Всю дорогу мучился совестью и понял, что был ловко обманут старым фельдшером.
Продолжаем публикацию новой книги детского хирурга, профессора Игоря Николаевича Григовича.
Заметки на полях собственной жизни
О пользе чтения
Речь пойдет не просто о чтении как занятии человека, умеющего читать. Хотя тема эта сегодня достаточно актуальная и широко обсуждаемая. Некоторые авторы вообще ставят под сомнение существование печатной продукции в будущем и переход на чтение с электронных носителей. Что касается влияния чтения на развитие человека, то и здесь существуют прямо противоположные мнения, что, с моей точки зрения, тоже хорошо, так как «человек мыслящий – всегда инакомыслящий». Не уверен, но мне кажется, эти слова принадлежат замечательному литератору Виктору Шкловскому. Лично я придерживаюсь мнения И. Бродского: «Человек есть продукт его чтения».
Мне бы хотелось поговорить о чтении литературы профессиональной и даже более конкретно – литературы, относящейся к той медицинской специальности, которой ты занимаешься. Если предположить, что чтение печатных СМИ и художественной литературы для врача – дело добровольное, другими словами, ее можно читать, а можно и не читать (весьма сомнительное утверждение), то чтение литературы по своей специальности и ее смежным разделам – обязательное занятие, и такое утверждение альтернативы не имеет. Ведь постоянно меняющиеся методы диагностики и лечения, о которых ты не узнаешь из специальных источников, делает тебя плохим врачом и, следовательно, ты должен уйти из медицины.
Написал и вспомнил одну коллегу, с которой мне пришлось работать в течение четырех лет в хирургическом отделении Кандалакшской городской больницы. Она была старше меня лет на 25 и столько же лет работала хирургом. Больные ее очень любили: внимательная, спокойная, доброжелательная и с очень хорошими хирургическими руками. Мне часто с ней приходилось оперировать, и мне очень нравилось ее работа. Однажды она дежурила и вызвала меня из дома к тяжелому больному с кровотечением из большой язвы желудка. Меня она позвала потому, что заведующая отделением была в отпуске, зав. хирургическим отделением из железнодорожной больницы был в командировке, а вторая, пожилая женщина, работавшая в нашем отделении, не знала желудочной хирургии и не могла помочь Варваре Ивановне, так звали мою коллегу. Меня же она позвала, чтобы помочь ей в качестве ассистента на тяжелой предстоящей операции и, как она мне потом призналась, посоветоваться.
Не удивляйтесь: хороший многоопытный хирург зовет для совета салагу с двухлетним стажем! Поверьте, именно так и было, но для этого имелось несколько причин. Варвара Ивановна такие операции делала всего несколько раз и давно. Я их не делал вовсе ни разу, но, влюбленный в самого известного российского хирурга по операциям на желудке Сергея Сергеевича Юдина, я прожужжал все уши своим коллегам о его блестящих операциях на желудке, неоднократно показывал коллегам его знаменитую книгу «Этюды желудочной хирургии» с многочисленными изумительными иллюстрациями операций и все время мечтал, чтобы представился случай такую операцию выполнить. Часа два до операции мы с Варварой Ивановной все внимательно посмотрели, а затем пошли в операционную. Операция шла долго, по ее ходу мы все время заглядывали в лежащую на тумбочке книгу Юдина. С трудностями, но у нас все получилось. И вот, когда уже под утро мы закончили и пили чай в ординаторской, Варвара Ивановна поведала мне свою тайну.
За все 25 лет своей хирургической деятельности она, научившись выполнять определенный набор обычных (частых) операций, не читала литературы по своей специальности. Варвара Ивановна рано вышла замуж за военного офицера, родилась дочь, условия были нелегкие, да и муж пил и мало помогал своей жене. Ничего нового она не осваивала, но, что делала часто, делала добросовестно и хорошо. Но когда возникала какая-то нестандартная ситуация, у нее возникали трудности, и она обращалась за помощью к своим более опытным товарищам. Бог миловал ее, и за долгую хирургическую жизнь больные у нее не умирали. Вот такая история вспомнилась мне, когда зашла речь о пользе чтения.
Конечно, прочесть все, что пишут даже по одной твоей специальности практически невозможно. Как-то подсчитал, что ежедневно в мире по детской хирургии публикуется более одной тысячи работ! Академик В.М. Глушков, известный математик и специалист по кибернетике, писал, что по его специальности ежедневно выходит около 1,5 тонн печатной продукции, что человек даже физически не может поднять такую массу, а не то что внимательно прочитать весь такой массив.
По молодости лет я подписывался на все (благо их было всего три) ежемесячные хирургические журналы, они в то время стоили дешево. Читал все, еще и конспектировал. Позже, поумнев, стал фильтровать: что читать, а что конспектировать, а что просто просмотреть. Многое казалось интересным, важным и тут же хотелось воспользоваться в своей работе.
Однажды прочитал в журнале статью о трепанации черепа (вскрытие черепной коробки для доступа к головному мозгу), но не для тех целей, при которых подобная операция применяется уже на протяжении многих веков. Дело в том, что в отличие от других полостей человека (брюшная, грудная), полость черепа не может расшириться при скоплении в ней крови или растущей опухоли, так как ограничена крепкими костями. В результате мозг сдавливается, и повреждаются центры, ведающие жизненно важными функциями человека (сердечная, дыхательная). Автор статьи, которую я прочел, предлагал делать трепанацию даже в тех случаях, когда в результате какого-нибудь воспаления происходит увеличение объема мозга и, чтобы ему дать возможность расшириться и предлагалось делать в костях черепа отверстия, то есть трепанацию, тем самым временно предупреждать сдавливание мозга.
Статья мне понравилась, и я рассказал о ней своему приятелю, который работал в той же больнице невропатологом, и часто встречается с пациентами, страдающими от отека мозга.
Прошло неделя или две, и как-то часов в 11 вечера он позвонил мне домой:
– Слушай, ты недавно рассказывал мне о трепанации черепа при отеке мозга. Так вот, ко мне сейчас привезли из тайги молодого геолога в крайне тяжелом состоянии, почти умирающего, без сознания, с судорогами, нарушениями дыхания. Травмы не было, по всей видимости, у него тяжелый менинго-энцефалит (воспаление от инфекции) с отеком мозга. Вводили препараты, но без эффекта. Может быть, ты сделаешь ему трепанацию, чтобы снять отек?
– Сделать-то можно, – говорю ему, – но я ведь не могу это решить самостоятельно, я ведь простой ординатор, надо с заведующей хирургическим отделением поговорить.
– Ну и поговори, – предложил он, – скажи, что невропатолог просит помощи.
Позвонил заведующей. Надежда Степановна Назаревич приехала в Кандалакшу всего полтора года тому назад из Якутии и была назначена заведующей хирургическим отделением. У нее был большой практический опыт, за свои шестьдесят с хвостиком она прошла путь от районной больницы до заведывания отделением Республиканской больницы в Якутске, но что-то, видимо, не сложилось, и она приехала к нам. Сейчас я могу уже сказать, что хирург она была не блестящий, очень нервничала во время операций, кричала на своих ассистентов и операционных сестер.
Характер у нее был не сахар. Я к этому времени отработал всего два с половиной года, причем, в «чистом» виде хирургией занимался не более года, а до этого заведовал здравпунктом в локомотивном депо, дежурил по экстренной хирургии в железнодорожной больнице, и только перейдя в городскую больницу, по-настоящему окунулся в любимое дело. Надежда Степановна относилась ко мне хорошо, так как я ни от какой работы не отказывался: дежурил по 10-12 раз в месяц, безропотно и даже с удовольствием, отправлялся в район в участковые больницы, готов был ассистировать на любых операциях, хоть травматологической, хоть гинекологической.
Начальнице позвонил, рассказал о поступившем молодом человеке, о статье в журнале и спросил разрешения на трепанацию черепа. До этого я эту операцию делал трижды, но при тяжелых травмах. Первая реакция Надежды Степановны была шумной:
– Ты, что чокнулся? Хочешь в тюрьму загреметь?
– Надежда Степановна, но молодой парень погибает, а вдруг получится?
Еще минут 15 мы с ней препирались, а затем она сказала:
– Ну, черт с тобой – делай, но ты мне не звонил, я ничего не знаю, берешь всю ответственность на себя.
– Хорошо, я подумаю.
Думать было некогда, позвонил приятелю и попросил прислать за мной машину.
Когда я приехал в больницу, было уже около двух часов ночи. Парня я застал почти в агональном состоянии: артериальное давление почти не определялось, пульс еле прощупывался, дыхание нарушено. С трудом добрались до операционной. Оперировал под местной анестезией. У него еще была буйная густая черная шевелюра, надо было обрить, но даже на это времени не было – подстригли ножницами как барана. Когда кожу рассекал, никакой реакции не было, затем в кости просверлил отверстие, и… хлынула темная кровь со сгустками.
Юра, так звали молодого человека, тут же громко стал кричать, ругаться страшными словами, но задышал правильно, пульс забился, давление повысилось. Сделали паузу, а затем закончили операцию по всем правилам. Выхаживали долго и трудно, все время рядом была Юрина невеста (потом и жена), из Петрозаводска приехала мама и тоже участвовала в лечении своего сына. Надежда Степановна принимала очень большое участие в судьбе нашего пациента, часто навещала его и говорила: «Вот видите, Юра, какая у нас прекрасная специальность – спасать человеческие жизни!».
Кстати, потом причина его несчастья выяснилась. Травма все-таки была: во время откалывания куска породы специальным молотком инструмент самортизировал и ударил Юру в лоб, но защитила зимняя шапка. Пять километров прошел по зимнему лесу, поужинал, лег спать и среди ночи закричал «Голова! Голова!» И потерял сознание. О травме он и забыл, когда вернулся в палатку, и никому не сказал.
Через лет пять-шесть мы встретились в Петрозаводске, я уже работал в Республиканской больнице и начинал заниматься детской хирургией. Ко мне и обратился мой бывший пациент (не зная, что я в Петрозаводске) со своим младшим новорожденным сыном, его тоже пришлось оперировать. Потом оперировал старшего сына, потом маму Юры. Такой вот получился семейный хирург. Мы дружим до сих пор.
Еще одна история, подтверждающая тезис о пользе чтения профессиональной литературы, произошла на более ранней стадии моей врачебной карьеры. Эта история с менее кровавыми подробностями.
В августе 1957 года после окончания института я приехал на работу по распределению в железнодорожную больницу города Кандалакша Мурманской области. Начальник больниц, именно так звучала должность главного врача в железнодорожном ведомстве, Гавриила Андреевич Сологуб принял меня очень любезно, но в должности хирурга отказал по причине отсутствия вакансии. Для меня это был ужасный удар. Последние три года вузовской жизни я отдавал почти все время именно хирургии. Дежурил ночами в нескольких крупных ленинградских больницах. Там ко мне уже привыкли, относились хорошо, брали первым ассистентом почти на все ночные операции и кое-что разрешали делать самостоятельно, конечно, под контролем старших. Во всяком случае в конце учебы в дневнике числилось 78 выполненных операций. В основном, это были операции по поводу острого аппендицита, но было и 8 ущемленных грыж и даже два ушивания прободных язв желудка. Когда я на распределении выразил желание работать хирургом и именно в Кандалакше (там уже два года работала педиатром моя жена), то мне сразу же предложили хирургическую должность в этом учреждении. А тут вот такой удар ниже пояса…
Потом уже, через много лет, я узнал, что начальник больницы устроил мне проверку «на верность профессии». Видимо, он решил поумерить мои амбиции. Меня назначили заведующим здравпунктом локомотивного депо. «У вас есть опыт работы в подобном учреждении, еще до вуза вы работали электрослесарем, знаете специфику работы и поможете нам хорошо организовать работу персонала, а затем подумаем и о хирургии». Пилюлю свою он подсластил разрешением приходить раз в неделю на обходы в хирургическое отделение и несколько раз в месяц дежурить по неотложной хирургической помощи.
Пришлось согласиться. Время было достаточно строгое, распределенный госкомиссий врач на три года становился крепостным руководителя учреждения.
Наступил день, когда я впервые мог участвовать в общем обходе хирургического отделения. Поясняю: общий обход – это когда все врачи, работающие в отделении, осматривают не только своих пациентов, а всех больных, находящихся в данный момент на стационарном лечении. Хирургическое отделение железнодорожной больницы было рассчитано на 45 коек, в нем лежали не только хирургические больные, но и с травмами, а две палаты (15 коек) занимали женщины с гинекологической патологией. Кроме начальника (и здесь – не заведующий, а начальник) отделения в обходе участвовали два ординатора хирурга и врач гинеколог. В этот раз на обход пришел начальник больницы (в прошлом хирург и гинеколог) «профессор» Г.А.Сологуб. Его все так называли без всякой иронии, поскольку он пользовался большим уважением за мудрость, опыт и внешнюю представительность. О нем я расскажу как-нибудь отдельно – он этого заслужил.
Все упомянутые выше участники общего обхода были опытными специалистами, их стаж исчислялся от 15 лет и более. В этой солидной кампании оказался и я, новобранец. Конечно, я волновался, а вдруг что-нибудь спросят, и я оконфужусь. Но мы прошли уже половину отделения, никто меня ни о чем не спрашивал. Стало легче, чуть расслабился и стал прислушиваться к докладываемым историям болезни пациентов.
Подошли к женщине лет тридцати, которую вот уже более десяти дней беспокоили сильные боли в правом плечевом суставе и правой половине шеи. Лечащий врач доложил, что диагноз до сих пор не поставлен, происхождение болей непонятно. Решили ее историю обсудить коллективно после обхода. У меня же возникло какое-то ощущение, что о чем-то подобном слышал раньше или читал. Всю оставшуюся часть обхода я думал об этом, но ничего четко не вспомнилось. В последней палате, в которой лежали пациентки с гинекологической патологией, меня осенило, я вспомнил, где я читал о женщине с болями в плече и шее. Я незаметно покинул обход, вернулся в ту палату, где лежала непонятная женщина, кое-что спросил у нее и осмотрел ее живот.
В ординаторской шло обсуждение осмотренных больных. Когда дело дошло до проблемной больной, лечащий врач в связи с трудностями диагностики предложила отправить больную в Москву, в центральную железнодорожную больницу. Меня никто ни о чем не спрашивал. Я тихо, но с сильно бьющимся сердцем, сказал: «Может быть, у нее внематочная беременность?». Все, кроме врача гинеколога, посмотрели на меня как на сумасшедшего. А старший ординатор, крупная, несколько мужеподобная дама, даже высказала эту мысль вслух. Однако гинеколог Рафаил Зиновьевич Ульман перебил даму и попросил меня объяснить, почему я так думаю. Кстати, он больную эту не смотрел, ему ее не показывали, поскольку его зона интересов от шеи и плеча располагалась достаточно далеко.
Я объяснил. Две недели тому назад у женщины внезапно возникли резкие боли внизу живота, сильно закружилась голова, она чуть не потеряла сознание. Потом стало лучше, к врачам она не обращалась, а через пару дней возникли боли в плечевом суставе и шее, о животе она забыла. Кроме того, когда я спросил у нее о ее женском цикле, она сказала, что в прошлом месяце его не было.
После моего разъяснения Рафаил Зиновьевич выскочил из ординаторской. Через минут двадцать он вернулся и сделал сообщение: у женщины внематочная беременность, имеется скопление крови под правым куполом диафрагмы, ее надо срочно оперировать.
Наступила ситуация, напоминающая заключительную сцену из «Ревизора». Я сидел, скромно потупившись, «профессор Сологуб» внимательно рассматривал меня поверх очков, а старший ординатор недовольно произнесла: «Бред какой-то». Больную оперировали – все подтвердилось.
Конечно, никакими диагностическими талантами я не обладал. Все было значительно проще. Точно о такой истории болезни я прочитал в изумительном руководстве для врачей «Неотложная диагностика», переведенного с французского в 1937 году. Ее автором был прекрасный хирург Анри Мондор. Книги были написаны таким живым языком, что читались как художественные романы. За этим руководством охотились все работающие хирурги и те, кто готовился таковыми стать. Приобрел Мондора я на 6-м курсе в знаменитом Ленинградском букинистическом магазине медицинской книги на Большом проспекте Петроградской стороны за 1200 рублей – деньги даже в те времена немалые. Книгами Мондора до сих пор пользуюсь сам и заразил ими моих молодых коллег. Лет 10 тому назад умные люди нашлись и переиздали Мондора в России.
«Профессор Сологуб» так меня и не успел перевести в штатные хирурги, но через два года в гости к нему приехал его друг, главный хирург Мурманской области, и, ознакомившись с положением хирургии в Кандалакшской городской больнице, где работы было очень много, а кадров мало, попросил Гавриила Андреевича отдать меня в город: «Там люди не справляются с работой, а у тебя нормальный парень черте чем занимается в локомотивном депо». И меня отдали (см. начало очерка).
«Профессор Сологуб»
Давно собирался я написать об этом колоритном человеке, оставившем свой след в моей жизни. На самом деле он не был профессором, он не имел никаких научных степеней и званий. Нет, конечно, его очень ценили и тысячи раненых, которых он оперировала во время Великой Отечественной войны, сутками не покидая госпиталь, в который превратилась его больница, и сотни больных уже в послевоенное время.
Власть тоже его ценила: его награждали боевыми и гражданскими орденами. И звание у него было – заслуженного врача РСФСР. Правда, я никогда не видел его с внешними атрибутами этих наград и, если честно, то узнал о них через много лет после нашего знакомства. Когда я в 1957 году приехал по распределению на работу в узловую железнодорожную больницу станции Кандалакша Мурманской железной дороги, он занимал должность Начальника больницы.
«Профессор Сологуб» – так уважительно называли его жители Кандалакши. Сотрудники больницы, врачи, медицинские сестры и весь персонал, сами не называли его «профессор», а просто Гавриила Андреевич, но, если кто-то со стороны спрашивал, «где кабинет профессора Сологуба?», то не поправляли спрашивающего, а указывали, где его найти. В разговорах между собой никто не иронизировал по поводу «профессора», следовательно его таковым считали. Не по формальным критериям, а по существу. Почему? Он был мудр, прекрасно воспитан, образован, профессионален и по возрасту значительно старше остальных врачей больницы – было ему за 60. Уверен, что и внешний вид Гавриилы Андреевича сыграл в этом немалую роль. Почти двухметрового роста, полноватый, седые, очень коротко подстриженный волосы, седая клинышком бородка, очки с круглыми линзами в тонкой оправе, как на портретах Грибоедова и Белинского.
Г.А. Сологуб был в моей профессиональной жизни первым официальным руководителем лечебного учреждения, под началом которого я работал. Правда, недолго – около полутора лет. Моя жена, врач-педиатр, работала с ним дольше – почти семь лет, с 1955-го и до ухода его на пенсию в 1962 году, потому чаще общалась с ним, и к ней он относился более внимательно и доброжелательно, чем ко мне. Со мной он был строже и суше. Может быть, в этом виноват Фрейд: к сотрудникам женщинам он относился более нежно, но без пошлости. То, о чем буду рассказывать, основано только на моих личных встречах с Гавриилом Андреевичем или его рассказах в разговоре со мной.
Подробная биография Гавриила Андреевича мне неизвестна, но знаю, он сам об этом говорил, что он работал на Украине, вначале учителем в сельской школе, а затем получил медицинское образование и работал хирургом в Екатеринославле (Днепропетровск) под руководством таких известных хирургов, как Кимбаровский и Гнилорыбов. В дальнейшем он много лет, практически, до административной карьеры, занимался акушерством и гинекологией. Его семья в Кандалакше состояла из жены, которую мы видели очень редко и, по-моему, она не работала, и двух детей – дочери и сына. В мое время они были школьниками. Дом у них был закрытым, у них никто не бывал. Друзей в Кандалакше у него тоже не было. Единственный его друг, Петр Андреевич Баяндин, главный хирург Мурманской области, Герой Социалистического Труда, большой мастер своего дела, периодически наезжал в гости. Изредка в Мурманск наведывался Гавриила Андреевич. Внешне и по характеру они были полными антиподами, но относились друг к другу с величайшим почтением и внешней нежностью.
Несмотря на устное обещание, данное Гавриилом Андреевичем моей жене, которая уже работала педиатром железнодорожной больницы, о том, что он меня возьмет на вакантную должность хирурга после получения мною диплома, он свое обещание не выполнил. Когда я явился к нему с направлением, он долго со мной беседовал, интересовался моими планами и тем, чему я научился в вузе, но в заключение сказал, что обстоятельства изменились и «по производственной необходимости» он меня назначает заведующим здравпунктом локомотивного депо. Но чтобы я совсем не расстраивался, меня оформят на 0,5 ставки хирургом поликлиники, и в мои хирургические обязанности будут входить прием больных в поликлинике на 0,25 ставки, два ночных дежурства в стационаре и раз в неделю участие в общем обходе и обсуждении больных в стационарном хирургическом отделении. На вопрос: могу ли я участвовать в плановых хирургических операциях, Гавриила Андреевич строго сказал: «Только, если вся работа в здравпункте будет сделана хорошо, и я буду за этим строго следить». И посмотрел на меня своим острым взглядом поверх очков, мол, знаем мы вас, хитрецов, будете пропадать все время в операционной, а здравпункт бросите на бедных женщин фельдшеров.
Что я мог сказать? «Спасибо, Гавриила Андреевич, я буду стараться, но…». – «Никаких но, идите в отдел кадров оформляться». Трагедия, рушатся все надежды стать великим хирургом, это, как случайно оговорился один профессор медицинского факультета, «пощечина ниже пояса», но по закону нашему я на три года раб начальника больницы и должен со всем соглашаться. Пришлось идти в отдел кадров.
Теперь несколько историй о моей работе с профессором Сологубом.
История первая. Веду хирургический прием в поликлинике. За дверью в коридоре, какой-то шум. Открывается дверь, и в кабинет буквально врывается средних лет женщина с перекошенным лицом и открытым ртом. Сказать ничего не может и только жестами показывает на свой рот. Догадываюсь, что у нее вывихнулась нижняя челюсть. Успокаиваюсь, так как знаю, как нужно поступить, неоднократно видел подобное в институте на практических занятиях, когда хирурги вправляли челюсть больным, и сам делал вправление на муляже. Успокаиваю больную, усаживаю ее напротив себя, чтобы ее затылок прикасался к стене, надеваю перчатки и делаю все, как учили… Челюсть не вправляется, больная страдает. Повторяю с тем же отрицательным результатом. Начал волноваться. Не могу смотреть в печальные глаза пациентки. Отдыхаю минут 15 и все повторяю еще несколько раз – никакого результата. Чувствую, мало того что больной не могу помочь, мой еще не существующий авторитет валится в пропасть.
Сел отдохнуть, вспомнил, что читал у кого-то из великих прошлых времен врачей, как ночью в его дом ворвался рычащий бородатый мужик с открытым ртом и кинулся к врачу с протянутыми руками. Доктор решил, что это грабитель и врезал ему в челюсть, что-то хрустнуло, и мужик завопил радостно: «Спасибо, благодетель, от смерти спас» – и пытался поцеловать его разящую руку. Так, оказывается, была вправлена вывихнутая челюсть. В моем случае, обстоятельства не позволяли повторить историческую манипуляцию.
В конце концов я пошел к хирургам стационара на второй этаж, а их никого не было. Возвращаюсь и встречаю Сологуба. Он, видимо, увидел по моему лицу, что что-то случилось. Спросил, я рассказал, и он отправился со мной в кабинет. Посмотрел на больную, попросил лечь ее на перевязочный стол, встал на маленькую табуреточку, наклонился над ее лицом и одним пальцем дотронулся до зубов нижней челюсти. Раздался щелчок, и все встало на место. Больная заулыбалась, начала хватать Гавриилу Андреевича за руки. И он со словами: «Чему вас только в институтах учили» с достоинством удалился. Я сидел как оплеванный, понимая, что моя хирургическая карьера кончилась, не успев начаться.
История вторая. Та же поликлиника, хирург на приеме тот же, то есть я. Лето. Заходит молодая 26-летняя очень красивая женщина в сарафане, в красивых босоножках. Протягивает мне листок для прохождения медосмотра, который проходят все, кто устраивается работать в железнодорожное ведомство. По правилам я должен спросить у нее, есть ли жалобы, раздеть полностью и осмотреть по части грыж и движения рук и ног. Про грыжу спросил, а раздевать не стал, как-то было неловко, а просто попросил ее подвигать руками и ногами, присесть на корточки. Все было нормально, и я спокойно учинил запись: «Осмотр хирурга: хирургических заболеваний нет». Число, подпись. Она отправилась к следующему специалисту. К концу приема, зашла секретарь Гавриила Андреевича и попросила меня к нему зайти.
Зашел. Пригласил сесть, в руке держит какую-то бумажку. Внимательно на меня посмотрел и вдруг говорит: «А я, Игорь Николаевич, в вашем возрасте молодых женщин все-таки раздевал». Чувствую, краснею. Передает мне бумажку с результатами медосмотра вышеупомянутой женщины, где мое заключение. Я вопросительно на него смотрю. «Она ведь идет работать маляром, а у нее протез на левой ноге ниже колена», – сообщает мне ехидно Гавриила Андреевич. «Так я же ее спрашивал о жалобах, а она мне ничего не сказала», – решил пожаловаться я. «Так ведь работа нужна, – и заключил, – серьезнее надо относиться к своему делу». Вышел как оплеванный. Вспомнил, что когда смотрел женщину, удивился – на улице так тепло, она в легком сарафане, но в…чулках.
История третья, рассказанная самим Сологубом в связи с тем, что когда я оперировал ущемленную грыжу под местным обезболиванием, больной стонал, так как анестезия, видимо, была сделана мною недостаточно тщательно. В этот момент в операционную вошел Гавриила Андреевич.
Рассказ Гавриилы Андреевича:
«Было это очень давно. Я второй год стажировался по хирургии в клинике профессора Кимбаровского в Екатеринославле. Однажды Шеф вызвал меня и попросил срочно съездить в недалеко расположенный от города населенный пункт и посмотреть, а, если потребуется, прооперировать очень пожилого мужчину с ущемленной паховой грыжей. Там была больничка с операционной и уездный доктор, недостаточно умеющий оперировать. Он-то и просил приехать. Я весь светился от счастья: сам шеф попросил меня выехать на такой сложный случай. До этого я если и ездил, то вместе с кем-нибудь из старших врачей клиники. А тут отправляют одного.
Когда приехал на место и посмотрел больного, то оказалось, что у 75-летнего местного крестьянина действительно была ущемленная большая грыжа, которую следовало оперировать прямо сейчас. Больного взяли в операционную, операцию я выполнил нормально и был собой очень доволен. Хотелось, чтобы меня кто-нибудь похвалил, и я так даже кокетливо обратился к операционной сестре: «Спасибо за помощь, вроде бы все получилось нормально?». Сестра ответила, что ей тоже все понравилось, и больной вел себя так спокойно, но она не совсем все поняла, почему он так вел себя, ведь операция проводилась без обезболивания. Я весь похолодел: все было приготовлено для местной анестезии, а я про нее совсем забыл. Побежал в палату к больному: нет, не в шоке, спасибо, говорит, все нормально. «Больно ли было во время операции?» – «Да, больновато». «А почему не сказал?» – «Помирать ведь не хочется, а боль можно и стерпеть, и не такое приходилось выносить».
Я спросил у Гавриила Андреевича: «Почему же сестра не подсказала?». Он сказал: «Честно сказать, не знаю. Были мысли, что вот приехал большой хирург из института, сам все знает, вроде бы, подсказывать и неудобно. Если бы больной начал кричать от боли, то, наверное, сказала бы, да я и сам бы вспомнил, а он терпел. Терпелив наш мужик, и в преклонном возрасте еще и чувствительность понижена».
История четвертая и последняя. О том, как Гавриила Андреевич посылал меня на станцию Чупа проверять прививочную работу местного фельдшера. Я об этом уже писал в своем сборнике «Господин случай» (2007 г.), но она очень занятная, еще один штрих в характеристике Гавриила Андреевича. Возможно, многим история эта незнакома.
Так вот, вызывает начальник меня к себе и, глядя поверх очков, говорит: «Игорь Николаевич, хочу поручить вам одно важное дело. Съездите, пожалуйста, на станцию Чупа и проверьте у местного фельдшера объем и качество прививочной работы с детским населением, тем более что вы когда-то учились в педиатрическом институте, жена ваша отменный детский врач, напомнит вам, как это надо делать».
Сел я в поезд, и через несколько часов вышел на станции Чупа. Меня встречал небольшого роста мужичок лет так около 70 в добротном белом полушубке и шапке-ушанке, мороз был около 30 градусов. Было около двух часов дня, и, познакомившись, я предложил сразу же отправиться в амбулаторию и приступить к просмотру документов. Энтузиазм мой был остановлен настойчивым предложением перекусить с дороги и обсудить план дальнейших действий. Я согласился, и мы отправились к фельдшеру домой. К сожалению, за давностью лет его имя и отчество я запамятовал. Отряхнувшись от снега и зайдя в прихожую обычного деревенского дома, мы были встречены хозяйкой дома – седенькой небольшого роста женщиной с очень доброй улыбкой, но самое главное в руках она держала маленький металлический подносик, на котором стояла стопка водки и лежала вилочка с уже наколотым соленым грибочком.
«С приездом, доктор», – сказала она и поклонилась в пояс. За ее спиной был стол, уставленный дарами природы – солеными огурчиками, грибочками, квашеной капустой, моченой брусникой, а также графинчиками с водочкой и домашними наливками. Глядя на этих двух симпатичных стариков, сразу вспомнил гоголевских Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, тем более что и эти супруги также обращались к другу на Вы и по имени-отчеству. Раздевшись и вымыв руки, сел за стол.
В эти годы я не только не пил водку, но даже смотрел на нее с отвращением. В последующей жизни отвращение прошло, но удовольствия от питья крепкого алкоголя до сих пор не испытываю. Однако в тот раз, видимо, от волнения и желая соответствовать порученной роли, в процессе вкусного и обильного обеда как-то незаметно «употребил» и в меру опьянел.
Дело шло к вечеру, стемнело, и «Афанасий Иванович» предложил провести проверку завтра, а пока было предложено отдохнуть. Уложили на мягкую перину, рядом уютно потрескивала печь, и я заснул безгрешным сном. Утром был разбужен, вновь усажен за стол с только что испеченным пирогом и самоваром. От предложенной рюмочки решительно отказался. Завтрак был завершен около 11 часов, а в 14 часов я уже должен был отбывать восвояси. В здравпункте мне были показаны амбарные книги с беспорядочными записями, из которых трудно было что-либо узнать о прививочной работе. Быстренько просмотрев все это безобразие, я распрощался с гостеприимным хозяином, сел в поезд и отбыл домой. Всю дорогу мучился совестью и понял, что был ловко обманут старым фельдшером.
На следующий день с хилым отчетом я предстал перед всезнающим «профессором Сологубом». На его вопрос: «Ну как там в Чупе прививочная работа?» пробормотал: «По-моему, вполне удовлетворительно». – «Четвертого врача посылаю, и все попадаются на эту удочку», – сказал Гавриил Андреевич и добавил: «Придется послать Людмилу Николаевну или самому съездить».
Можно было бы еще много интересного рассказать об этом замечательном человеке, но, думаю, что общее представление о Профессоре Сологубе у читающих эти заметки сложилось. Добавлю еще чуть-чуть.
Гавриила Андреевич был очень образованным человеком, много читающим и с прекрасной памятью. Любил стихи и много знал наизусть – Пушкина, Шевченко, причем последнего цитировал на украинском, певуче и красиво.
Очень внимательно и душевно относился к медицинским сестрам, пожалуй, лучше, чем к врачам. Все время подчеркивал, что от сестры чаще зависит исход лечения: хирург сделал свое дело, а самая кропотливая часть лечения и сердечность – это все от сестры милосердия.
Но в семье, оказалось, что все его положительные качества проявлялись не так, как на работе. Дома, наверное, он был тиран. Во всяком случае когда его сын-девятиклассник оказался в сложном положении: влюбился в учительницу, еще и со взаимностью, то житейской мудрости герою моего повествования, видимо, не хватило. Возник шумный скандал, и любимый сын застрелился.
Тяжелейшая трагедия подкосила силы Гавриила Андреевича, он очень сдал и вскоре ушел на пенсию. Во время этих событий в Кандалакшу приехал его друг Петр Андреевич Баяндин, он и уговорил Гавриила Андреевича отпустить меня в городскую больницу, где хирургов не хватало. Он меня отпустил.
Гавриилу Андреевича Сологуба вспоминаю только добром и с величайшим почтением. Колоритнейший был Человек.
Светлая ему Память!
