Прямой эфир придуман не для зачитывания эсэмэсок с приветами Маше от Васи
{hsimage|blogkislorod.ru ||||} Недавно, сидя в YouTube, я по ошибке запустил не тот видеоролик, и на экране замелькали кадры какого-то партийного съезда, зазвучали давно забытые, а когда-то знакомые всей стране голоса. Тридцать лет назад для меня, школьника, это был привычный фон, под который я засыпал каждый вечер.
Двадцать лет назад вид высокопоставленных стариков, сменяющих друг друга на трибуне и что-то монотонно бормочуших непослушными губами, глядя в бумажку, вызывал приступы смеха. Сейчас же зрелище казалось просто странным. Кто эти люди? С кем они разговаривают? О чём они говорят?! Пяти минут просмотра мне хватило, чтобы снова понять, насколько мне не хочется обратно в советское прошлое, при всех моих симпатиях к старым песням и фильмам. И не потому, что там правят коммунисты, а потому, что там скучно. Мы можем сколько угодно сейчас жаловаться на нехватку свободы слова, но с чем уж точно не поспоришь — мы с вами говорим совсем на другом языке, чем тридцать лет назад. На языке более живом, и более искреннем.
Вот мельтешит на телеэкране рекламный ролик. Рекламируют барахло, которое я никогда не куплю, но это барахло именно мне впаривают, а не кому-то — вон как доверительно кинозвезда, заработавшая, наверное, на рекламе миллионы, подмигивает! Вот высокопоставленный чиновник говорит очень правильные слова, которые никогда не будут подтверждены делом. И я, зритель, точно знаю, что врёт, подлец, но ведь врёт именно мне и вполне достоин аплодисментов хотя бы за артистизм. Но главное — в эфире всё-таки больше людей, которые говорят именно то, что думают. Не все авторы смелых проектов и идей могут дорваться до ведущих телканалов или радиостанций, но уж если прорвались, появление их не останется незамеченным. Однако умных говорящих голов у нас в сотни раз меньше, чем каналов — и поэтому самыми громкими в эфире оказываются голоса людей, которым просто нечего сказать. И околесица, которую они несут, мало отличается от маразма советских вождей.
В последнее время самым модным на радио, особенно в утренних шоу, стал формат «Прожекторперисхилтон», когда человек десять, сгрудившись у микрофона, непрерывно юморят по поводу свежих новостей. Иногда это получается действительно весело и талантливо — как у Сергея Стиллавина на «Маяке» или на «Авторадио» у «Мурзилок International», которые и за остроумным комментарием в карман не полезут, и споют что-нибудь злободневное. Но чувства юмора на всех не хватает, и чаще всего, настроившись на какую-нибудь волну чувствуешь, что к тебе в дом ввалилась какая-то шумная компания, шедшая к соседям, но ошибшаяся адресом.
Им-то друг с другом, возможно, и вправду хорошо и весело — но моё-то присутствие к чему? Ещё одна мода сезона — так называемый «Живой журнал». Это когда радиоведущий считает, что публике интереснее всего не происходящее в мире, а его частная жизнь. Едва заступив на вахту, он тут же начинает подробно рассказывать, как вчера пришёл домой, поругался с соседями, покурил на балконе, поужинал, посмотрел футбол по телевизору и лёг спать. Я тоже вечером ужинаю, а ночью сплю, более того — тысячи слушателей скорее всего делают регулярно то же самое, но нам продолжают сообщать эти новости изо дня в день как нечто сенсационное. Причём делать всё через «ЖЖ» у некоторых уже становится вредной привычкой. Как-то раз один ди джей — кстати, не самый худший, поставив очередную песню, но забыв выключить микрофон в студии, деловито сообщил всей Руси великой: «Ну, а я пока схожу пописать!» Не знаю, как другие, а я лично за мужика порадовался — ведь, если судить по дневникам, подобное желание у него не возникало как минимум последние полгода…
Всё это могло бы показаться забавным, но когда в стране случается нечто чрезвычайное, становится особенно заметным, как далека от нас та планета, которая посылает нам свои радиосигналы. В начале лета, когда под Петрозаводском разбился авиалайнер, когда весь город говорил только об этом и жадно ловил первые сводки с места трагедии, по окончании выпусков новостей даже на «Маяке» — радиостанции вроде бы чисто новостной и, как говорится, постоянно держащей руку на пульсе, в студию врывался разбитной бодрячок и обещал самое позитивное шоу на свете — с играми, призами и сплетнями из жизни поп-звёзд. Ведь всё в порядке, жизнь-то продолжается. Что-то похожее я услышал и два месяца спустя, сразу после ярославской катастрофы. Конечно, официальный траур ещё не был объявлен и даже подробности случившегося оставались не совсем ясными, но ведь и прямой эфир придуман не только для того, чтобы зачитывать эсэмэски с приветами Маше от Васи…
Впрочем, я не сомневаюсь, что на радио немало профессионалов, настоящих журналистов, способных беседовать на острые темы. Просто количество тем, которые можно поднимать без всякого риска, настолько мало, что не обходится без конфузов. Скажем, недавно на всё том же «Маяке» один из самых популярных ведущих целый час дискутировал со слушателями, надо ли проводить в Москве гей-парды. А потом уступил место коллегам, которые должны были вещать в течение следующих четырёх часов. Коллеги же тоже хотели провести опрос общественного мнения о чём-нибудь насущном и животрепещущем — и тут же принялись принимать звонки… про всё те же гей-парады! Вот ведь какая удивительная штука получается — тех, кому нужны такие парады, наверное, даже в столице не столь уж и много, но поминают их добрым или недобрым словом почти круглосуточно, словно их в мире уже большинство. А самое смешное случается на следующий день с первым ведущим, который темой новой дискуссии почему-то избрал неравные браки — ну то есть, когда ей, допустим, двадцать, а ему — все девяносто. Целый час студию атаковали гневные звонки граждан, с библейскими цитатами в руках продолжавших доказывать, что однополые союзы — это грех и ни на какие разъяснения не реагировавших. Видимо, за короткий срок народ успел свыкнуться с мыслью, что на этой волне работает гейское радио…
Нехватку свежих мыслей радиостанции пытаются компенсировать яркими спецэффектами. Например, все, кому не лень, спешат оснастить студии веб-камерами, ведущими в Интернете круглосуточную прямую трансляцию. Теперь уже и не поймёшь даже, где кончается радио и начинается телевидение. Но трудно представить себе, кому может быть интересно подсматривать, как во время рекламной паузы знаменитая писательница поправляет причёску, а потом, прихлёбывая чай и шмыгая простуженным носом, роется в каких-то бумагах.
Кто эти люди? С кем они говорят? Эти вопросы перестаёшь себе задавать, пожалуй, только включив телевизор и наблюдая, как в программе «Исторический процесс» два московских интеллигента с кавказскими фамилиями и такой же кавказской горячностью спорят о русской истории. Иногда мне кажется, будто это на каком-то вокзале, на пустынном перроне два опоздавших пассажира спорят о поезде, который не просто ушёл, а давно прибыл в пункт назначения. У них-то разговоры далеко не досужие, но почему-то именно от этой сюрреалистической картины веет самой кошмарной безнадёгой. Ведь получается, что у нас либо всё лучшее осталось только в прошлом, либо… даже в прошлом ничего хорошего не было. А будущего всё равно нет никакого? Кажется, в последний раз подобное тревожное чувство было в душе в начале 1991 года, когда точно так же до глубокой ночи не прекращались оптимистические песни и пляски, перемежаемые историческими диспутами, но все понимали, что зреет катастрофа, что какие бы речи ни звучали с парламентской трибуны, кто бы ни победил на ближайших выборах, всё кончится очень и очень плохо.
Конечно, глупо ждать каких-то невероятных откровений от говорящего ящика — их же даже не во всякой книге отыщешь. Но хотя бы чуть-чуть большей осмысленности сегодняшнему эфиру очень не хватает. Тем более, что со зрителями и слушателями сейчас общаются в основном представители моего поколения — здоровые и полные сил, а не какие-то зомби с затуманенным рассудком, увиденные мною в архивной кинохронике.
