Сколько ни пишу о людях, столько раз ловлю себя на мысли, что цельного человека в природе не существует. Знакомя читателя только с публичной жизнью, всегда неизбежно будешь показывать людей такими, какими они желали бы казаться. А я всегда стремился избегать подчеркивания всего внешне значительного, избегать идеализации своих героев.
Хранитель Музея изобразительных искусств Республики Карелия Сергей Пантелеймонович Сергеев, вроде бы весь на виду, и в то же время мало кому известно о его жизни вне музея, о его пристрастиях и увлечениях. О том, значительна ли эта сторона его личности, судить не мне.
С детства присмотра не было
Эту «глубокомысленную» фразу Вани Курского, которого в фильме «Большая жизнь» (1939) сыграл Петр Алейников, вполне можно отнести к маленькому Сереже Сергееву. И, правда, какой присмотр может быть за ребенком, родившимся в июне 1941 года?
– Мои родители курские. Папа – ветеринарный врач, мама училась в художественном училище в Орле, но потом его перевели в Елец. Затем она работала библиотекарем.
– Если не ошибаюсь, это училище окончила и наша прославленная художница Тамара Юфа…
– Только мама училась в нем в 1930-е годы, а Юфа – в пятидесятые. Но когда мы оказались в поселке Ладва, где Тамара Григорьевна тогда работала учительницей, они с мамой сразу стали вспоминать тамошних педагогов – те и войну пережили, и также добросовестно учили Юфу, как и мою матушку. Правда, мама в училище не доучилась: не было денег ни на краски, ни на холсты.
Да, а в конце тридцатых папу направили в Карелию, в Лоухи, поднимать сельское хозяйство. Когда началась война, его перевели в Беломорск, где он ведал снабжением фронта лошадьми. Их везли из Монголии, хоть и небольшого роста, но на редкость выносливые. Надо сказать, что линия фронта на Севере была какой-то прерывистой, и порой отец ездил в тыл врага к партизанам, проверять их конный парк. Некоторые из крестьян в тылу держали домашний скот, так пару раз папа ездил за линию фронта принимать роды у тамошних буренок.
– Геройский у вас батюшка был…
– Он говорил, что погибнуть можно и в городе – от снаряда или от бомбы. В отличие от него я не герой, хотя и не трус. А вот что унаследовал от него, так это … неважное знание русского языка…
–?
– Папа читал мало. Но обладал поистине фотографической памятью: знал биографии всех членов Политбюро нашей коммунистической партии и даже биографии всех балетных народных и заслуженных артистов. А еще – «Евгения Онегина»: на раз прочел и запомнил наизусть! При этом писал с ошибками, не в пример маме. Этим я пошел в него. На экзамене в десятом классе по всем предметам у меня были отличные оценки и только по сочинению, как, всегда, тройка.
– Так уж и всегда…
– Нет, была одна четверка, но значительно позже, когда я в 1969 году поступал в Академию художеств в Ленинграде. Писал про художника Александра Иванова, его картину «Явление Христа народу» знает, наверное, каждый. Очевидно, бог мне пособил, хотя я абсолютно неверующий человек.
Теперь так мало греков в Ленинграде…
Одно из страстных увлечений Сергеева – этногенез европейских народов. Сейчас его занимают греки. Наверное, еще и потому, что любимой его книгой в школе были «Мифы и легенды Древней Греции», а в детстве — книга Валерия… Сергеева (так!) «История Древней Греции», прочитанная им от корки и до корки.
– Почему-то в Ладве, куда отец поехал организовывать совхоз «Маяк», меня за русского не считали. То я попадал в татары, то в евреи, то в цыгане. После войны в Беломорск приехало семейство греков из Одессы. У нас в младших классах преподавала учительница из этой семьи. Ну и меня, за мое пристрастие к Греции, тем более, что раз на уроке в пятом классе я выдал все двенадцать подвигов Геракла, записали в природные греки.
– Может, оттуда и идет ваше увлечение искусством?
– Может, хотя, думаю, серьезно об этом задумался я на последнем курсе педагогического института, а вообще-то эта мысль мне запала в душу в конце 1950-х годов, когда мне в руки попала «Всеобщая история искусства». Знаете, я хотел стать историком или филологом, но из-за боязни провалиться по сочинению по совету школьного педагога поступил на физико-математический факультет. Ну а уж потом, после службы в армии, решился круто изменить жизнь.
– Вы окончили факультет теории и истории искусств Академии художеств. Помните вашу дипломную работу?
– «Бубновый валет». Объединение художников, которое возникло в 1910-х годов (я писал об их творчестве в 1920-х годах), куда входили Петр Кончаловский, Илья Машков, Александр Осмеркин, Александр Куприн, Роберт Фальк… Они ориентировалась на современную французскую живопись. А я, когда поступал в Академию, уже был леваком – любил Матисса, Пикассо, Руо.
– Странно, что вам не препятствовали защитить диплом…
– Времена уже были мягкими. Тем более, что моя руководитель умно обосновала выбранную тему. Хотя была ярой последовательницей метода социалистического реализма. Но в душе, если бы я не стал заниматься «Бубновым валетом», то никогда бы не узнал, что мой педагог была ученицей Казимира Малевича!
– После академии вы сразу попали в Музей изобразительных искусств?
– Я попал в него, еще учась в академии. Дело в том, что тогда там что-то случилось с главным хранителем, и директор Мария Васильевна Попова, которая знала нашу семью по Беломорску, предложила мне занять вакантную должность. Министерство культуры всячески противилось этому, но меня поддержал председатель нашего Союза художников Фолке Ниеминен.
Без меня народ не полон
Кто интересуется искусствоведческим творчеством Сергея Сергеева, может зайти на сайт Общественной организации Ассоциация искусствоведов. Меня же конкретно интересует каталог «Традиционное народное искусство Карелии», подготовленный им на основе фондов Музея изобразительных искусств Карелии. Еще и потому, что этот труд в этом году выдвинут на соискание Премии Республики.
– Знаменитый художник-абстракционист Василий Кандинский очень любил народное искусство. За неожиданное воплощение. Взгляните, например, вот на это полотенце из Пудожа. Оно сделано в так называемом амебном стиле – шерстяная вышивка, да еще и надпись «Люблю сердечно, дарю навечно». Но сами изображения! Кандинский отдыхает!
– Смысл того, что изображено на изделиях народного искусства, во многом утрачен…
– Да, конечно, но символы Добра, Счастья, Любви – они прочитываются. Должен сказать, что Карелии во многом повезло, она сохраняла народные традиции до начала 1980-х годов. Например, сегозерское ткачество. Да, нитки другие, узоры, но принцип оставался таким, каким он существовал и в девятнадцатом веке. Во многом народное искусство исчезло во время коллективизации. Но вот что интересно, устное народное творчество не умерло. Я мальчишкой слышал выступление одной из наших сказительниц. Она наравне с традиционными исполняла и современные былины –«О корейской войне», «О Ворошилове».
– Откуда вы знаете, что это были именно былины?
– Потому что я их коллекционирую, издания былин и литературу о былинах. У меня собрано былин на сто самых разных традиционных сюжетов. Самих былин, конечно, гораздо больше, так как на каждый сюжет приходится несколько вариантов. У былины об Алеше Поповиче и Добрыне Никитиче их около девяноста.
– Жаль, что в каталоге о народном искусстве былины не фигурируют…
– Мне удалось в этом альбоме применить региональный принцип показа народного искусства – каким оно было в Северной Карелии (к сожалению, оттуда экспонатов в нашем музее крайне мало), потом район Сегозерья, в местах обитания карел-людиков и карел-ливвиков, вепсов, в местах, населенных русскими, – в Заонежье, Беломорье. На мой взгляд, так можно сразу представить себе картину состояния народного искусства в данном районе целиком, а не искать по отдельности – что ткали, что шили, что тесали там-то и там-то.
– То есть, вы дали нам возможность заглянуть на каждый регион в отдельности. И, чтобы мы уже сами сложили из них насыщенную не только географическую, но и социальную картину республики традиционного народного искусства…
– Наверное, можно и так сказать, не знаю.
– Сергей Пантелеймонович, недавно меня пригласили на гала-концерт, посвященный Дням культуры Украины в Петрозаводске. С удивлением увидел вас поющим в хоре «Украинская песня»…
– Да, пою, лирическим тенором. Дело в том, что мама моя в молодости жила на Украине и украинский язык знала хорошо. Однажды она мне и говорит: давай-ка, учись украинскому. И стала мне читать отдельные смешные места из «Энеиды» Котляревского… Сам начал с Шевченко. Замечу попутно: на мой взгляд, в переводе знаменитое «Ревет и стонет Днепр широкий…» теряет свое эмоциональное напряжение. По-русски эти слова звучат мягче. В общем, я даже стал потом бравировать, что знаю украинский.
– И как вы очутились в хоре?
– Случайно. Ехал в Германию в командировку. Разговорился с одним из музыкантов нашего симфонического оркестра, он меня пригласил на репетицию украинского хора: приходи, послушай. Пришел, послушал и остался. Я с детства петь люблю. В Беломорске, помню, заберешься с пацанами в карбас, и ну по волнам с песней. Хорошо! У нас в хоре не только украинцы поют. Есть белорусы, карелы, вепсы, русские.
– И замечательная Клара Николаевна Стасюк во главе хора.
– Мы у нее на пять голосов поем. Как раз по числу национальностей, в нашем хоре представленных.
Вместо постскриптума
«Старость начинается в тот день, когда умирает отвага», – сказал Александр Дюма-сын. Сергей Сергеев накануне своего 75-летия сохраняет ум и энергию молодости. Только безудержный оптимист мог одолеть такой неподъемный труд, как создание каталога о традиционном народном искусстве Карелии, только с юной энергией заблуждения можно годами заниматься вопросами этногенеза народов, наперед зная о том, что у тебя были такие монументальные предшественники, как Лев Гумилев.
У интернет- журнала «Лицей» есть приметная рубрика «10 любимых книг», где известные в нашей республике люди делятся своими впечатлениями о прочитанном. Боюсь, Сергей Сергеев затруднился бы дать конкретный ответ, поскольку в его библиотеке наряду с произведениями советской литературы 1920 – 1960 годов собраны шедевры французской, английской, американской и немецкой изящной словесности. Одно из достопримечательностей сергеевского собрания – все пьесы американского драматурга Теннеси Уильямса. Многие из них Сергеев видел в кино и в театре. И, конечно, эта любовь имеет объяснение, которое я нашел в «Трамвае «Желание»: “Стелла, сестра моя!.. Ведь был же все-таки хоть какой-то прогресс! Ведь с такими чудесами, как искусство, поэзия, музыка, пришел же в мир какой-то новый свет. Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг — растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас…».”
Фото Ирины Ларионовой
