По итогам 2007 года журнал «Наш современник» назвал Анну Матасову самым талантливым молодым поэтом и вручил ей премию Юрия Кузнецова.
Анна Матасова – литературный псевдоним Урсула Дар – филолог, поэт, сочетающий в себе талант писать серьезные стихи, несерьезные стихи и очень серьезные и веселые детские стихи. Участник IV и VI форумов молодых писателей в Москве, участник семинаров для молодых писателей. Первая значимая публикация была в журнале «Север» в 2004 году. С тех пор несколько раз публиковалась в ЖУРНАЛАХ «Севере», «Луч», «Маленький Садовник» (детские стихи), «Наш современник». Член союза писателей Карелии.
– Аня, какие эмоции вызвала премия?
– Я живу в стороне от литературной жизни, потому премий никаких не ждала и долго не хотела верить, что мне ее все-таки присудили. Тем более что организаторы не сразу со мной связались, но когда сообщили, почувствовала себя молодым лопоухим щенком, которому на соревнованиях строгие судьи присудили большую медаль.
— Расскажи о себе: где родилась, кто твои родители, как попала в Карелию?
— Я родилась в прекрасном городе – Риге, в Латвии. Мой отец – военный врач, поэтому мы много ездили по стране. А Карелия – это край моего детства, тут корни моей мамы. В первый класс пошла в Медвежьегорске, потом училась в педагогическом институте в Петрозаводске. Окончила его в 1996 году с красным дипломом по специальности «Русский язык и литература». Сейчас живу в городе Питкяранте.
— В каком возрасте ты начала писать стихи? Кому первому показала? Как вошла в профессиональные круги?
— Стихи начала писать примерно с 7 лет. Проскакивали какие-то рифмованные и нерифмованные строчки. Но никто не сказал мне, что это стихи, а я сама об этом не догадывалась. Вторая волна пришла лет в 13. Все очень сурово, все о смысле жизни. Их я до сих пор никому не показывала. Возможно, потому, что не могу откопать в горе бумаг на своем столе… Параллельно всегда сочиняла всякие вопилки, кричалки, дразнилки… про учителей и одноклассников. Впрочем, учителям я их тоже не показывала. Записывать начала лет с 17 – всякие песенки, дразнилки опять-таки… Друзья этому очень радовались. Потом начались безумные 90-е, я работала и никаких стихов не писала лет восемь.
Мой первый профессиональный круг – это Интернет, сайт «Стихи.ру», где году в 2000-м с удивлением обнаружила живых поэтов. А я думала, они все уже вымерли. И снова понеслось: дразнилки, песенки, пародии… Я не очень серьезно к этому относилась, но все-таки какие-то тексты оставались на бумаге, постепенно что-то накопилось. Однажды я отнесла это «что-то» в журнал «Север», где познакомилась с Димой Вересовым. А тот познакомил меня с Димой Новиковым. А тот – с Маратом Васильевичем Тарасовым. Это были уже серьезные люди. Тут и я начала относиться к себе немного серьезнее.
— Ты часто пишешь тексты для рок-групп. Расскажи о твоем отношении к рок-поэзии, кого из рок-музыкантов ты назвала бы поэтом?
— Рок – мой поэтический хлеб, я на нем выросла и до сих пор расту. Несомненно, среди рокеров есть настоящие поэты, а среди рок-текстов – настоящие стихи. Самый глубокий, перерастающий рок-музыку поэт – Александр Башлачев. Еще я люблю – и считаю поэтами – Константина Кинчева («Алиса»), Дмитрия Ревякина («Калинов мост»), Александра Васильева («Сплин»), Илью Кормильцева, Янку Дягилеву, Егора Летова…
Поэзия есть все, что взламывает, царапает душу. Рок – это действие, концерт. Рокеры часто задевают за живое голосом, музыкой, энергией. И словом тоже. Слово остается дольше всего. Дольше болит.
— Есть у тебя своя книжка?
— Книжки у меня нет. Перспективы есть, а книжки нет. И друзья недоумевают: как же так, премия уже есть, а книжки еще нет. Парадокс. Ну, я, конечно, надеюсь, что она выйдет когда-нибудь… и не одна. Я бы очень хотела выпустить, например, книжку детских стихов. И тоже не одну.
– Трудно ли совместить семью и поэзию?
– Невозможно. Какая уж поэзия, когда сидишь за компьютером, а с одной стороны за руку тебя дергает муж, который хочет чаю, а с другой за ногу – сын, которому скучно. А ты им: «Отстаньте, гады, я помню чудное мгновенье…» Но можно сделать так, чтобы поэзия и семья существовали отдельно и не очень мешали друг другу. Например, писать по ночам. А днем работать, потому что поэзия – это не работа.
– Кто такой поэт? Какими качествами он должен обладать? Как приходят стихи?
– Поэт должен обладать усидчивой пятой точкой и беглыми пальцами, чтобы быстро печатать на компьютере. А еще поэты должны любить смотреть на огонь, в котором сгорает все лишнее.
Хотя можно всю жизнь просидеть за компьютеро, а стихов не писать. Не могу сказать, кто такой поэт. Передатчик? Переводчик с нечеловеческого? Поэзия всегда внезапна: замкнуло что-то, заискрило, взорвалось – получились стихи. Но работать над собой все равно надо. Нет, вот так: надо работать, работать и работать. И тут мы возвращаемся к первым указанным качествам.
– У тебя есть «гражданская позиция»? Должен ли поэт откликаться на события в стране, государстве?
– Поэт как любой человек откликается на события в стране. И не всегда стихами. Некоторые используют нецензурную лексику. На мой взгляд, гражданин прежде всего – человек государства, а я не очень понимаю, что такое государство. Зато я стараюсь понять простые вещи. Землю, на которой живу, людей, птиц и зверей, деревья и ветра, хлеб и воду. У дерева есть корни, а государство растет на бумаге. Государство во многом абстракция, а земля – вот она, у нас под ногами. Поэтому я стараюсь услышать голос земли. Иногда, как это ни странно, земля начинает говорить как истинный гражданин.
– Назови твоих любимых поэтов, умерших и ныне живущих.
– О, прекрасный Александр Кабанов из Киева, мой любимый, наверное, сегодняшний поэт.
Мне трудно делить поэтов на живых и умерших. Почитаешь эпиграммы Пушкина – сколько там живости! Но если идти по зачитанным мною книгам, то это будут Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин, Цветаева, Заболоцкий… Близки мне Николай Гумилев и Арсений Тарковский. Очень много современных – Дмитрий Быков, Бахыт Кенжеев, Борис Рыжий, Борис Херсонский, Светлана Кекова, Сергей Шестаков, Алексей Королев, Игорь Белов…
– Должен ли в стране быть «главный» поэт, «рупор нации», как Маяковский и Евтушенко-Вознесенский-Рождественский в свое время? Есть у нас сейчас такой поэт или кто мог бы им стать?
– Должен ли в стране быть главный поэт? Должен ли быть среди умывальников Великий Умывальник, Мойдодыр, всех мочалок командир? Во всяком случае это решать не поэтам. Читателям, наверное. И времени. А вот «рупор нации», самый главный поэт у нас есть. Это Владимир Путин. Он точно будет собирать стадионы, его выступления будут показывать по Первому каналу, а книги выходить в золотых обложках. Правда, он пока не знает, что он Главный Поэт, и поэтому стихов не пишет. Но теперь у него будет больше свободного времени. А вдруг?
— На твой взгляд, изменилась ли сейчас в обществе культура речи по сравнению с советским периодом?
-Да, изменилась, и весьма сильно. Язык стал свободнее. Наверно, это самое характерное – советское время четко определяло «культурные речевые границы». Вот язык диктора, газетной передовицы: «Социалистическое соревнование, трудовые будни, битва за урожай», вот высокий слог поэзии: «Союз нерушимый республик свободных», вот разговорная речь: «Гражданин, вас тут не стояло!» На трибуне одно, на кухне другое.
Сейчас этих границ практически нет. Выходит, допустим, выступать Жириновский – и хана официальному стилю. Поэзия заговорила языком граждан, граждане, правда, не перешли на язык поэзии…
– Что нового в языке, как он развивается?
– Нового тоже много. Это нормально для языка, в нем всегда что-то меняется. Например, «государственные речения». Забывается уже «загнивающий капитализм», зато на слуху «демократизация общества», «вертикаль власти». Это тоже уйдет. Штампы всегда уходят.
За последние 5 лет трудно что-то выделить. Пожалуй, меньше стали «ботать по фене». Теперь «нефть, дивиденды, акции» привычнее, чем «гони бабло, в натуре». Рынок, так сказать, на смену базару. Молодежь заговорила по-новому. «Ничё, гламурненько…»
По большому счету язык становится все более индустриальным. Мы дети городов, говорим на языке большого города. А все деревенское, диалектное, корневое остается в тени.
Что такое культура речи в наши дни? Границы стерлись. Для кого-то три слова без мата уже культура, а кому-то даже в слове «употреблять» слышится что-то ужасное, но до боли родное.
– В последнее время стало обычным делом употреблять ненормативную лексику и в стихах, и в прозе. А каково твое отношение к мату?
– Я с доверием отношусь к русскому языку. Вот есть, к примеру, человеческое тело. Оно разумно и удивительно устроено. Все его части хороши. Но обнажать некоторые части принародно не принято. Так же и в языке. Мат – часть языка, наверное, нужная, если он до сих пор не исчез. Но публичный мат заставляет поморщиться. Другое дело – если молоток на ногу уронишь.
Но вообще про мат лучше спрашивать у шахматистов… у проигрывающих шахматистов. Там он точно никого не смущает.
— А каково твое отношение к олбанскому языку? Что это за явление такое?
— Мы все давно заметили, что Интернет притащил новый программистский сленг, новые словечки: винда, юзер блог, интерактив, мыло, точка ру, чатиться, прога, коннект, онлайн – и прочее. Что-то из этого обязательно приживется.
А еще Интернет сотворил маленькую революцию. Он сблизил, соединил разговорную речь и письменный текст. В Сети ведь люди непосредственно болтают друг с другом – но письменно. Из этого родилось много интересных вещей, например смайлики – знаки, с помощью которых в тексте можно выразить эмоции. Восклицательный знак тоже выражает эмоции. Но куда ему до смайлика :) Так появилась новая пунктуация.
И весь «олбанский язык» тоже отсюда. При быстром наборе слов невозможно писать без ошибок, и творческие люди сразу поняли, что некоторые слова с ошибками лучше передают те же эмоции: оттенки смысла, иронию, стеб. «Мне скучно это читать» и «Аффтар выпей йаду». Поэтому «олбанский язык» разошелся так широко. Ну а потом уже набежали «падонки», которые иронии не понимают и говорят, то есть пишут, на олбанском по простоте душевной, без всяких оттенков. Мода, что поделать. Думаю, в устной речи олбанский не очень приживется, именно потому, что оттенки теряются. Попробуйте произнести вслух: «Афца, убей сибя ап стенку». И что? Ничего. А в тексте зажигательно.
– Олбанский язык, он литературный, в том смысле, что можно ли его использовать в стихах, в прозе или нет? Или он им станет? Или он его засоряет?
— «Язык падонков», конечно, не литературный, но использовать его в литературе можно и нужно. Литературе любой инструмент на пользу идет, а лексика – это только инструменты автора. Языковой лес можно и топором валить, и бензопилой. Одно другому не мешает. Главное – каков результат. Ну, и инструментами желательно уметь пользоваться. А то одни бензопилой маникюр делают, а другие от нее прикурить пытаются.
Думаю, что-то от «олбанского» останется надолго, тем более что процесс еще только начался. Многое исчезнет, но что-то, наверное, станет литературной нормой.
Какие-нибудь детские стишки появятся:
Утро начинается –
Ктулху просыпается…
– Вот, в общем-то, и все, что я хотела бы знать и не постеснялась спросить. Поделись только еще одним секретом: какие у тебя планы на будущее?
– Жить, пока не умру. Воскреснуть. Воздвигнуть нерукотворный памятник.
«Лицей», № 4 2008
