В «несвободной» стране по имени СССР, мы, упакованные в школьную форму с красными галстуками или комсомольскими значками на груди, чувствовали себя совсем неплохо – почти центром Вселенной.
Недавно долго стояла у школы, в которой когда-то училась несколько лет, до перехода в другую. То же здание, тот же школьный двор, та же улица. Так же радостно, как пленники на свободу, выпархивают на высокое крыльцо ученики после уроков. Так же не все спешат расстаться. Так же дурачатся перед девочками их одноклассники … Внешне вроде бы ничего не изменилось. Кроме того, что все это уже в другой эпохе, и теперь в этой школе учится моя внучка. Взбегает по тем же ступеням, ходит по тем же школьным коридорам.
Сейчас, наверное, все после уроков – домой. Наверное, — голодные, как волчата. Быстро уплетут обед. А дальше … Кто-то прильнет к компьютеру, кто-то поспешит на тренировку или к друзьям-приятелям. Или — к репетитору: одни, чтобы подтянуть неусвоенное на уроке, другие – продвинуться в знании иностранных языков …
Завидую ли я им? Тому, например, что у них впереди целая жизнь? Пожалуй, нет. Да и не по-матерински это как-то завидовать детям. Тем более не зная, что их ждет. Как-то зыбко все сегодня в нашем «королевстве», сиюминутно, и «много шума из ничего».
В той моей школьной жизни и на уроках, и после них все было стабильней, надёжней и безмятежней. И в то же время – осмысленней.
В «несвободной» стране по имени СССР, мы, упакованные в школьную форму с красными галстуками или комсомольскими значками на груди, чувствовали себя, однако, совсем неплохо – почти центром Вселенной. И дома, и в школе, и на улице. Не сомневались, что о наших отметках в дневниках и тетрадях, о нашем здоровье, о том, куда мы поспешим после занятий, голова болит не только у мамы с папой.
При всей бедности, отсталости и нередко убогости советского быта, особенно в таких небольших провинциальных городах, как наш Петрозаводск, оно, это немаловажное чувство, у нас было: ощущение, что мы нужны не только своей семье, но и своей стране.
Из тесных, перенаселенных коммуналок, в которых наши мамы (до появления хрущевских малогабариток) стоически старались создать хоть какой-то уют, мы после уроков, наскоро отобедав, катапультировались в самые разные кружки. В начале шестидесятых в моде было рукоделие. Наши мамы предпочитали вышивки гладью и болгарским крестом. Вышивками, вставленными в рамки, украшали стены комнат, скатерти, салфетки, блузки и платья. Самые искусные вышивальщицы получали заказы. Поэтому первый кружок, в который я записалась, кажется, в пятом классе, назывался кружком вышивания.
В деревянном здании, что напротив тоже деревянного Клуба железнодорожников, мы, стайка девочек с косичками, учились натягивать материю на пяльцы под руководством статной дамы с пышной прической по моде тех лет. Под её тихий уютный голос мы постигали стебельчатые, тамбурные, петельные швы, мережку и ришелье, вышивку гладью. А вышивание по канве, что сейчас снова модно, считалось несерьезным, второсортным. Каждой из нас очень хотелось вышить что-то достойное похвалы нашей наставницы. Чтобы маки, анютины глазки или другие цветы выглядели на куске ткани, как живые.
Когда занятия в кружке заканчивались, мы гурьбой выбегали на улицу, на ходу застегивая пальто. Тотчас вспыхивало веселье, маленькое сумасшествие после утомительного сидения за пяльцами.
Среди нас – Валь-Галь-Тань-Люсь – была одна необычная девочка с красивым именем Оксана. В вышивании, как и большинство из нас, она особо не преуспела. Зато после занятий всегда оказывалась в центре внимания. Она, единственная, могла с ускорением крутить пяльцы вокруг своего курносого носика. На него (на носик), благодаря его природной задранности, вообще-то легко было повесить пяльцы, с него они сразу не сваливались, как с наших. На трюк Оксаны мы смотрели с восхищением и завистью. Тренировались дома. Но так не получалось.
Кружок вышивания – не авиамодельный, танцевальный или юных художников. Не из престижных, как труд домохозяйки. Однако же оставил в моей беспокойной журналистской жизни свой скромный стежок.
В один из дней школьница-внучка застала меня не за компьютером, как обычно набирающей тексты, а за … штопкой носка, который я натянула на сохранившийся с детства штопальный деревянный грибок. Таких ярко раскрашенных, покрытых лаком грибков для штопки давно не выпускают. Их нет не то что в магазинах, а даже в антикварных лавках. В них нет нужды, как нет теперь и нужды что-то штопать. Поэтому внучка очень удивилась: «Зачем?». И тут я ей рассказала про наш вышивальный кружок, про то, как мы осваивали стебельчатый, тамбурный, петельный и другие швы, разные виды штопок, ришелье, мережку, вышивку гладью. Я объяснила ей, что этот заштопанный носок я буду носить с большим удовольствием, чем новый … Что, конечно, я не собираюсь штопать все подряд. Но мне приятно, что я это умею. Кое-что я даже показала ей на кусочках материи. В тот момент я не могла представить себе, какой меня ждет сюрприз.
Примерно через месяц на рабочем столике внучки рядом с её ноутбуком я случайно увидела заправленный в маленькие пяльцы кусок полотна и на нем начатый рисунок: лепестки цветка, вышитые гладью, а стебельки и листочки тамбурным и стебельчатыми швами…
***
В волейбольную секцию я записалась именно в той школе, где сейчас учится моя внучка. Почему в волейбольную? Переживала из-за малого роста. Надеялась, что волейбол меня вытянет. Тренер разглядывала меня с большим сомнением, но записала, отметив в плюс подвижность и скорость реакции. Волейболистки из меня, понятное дело, не вышло. Но в нескольких соревнованиях все же участвовала, особо игру не испортив. И …. даже в одном всероссийском. Но не в качестве игрока.
Меня и еще одного малорослого юного волейболиста поставили в голове команды сборной Карелии. С волейбольными мячами в руках. Мы были, что называется, сюрпризиком на церемонии открытия соревнований. Нам предстояло умилить болельщиков и зрителей: «Вот, дескать, и такие маленькие у нас имеются, и с такими работаем …».
Расчет наших тренеров оправдался. Самые бурные аплодисменты достались карельской команде. Но и детским умом легко было дойти, что переживаю минуты незаслуженной славы. А хотелось заслуженной.
***
Моя лучшая подруга Наташа занималась в хореографическом кружке Дворца пионеров. Ходила на занятия, с гордостью размахивая небольшим коричневым чемоданчиком с закругленными углами, в котором была уложена балетная форма и … пуанты. Моя подруга занималась успешно, и даже побывала на декаде искусств в Москве. Из её рассказов я поняла, что попасть в хореографический кружок намного сложнее, чем, например, в волейбольную секцию. Что «гран батманы» (бросок ноги на 90 градусов и выше – вперед и в стороны) это посложней, чем волейбольные пассы и подачи. Да, высокие батманы не удавались. А так хотелось!
Наверное, 80 процентов школьниц в СССР мечтали стать артистками кино или выступать на знаменитых сценах. Иными словами, стремлением выбиться в люди из духоты ограниченного во всех смыслах пространства болели многие. А больше всего наши родители, пережившие войну, разруху, бедность. Они желали нам лучшей доли, чем досталась им.
В начале шестидесятых было модно собирать фотопортреты популярных артистов кино, которые в изобилии продавались в киосках «Союзпечати» и книжных магазинах. Девочки мечтали стать красивыми и знаменитыми, как Любовь, Орлова, Татьяна Самойлова, Одри Хепберн …
Словом, в восьмом классе я записалась в драмкружок при Доме культуры главного в городе завода. И в драмкружке впервые услышала про «дикцию речи». Возможно, это было единственное, что я быстро освоила в нашем замечательном кружке – дикцию речи. Нам очень повезло с руководителем, артистом драмтеатра Львом Петровичем Колесниковым – человеком добрым, интеллигентным и терпеливым. В том отроческом возрасте я была трогательно застенчивой, но умела внимательно слушать и много читала, что, вероятно, Лев Петрович с одобрением и отметил. И вот к какому-то из больших всенародных праздников мы начали готовить постановку из «Молодой гвардии» Александра Фадеева.
Выбрали из романа самый драматический отрывок: когда фашисты бросили молодогвардейцев в тюрьму, мучили их допросами и пытками. Лев Петрович дал мне попробовать и роль серьёзной Ульяны Громовой, и роль отчаянной Любы Шевцовой …
Возможно, с ролью Любы Шевцовой я бы справилась, но подвела чечетка, с которой «Любка» наступала на оторопевшего от неожиданности фрица в той страшной тюрьме. Чечетка лучше получилась у белокурой Айли, занимавшейся еще и в секции художественной гимнастики. И тогда добрейший Лев Петрович вспомнил, наверное, про мою приличную дикцию. И придумал мне роль ведущей. То есть я должна была читать со сцены отрывки из текста, чтобы зрителям, не читавшим роман, стало понятно, что вообще-то происходит, с кем и почему.
И вот с этой ролью я, кажется, справилась вполне. Потому как вечером другого дня папа мой подруги Наташи, работавший на заводе, которому принадлежал ДК, сказал, не скрывая удивления: «Какая молодец ты, оказывается: так четко прочла, ни разу не сбилась!». Столько лет прошло! Но и теперь, даже если меня поднимут среди ночи, смогу громко и четко прочесть тот отрывок: «Город било, как в лихорадке. Не было человека, который не проходил бы в эти дни мимо здания тюрьмы …».
Думаю, что со сцены я ушла вовремя. Без актерских удач. Зато с дикцией речи. И еще с пониманием, что у человека есть два голосовых звука: один горловой, другой – грудной, идущий изнутри, от диафрагмы. Тот второй – и есть правильный, то есть подлинный, именно твой голос в лучшем своем звучании. Не знаю, как часто мне удавалось извлечь из себя красивые грудные звуки. А вот горловой вырывается сам собой. И особенно часто от волнения. Зато с дикцией – без проблем. Если на первом этаже трехэтажного здания Дома печати я с кем-то оживленно беседовала, то меня отлично слышали коллеги на втором и третьих этажах. Ну, то, что громко и звонко, не самое главное. Дело в том, что могли без труда расслышать каждое произнесенное слово. То есть не зря я в драмкружке несколько месяцев подряд вместе со всеми для разминки произносила скороговорки типа: «Бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка была губа, была тупа».
Кружок или клуб по своим способностям я все-таки нашла. Он состоял из старшеклассников, которые выпускали страничку «Товарищ» в республиканской молодежной газете «Комсомолец». Делали это своими силами с помощью старшего друга – журналиста Евгения Давыдова. Оттуда я и получила путевку в профессию, которую выбрала раз и навсегда.
***
У детства цепкая память. Настолько, что многие в пожилом возрасте (и чем дальше, тем охотнее) в мельчайших подробностях вспоминают свое детство, родителей, приятелей, игры, забавы, озорство.
Помнится, мы, одноклассники и друзья по нашему дому, после уроков в школе или в выходной любили ходить друг к другу в гости. Этого хотелось по многим причинам. Во-первых, за удовольствие побыть в новой обстановке. Во-вторых; интересно же, какие там мама, папа, а ещё – и бабушка с дедушкой. В-третьих, удавалось поиграть во что-то. В-четвертых – угоститься чем-то вкусным. Давно уже такие хождения друг к другу не приняты. Дети, как и взрослые, дружат не просто, а кланами, кои складываются из положения родителей, их достатка, интересов …
К тому же теперь есть много уютных кафешек, где можно посидеть тесным кружком или потусить на досуге.
Но даже самый лучший кружок не мог заменить теплого дома подруг, где нам были рады, где часто пахло пирогами, где мы играли и с наслаждением несли всякую мечтательную чушь, каждой клеточкой ощущая, что взрослых это нисколько не раздражает …
С Наташей и Леной мы учились в разных школах, но жили в одном доме, даже в одном подъезде. И были не разлей вода. Наши с Леной семьи занимали по одной комнате в квартирах нового благоустроенного дома с высокими потолками. Что по тем временам было совсем не так уж плохо. А семья Наташи из пяти человек (включая бабушку) получила от завода двухкомнатную просторную квартиру в первом этаже. Что по тем временам было для многих просто несбыточной мечтой. И, конечно, после уроков в школе и занятий в кружках мы стремились поскорей попасть к Наташе. Там нам никто не мешал играть в героев-подпольщиков. Дело в том, что родители Наташи во время Великой Отечественной войны и были отважными подпольщиками, за что пользовались большим почетом и уважением. Мама Наташи, Сильва Карловна, бывшая радистка партизанского подполья в тылу врага, иногда за вязанием рассказывала нам о том, что пришлось пережить, выдержать, чему научиться. Её рассказы распаляли наше воображение.
Для штаба «подполья» мы выбрали самое тихое место – ванную. Там ставили табуретку, садились вокруг неё перед огарком свечки, слабому пламени от которого всеми силами не давали погаснуть. В такой вполне таинственной обстановке мы сидели час или полтора, сурово сдвинув брови в ожидании врага, которого надо победить. И «враг», конечно же, вскоре появлялся в лице брата Наташи, который рвался в ванную умыться. Мы его в конце концов впускали и пытались связать, как в кинофильмах про войну. Но брат Володя, который был старше и сильнее нас вместе взятых, вырывался, конечно, и, покрутив пальцем у виска в сторону нашего «подполья», намыливал руки, лицо и громко, сердито пыхтя, умывался…
«Войну» заканчивала Сайми Ивановна – бабушка Наташи и Володи. Она звала нас на свежеиспеченные плюшки, аромат которых мы давно уже учуяли. Мало того что это были сказочно вкусные, румяные, сладкие булочки-завитушки, сдобренные корицей и ванилью, так их еще было целое эмалированное ведро. Угощались ими вволю и в этот, и на следующий день. Как удавалось Сайми Ивановне так быстро, так вкусно и так много испечь своих знаменитых плюшек, оставалось для нас тайной за семью печатями. Никто больше так не умел.
***
Наша жажда приключений и подвигов была неутолима. В один из выходных «подпольщицы» решили сделать вылазку в тыл врага. Что означало перейти заледеневший на декабрьских морозах железнодорожный мост и добраться до скованного льдом небольшого водоема. Добрались сквозь пургу по скользкому мосту, держась за железные перила, стараясь не смотреть вниз. Замерзший водоем превратился в неплохой каток, но из-за пурги там никто не катался. Мы решили покататься без коньков.
Катались, пока хватало сил терпеть мороз. Под занавес я упала, сильно ударившись лбом о лед. Едва не потеряла сознание, перед глазами все кружилось. Наташа с Леной, конечно, чувствовали себя намного бодрее. И когда мы вновь перешли мост, подруги заговорили о том, что «подполью» нужна санчасть. Это означало, что теперь надо срочно добывать бинты и прочие медикаменты. Они тогда не поняли, как на самом деле мне плохо.
Увидев на моем лбу огромную сизую шишку, выросшую в пути, бабушка Сайми Ивановна всплеснула руками и бросилась принимать меры. Она метала такие сердитые взгляды на моих притихших подруг, что о «санчасти» больше никто не вспоминал.
***
С Наташей и Леной дружим до сих пор. Хотя давно живем в разных городах. Видимся реже, чем бы хотелось. Но держим связь в Интернете. У каждой любимая профессия, семья. И вечная тревога за близких.
У нас много общего, в том числе и теплые воспоминания о времени, когда мы точно знали, что такое МЫ в своей стране. Возможно, не получится сказать об этом без пафоса, которым да, конечно, грешило наше время. Но из всех грехов это не самый большой. Словом, МЫ – это мы сами, наши родители, дедушки и бабушки, пережившие войну и выстрадавшие нам победу, это родные, друзья. Это наши школьные учителя, из коих самые любимые учили нас самоотверженно, а не только за зарплату. Это наши доктора, которые лечили и спасали нас, когда мы хворали. Это наши кумиры: Сергей Королев, Мстислав Келдыш, давшие миру первых космонавтов, лидер Острова Свободы Фидель Кастро и другие. Это наши истинные интеллигенты Дмитрий Лихачев и хранитель музея Пушкина Семен Гейченко. Это физики-ядерщики – герои фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года». Это огромная жажда принести пользу стране, уехав «за туманом и запахом тайги». Как-то вот уживались романтика и спартанские у большинства условия жизни …
Трудно, да просто невозможно представить себе в нашей новой России все это и личности масштаба Королева. С таким же отношением к делу. С такой же честностью. С таким же результатом работы ума.
В героях ходят не космонавты, не ученые, не умельцы, не педагоги, а так называемые публичные харизматичные хамоватые политики и пока не разоблаченные или уже разоблаченные высокопоставленные мошенники по-крупному, с любовницами, занимающими апартаменты из тринадцати комнат.
Любому продвинутому старшекласснику известно, что нынешняя властная элита, слившись или подыгрывая нуворишам, превратила страну в бурный источник сырья. Самые прыткие из свиты настроили себе дворцов, нахапали денег на три жизни. Они теперь и думают за нас, и говорят: МЫ. Ну, а все остальные – ОНИ, то есть, мы, то самое большинство, которое все время что-то просит, на что-то жалуется, чем-то недовольно.
Наши родители жили в основном от зарплаты до зарплаты. Разной, но прозрачной и гарантированной. В наследство нам оставляли не нажитое добро, а добрую о себе память и возможность нам самим строить свою судьбу. И мы строили. Как могли и как получалось.
И еще мы ждали и добивались перемен. Потому что не хотели продолжать жить в бедности и убогости, в тотальном дефиците необходимых товаров, в ограничениях и унижениях, которые на каждом шагу ставили малообразованные и властолюбивые люди из партийной номенклатуры. Но после перелома и эйфории 91-го произошло то, что произошло. То, что мы видим и пожинаем сегодня.
Наивно надеяться, что супернанотехнологии спасут страну, если власть не очистит свои коридоры от лести, лжи, казнокрадства, жадности, высокомерия, неуважения к собственному огромному культурному наследию, к рядовому человеку, от наглости всемогущих братков, добивающихся к своим деньгам и расправам еще и депутатской неприкосновенности. А, может, и еще от чего-то в этом роде.
Кажется, процесс вскрытия нарывов пошел … Иначе откуда бы мы узнали о масштабах воровства и взяточничества? Снова ждем перемен. Снова надеемся. А что еще нам остается? Иначе, как и чему учить детей в школе, о чем говорить с ними после уроков? Иначе новых Королевых и Келдышей нам не видать как своих ушей.
Нет уже на земле ни Сайми Ивановны с её самыми вкусными в мире плюшками, ни наших родителей, ни наших наставников, что учили нас разным наукам и умениям, заботились, защищали …
Взрослеют наши внуки – новые люди новой эпохи. Они похожи на нас в их возрасте, к чему-то стремятся, о чем-то мечтают. Они тоже спешат кто куда после школьных уроков. С той лишь разницей, что одни – во дворцы, другие – в хижины.
