Я попросила совета в одной из групп, посвященных ментальному здоровью, где меня убедили в том, что решение верное. Я уговорила маму позвонить в психоневрологический диспансер и записать меня на прием.
Мне, можно сказать, повезло с первым же специалистом, к которому я попала. Психотерапевт сразу заподозрила, что у меня не депрессия, а что-то другое, но ставить БАР не спешила, ограничившись сначала циклотимией, так называемой облегченной версией биполярного расстройства, при которой колебания состояния не доходят до пиковых значений депрессии или мании, но выходят за рамки нормы, и первыми в моей жизни препаратами, которые должны были повлиять на мое состояние.
На лекарствах моя удача, можно сказать, сильно подвела. От прописанного нейролептика я могла проспать семнадцать часов в сутки и все еще испытывать вялость и постоянное желание забраться обратно под одеяло и вздремнуть пару часиков. Кроме этого, у меня начались проблемы с памятью. Информация, которая спокойно могла уложиться в моей голове за считанные минуты, никак не хотела задерживаться в памяти за долгие и мучительные часы самой настоящей зубрежки, когда сразу после прочтения не можешь вспомнить, о чем только что шла речь. Нормотимик, кажется, не работал вовсе, так как особых изменений в своем состоянии я не заметила, если не считать, конечно, не самых приятных побочных эффектов. Но я упорно не говорила об этом врачу, ибо была уверена, что так и должно быть, что весь этот кошмар — это своеобразная плата за то, чтобы потом все снова стало нормальным, чтобы таблетки раз и навсегда покинули мою жизнь, и я наконец-то смогла бы задышать спокойно. Как же я ошибалась.
Единственное, о чем я действительно жалею, — так это о том, что я не знала, что проблема была в моей болезни и в неподходящей конкретно для меня лекарственной терапии, а не во мне самой. В ту пору моими постоянными спутниками стали мысли о смерти, которые только разрастались от того, что учеба в университете не ладилась, дела шли так себе, и все, что я делала, — это только расстраивала семью своим существованием.
Каждый новый провал служил лишь очередным подтверждением этого, но сейчас, забегая на несколько лет вперед, я могу сказать, что мне очень повезло, что я смогла продраться сквозь эти дебри разрушительных мыслей и что мне хватило везения, иначе и не скажешь, остаться здесь, чтобы рассказывать эту историю. Но вернемся к той тягостной зиме 2016-2017 года.
Через некоторое время после обращения к психотерапевту меня отправили на дополнительную диагностику к психологу, которая в итоге вполне ожидаемо поставила мне тяжелую депрессию. Почему-то отчетливей всего запомнилось, как психолог, объясняя мне мое же собственное состояние, удивлялась тому, что я выгляжу очень даже неплохо для человека с подобным положением дел. Для меня это было не то, чтобы странно: все мои силы уходили на то, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь нормально, раз уж с нормальностью по остальным фронтам дела шли, мягко говоря, не очень.
Внутренний разрыв
Весной к моему лекарственному рациону добавили антидепрессанты. Многие, слыша это слово, до сих пор представляют себе волшебные таблетки, от которых чудесным образом становится весело, но на самом деле все обстоит куда сложнее. Антидепрессанты — это лекарства, от которых становится никак. Тебе, конечно же, лучше, чем было до начала приема, но и особой радости бытию они не добавляют. Скорее, ты просто начинаешь смотреть на вещи трезвее, а это уже немаловажно, пусть и столь желанный эффект наступает не сразу.
Мои первые антидепрессанты мне тоже особо не подходили, но выяснилось это уже ближе к концу весны, когда за пару недель до конца мая мне довелось оказаться в самом страшном и сюрреалистичном по мнению деятелей кино месте — психиатрической больнице.
На самом деле, конечно, ничего подобного в ней не обнаружилось. Это была самая обычная больница, ничем особо не отличающаяся от других, с огороженным двориком, сосновым лесом и самыми обычными пациентами. Среди моих соседей по палатам за то недолгое время, что я там провела, были и бабушки, постоянно находящиеся на грани сна, и медики с таким же диагнозом, как у меня, и работники сферы обслуживания, и студенты… Одним словом, те люди, которых мы постоянно встречаем на улицах города, которых видим в учебных аудиториях и у которых спрашиваем, не привозили ли сегодня свежий хлеб.
Это, пожалуй, было донельзя шокирующее открытие. Все те месяцы, что я ходила к психотерапевту и никому не говорила о том, что у меня есть самое настоящее психическое расстройство, я не шифровалась, не пыталась мимикрировать под окружающий мир нормальных людей, а просто пыталась жить обычной жизнью такой же, как и тысячи людей вокруг с самыми разнообразными диагнозами.
Надолго оставаться в больнице мне не хотелось: на носу была очередная сессия, пропускать которую не то, чтобы не было желания, но мысль о том, что все экзамены и зачеты повиснут на мне долгами, вызывала сильную тревогу. Убедив врачей всеми доступными мне способами, что со мной все достаточно нормально для того, чтобы снова вернуться к повседневной жизни, я оказалась дома. Конечно же, закрыть всю сессию мне в итоге так и не удалось, но часть предметов я все же сдала, причем на вполне приличные баллы, так что, если бы не всепоглощающая ненависть к себе и своему состоянию, я была бы вполне довольна собой.
Летом между первым и вторым курсами я снова путешествовала. Поездка в поселок, расположенный настолько близко к Белому морю, что по утрам можно было почувствовать удивительный запах соли и йода, должна была взбодрить меня, но вместо этого лишь сильнее ударила по моему состоянию. Едва ли в этом стоит кого-то винить. Просто мое состояние само по себе оставляло желать лучшего, и каждое действие напоминало то ли лотерею, то ли русскую рулетку. Нельзя было точно предсказать, от чего станет лучше, а от чего наоборот.
С началом второго курса лучше не стало. Тот период мне запомнился разве что постоянным ощущением внутреннего разрыва: меня то тянуло на учебу, то хотелось заняться чем-то другим, раз уж с университетом дела не ладятся, на все это сверху с новой силой наваливались суицидальные мысли от ощущения собственной никчемности и невозможности понять, что же мне делать со своей жизнью.
Ближе к зиме добавились мысли о том, что лечение мне совсем не помогает, что от него становится только хуже, поэтому я бросила пить таблетки, решив посмотреть, что же будет дальше. Чтобы слишком сильно не затягивать в качестве небольшого итога скажу вот что: уже весной я отчислилась, и летом опять предстояло думать, что же делать дальше.
А дальше делать вполне предсказуемо ничего не хотелось. Жизнь казалась пустой и бесперспективной, и только мама продолжала верить в то, что мне нужно просто найти свою специальность, попробовать себя в чем-то еще, и все обязательно станет лучше. Я ткнула пальцем в список направлений почти наобум, прислушавшись к тому, что мне в целом может быть интересно и что, по мнению мамы, могло мне подойти. Казалось, что это самое глупое, что можно было сделать. Итог на удивление вышел прямо противоположный.
Жизнь снова начала обретать краски, будто бы впервые за долгое время удалось начать дышать полной грудью. Я поступила на другую специальность, начала спокойно учиться, не мучаясь от постоянных проблем со сном, концентрацией внимания и прочих прелестей моего биполярного расстройства. У меня в первый раз получилось закрыть сессию без особых проблем, сдать все соответствующие зачеты и экзамены и, пусть без небольшой нервотрепки не обошлось, это даже близко не стояло рядом с тем, что мне доводилось испытывать, когда депрессия или мания набирали обороты. Было бы здорово поставить здесь точку и сказать, что так мои дела идут до сих пор, но нет. Суть моей истории не в том, что можно плюнуть на лечение и зажить припеваючи, навсегда позабыв о том, как плохо может быть.
Минус один
Уже на втором курсе все вернулось. Все началось с небольшого спада состояния. По шкале от минус одного до минус трех все тянуло на скучные минус один, может, чуть ниже, но этого вполне хватило для того, чтобы силы начали покидать меня. Я кое-как поднималась к первой-второй парам, на самих занятиях сконцентрироваться получалось с трудом, мысли постоянно ускользали от меня, а думать становилось настолько тяжко, что казалось, будто я пытаюсь привести в действие старый заржавевший механизм, который ко всему прочему еще и занесло песками многолетних бурь.
Затем ко мне пришли приступы удушья и галлюцинации. И то, и другое было достаточно неожиданным явлением. Приступы удушья посещали меня по утрам, как раз пока я собиралась на учебу или уже сидела на первой паре. Я пыталась ничем себя не выдать, что было не так-то уж и просто, учитывая, что мне казалось, что мое горло сжимается все сильнее и сильнее и вот-вот оно и вовсе схлопнется.
Обследование не выявило никаких отклонений, которые бы позволили списать все на чисто физические проблемы, но совсем недавно психиатр, которую я посещаю, предположила, что это может быть связано с высоким уровнем тревоги, ибо определенная связь между приступами удушья и нервным напряжением прослеживается.
А что касается галлюцинаций… Что ж, они тоже были со мной не все время, а посещали меня аккурат к первой паре и сначала пугали. Дело в том, что моя “любимая” галлюцинация — это пауки. Мне постоянно казалось, что они выползают из моих тетрадей, ползают по столу, а потом будто бы растворяются в воздухе, словно их никогда и не было, или заползают куда-то и исчезают. Не самое приятное зрелище из всех, что можно себе представить. И я бы вполне поверила, что они могут быть настоящими, если бы люди, сидевшие вокруг меня, не продолжали со скучающим выражением лиц писать конспекты и пытаться вникнуть в сложности изучаемого предмета. Помучившись так некоторое время в надежде, что все и само пройдет, я записалась на прием психиатру, который, внимательно выслушав меня, выдал направление в дневной стационар.
Хрупкое равновесие
Оказалось, что в дневном стационаре было вполне себе замечательно. Сперва я приходила туда почти каждый день, рассказывала новому лечащему врачу о том, как на меня действует новая схема лечения, уже пятая по счету, затем к беседам с психиатром добавились консультации с психологом, которые здорово помогли, да и до сих пор помогают все больше и больше обретать контроль над своей жизнью и видеть в ней не только ограничения, но и возможности.
В общей сложности, в дневном стационаре я провела три месяца, за которые мне успели подобрать не только действующую медикаментозную схему, но и добиться, чтобы мое состояние стало более-менее стабильным. На учебе пришлось взять академический отпуск, но я уже предвкушала, как снова вернусь туда, и это не вызывало во мне ужаса или отторжения. Накрывшая весь мир в марте 2020 года пандемия коронавируса тоже не казалась чем-то страшным и беспросветным, пусть и не лишенным определенной тоски и грусти. Раз в месяц я посещала психиатра, отчитывалась о том, что хуже мне не стало, получала новый рецепт на препараты и продолжала заниматься дома всякими интересными делами, раз уж с учебой и работой все не складывалось.
В июне того же года меня все чаще стала посещать мысль о том, что мне наконец-таки стало хорошо, что мое состояние стабилизировалось, что я попала в число тех счастливчиков, которые после выхода в ремиссию больше никогда не сталкиваются с проявлениями биполярного расстройства. В какой-то момент я задалась вопросом: так, может, лекарства уже и не нужны?
Вместо того, чтобы заподозрить что-то неладное или хотя бы взять и проконсультироваться с врачом о возможной отмене препаратов, я прислушалась к своему внутреннему голосу и бросила пить медикаменты, которые все это время удерживали хрупкое равновесие моего крайне беспокойного состояния.
Мнимая победа
Никакой катастрофы сразу не случилось. Мир не перевернулся, все тяготы предыдущих депрессивных и маниакальных эпизодов не обрушились на меня со всей силой, и это казалось победой и лишь подчеркивало правильность моего решения. Вера в то, что все так и должно быть, что уж теперь-то я могу жить так, как захочу, а не так, как диктует моя болезнь, не дали мне заподозрить что-то неладное, когда я стала ложиться спать в четыре утра, а просыпаться в час дня, когда я перестала общаться с кем-либо, кроме своей мамы, и даже не рвалась поддерживать какой-то контакт с людьми, взаимодействие с которыми доставляло мне удовольствие.
Это продолжалось несколько недель, пока я не поняла, что что-то в жизни пора менять. Медленно, но верно я наладила хоть какой-то режим сна, снова начала общаться с людьми, пускай мне и было очень стыдно за то, что я некрасиво поступила с ними, забыв про них на столь длительное время.
Осенью, пока мне еще рано было возвращаться на учебу, я решила немного поработать. В конце концов, деньги лишними никогда не бывают. Но с работой дела не клеились, что начало навевать грустные размышления. И размышления эти становились все тоскливее и тоскливее, в них находилось все меньше места чему-то хотя бы отдаленно радостному, так что желание возвращаться на учебу пропало.
Казалось, мои проблемы перевесят всё, что я не смогу достойно закрыть сессию и хоть как-то справиться с академическими задолженностями, а значит и восстанавливаться смысла нет, все равно ведь не потяну. Затем как-то неожиданно для меня нашлась работа, но особой радости она тоже не доставляла, скорее невыносимую горечь от понимания, что ничего большего я в жизни не смогу добиться, что это потолок моих возможностей, выше которого, как известно, не прыгнуть. По утрам ко мне вернулись приступы удушья, во время особенно трудных смен меня посещали галлюцинации, но я не обращала на все это внимания, настолько въевшимся и неизбежным все это казалось, словно ничего другого нет и быть не может.
Меж тем я стала более раздражительной, временами казалось, что ярость захлестывает меня с головой, перекрывая собой весь остальной мир. Невероятных усилий стоило сдерживать это, не давать выплеснуться на кого-то еще. Но то, какой разрушительной и всепоглощающей казалась эта ярость, заставило меня обратиться за помощью. Итак, в январе 2021 года я снова оказалась на приеме у психиатра.
Путь к ремиссии
Первое, что я ощутила, — это чувство вины и муки совести за то, что я взяла и самолично напринимала огромное количество не самых правильных решений, которые вполне ожидаемо ни к чему хорошему в долгосрочной перспективе не привели. Не менее виноватой я чувствовала себя на последующем приеме перед тем, как мне нужно было отправиться в уже знакомый дневной стационар. Мне нужно было принимать лекарства. А мысль об их приеме казалась мне невыносимой, словно маркер того, что в моей жизни всё всегда будет вращаться вокруг таблеток и ничего другого не останется. При этом я как-то напрочь позабыла о том, что в прошлом я принимала таблетки и была волонтером на интересных мероприятиях, участвовала в планировании проектов и предлагала свои идеи. Я совсем позабыла, что, принимая лекарства, я снова начала писать, чего со мной давно не было, и слова не ложились на белый лист Ворда вымученной кашей, а складывались в ровные ряды и даже приносили удовольствие.
Так что полноценно к приему лекарств я вернулась только в дневном стационаре — и ожидаемой трагедии не произошло. Мне вполне доступно объяснили, в каких случаях лечащий врач может принять решение, что препараты можно отменять, как и в какие примерно сроки это будет проходить, чтобы ремиссия была долгосрочной, и, оказалось, все это крайне не быстро, но и страшным это не назовешь.
К моменту написания этого материала я уже больше месяца как принимаю таблетки. Я осталась сама собой и снова могу что-то придумывать, создавать, писать тексты. Даже сегодня с утра перед тем, как сесть за написание этого самого материала, я выпила положенные лекарства, а затем с чистой совестью открыла текстовый файл, чтобы написать: мне становится лучше. А разве это не самое главное?
Но закончить хочется на более реалистичной ноте, потому что то, что вот прямо сейчас у меня все вполне себе неплохо, вовсе не значит, что завтра не станет хуже. Выздоровление, а в случае с БАР — путь к ремиссии, — это не прямая дорожка, на которой чем дальше ты зашел, тем лучше тебе будет, вовсе нет. Это, скорее, волнистая линия, амплитуда и частота изгибов которой у каждого человека индивидуальна.
Если вы сейчас переживаете не лучшие времена, нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за квалифицированной помощью. Жить, зная свой диагноз и понимая, что с тобой происходит, куда проще, чем находиться в постоянном хаосе и не иметь ни малейшего представления, что же будет дальше. И разумеется, нет ничего постыдного в том, чтобы сорваться, если ты уже начал лечение. Принятие своего диагноза и своего состояния — это важный этап, который далеко не всегда проходит легко и быстро. Куда важнее после срыва взять и вернуться, ведь именно тогда ты даешь себе шанс на спокойную и счастливую жизнь.
Что можно почитать по теме БАР:
Маша Пушкина и Евгений Касьянов. Биполярное расстройство. Гид по выживанию для тех, кто часто не видит белой полосы
Кей Джеймисон. Беспокойный ум
Маша Пушкина. Биполярники. Как живут и о чем мечтают люди с биполярным расстройством
Джули Фаст и Джон Престон. Почему с тобой так трудно. Как любить людей с неврозами, депрессией, биполярным расстройством
