Главное, Михаил Гольденберг

Прут и прут!

Очередь на Рафаэля. Фото www.timeout.ru
Очередь на Рафаэля. Фото www.timeout.ru

О пресловутых очередях в музеях, музейности и немузейности

В ноябре прошлого года я посетил выставку картин «Рафаэль. Поэзия образа» в ГМИИ имени Пушкина. Первое, что я увидел, – это километровая очередь. Меня и группу участников форума фонда «Русский мир» завели с черного входа. В очереди мы не стояли, но, выйдя из музея, я не отказал себе в возможности пообщаться с участниками этого длинного хвоста.

В музее я пробыл недолго. С профессиональной точки зрения до поэзии образа было далеко. Скорее преобладала суровая проза жизни. Хоть и впускали в музей по 100 человек (с паузами), толкотни в залах избежать не удалось. Ни о каком вдумчивом общении с полотнами гения речи идти не могло. То есть очередь на улице во многом объясняется попыткой соблюсти температурно-влажностный режим, но духота, повышенное содержание СО2 и других антропогенных явлений не добавляли здоровья шедеврам начала XVI века.

Люблю пообщаться со смотрителями, особенно с пожилыми, еще помнящими приоритеты профессиональной музейности. «А что вы хотите? Прут и прут!»  раздраженно ответила страж музейного порядка.

Желание уменьшить световую нагрузку на картины вылилось в попытки посетителей читать этикетаж, низко наклоняясь к картинам, обдавая их парами газов и влаги. Правильно смотреть картины, отойдя на определенное расстояние, было невозможно из-за толпы людей, уткнувшихся в них в позе знака вопроса. Правда, смотрительницы пытались отгонять их (и не всегда вежливо), но посетители брали свое числом.

Ну, наверное, я страдаю музейным снобизмом. После открытия выставки никогда ее не смотрю. Мешают знакомые и приятели, которые тоже пришли на вернисаж пообщаться. Я приду на выставку потом. Подавай мне музейную тишину и возможность вдумчиво пообщаться, например, с автопортретом Рафаэля – вдохновенным лицом 23-летнего гения. В Москве мне это не удалось. Слава богу, имел возможность посмотреть его в галерее Уффици.

На выставке «Рафаэль. Поэзия образа» я пробыл недолго и, покинув этот вертеп, пошел общаться с «Голубыми танцовщицами» Эдгара Дега, «Красными виноградниками в Арле» Винсента Ван Гога, «Девочкой на шаре» Пабло Пикассо… Кстати, в этих залах народу было немного, а в некоторых вообще никого.

Всё это напомнило мне ситуацию с «Джокондой» в Лувре: все посетители бегут к этому шедевру Леонардо, находящемуся за пуленепробиваемым стеклом, со стоящими около него в боевых позах четырьмя охранниками. Визитеры буквально висят друг на друге, находясь от шедевра на почтительном расстоянии, ухищряясь фотографировать его. Самым пронырливым удается достичь главного – сделать сэлфи с Джокондой. А рядом с проносящейся мимо толпой висят полотна Веласкеса, Сурбарана, Эль Греко, Гойи… Они не в тренде.

Джоконду атакуют
Джоконду атакуют
У Эль Греко никого...
У Эль Греко никого…

Наше центральное телевидение, подробно освещая выставки в ГМИИ имени Пушкина и Третьяковке, уделяя особое внимание посещению выставок випами, во многом поспешествовали созданию этого музейного ажиотажа, несовместимого с профессиональным подходом к понятию музей.

Никаких очередей в музеях нет. Только в упомянутых двух. Да и то синусоидально, как пиарные волны. Зашел в Исторический музей на Красной площади – ситуация обратная. Конечно, трудно сравнивать художественный музей с музеем, на выставках которого находятся предметы со сложным музейным оборудованием.

Эти телесюжеты создавали благостное впечатление о неимоверной тяге наших граждан к духовности, к музейному пространству: прилетевшие на выставку из Благовещенска, Хабаровска, обогреваясь ночью, жгут костры, военные поят очередь чаем… Но понимаешь, что многие стоящие в очереди являются хвостоголиками: они обожают быть в кратере ажиотажа. Я помню таких, стоящих в очередях за женскими сапогами, телевизорами, холодильниками, мохеровыми нитками, молоком… Им все равно, за чем стоять. Они наследники эпохи тотального дефицита. Сэлфи с «Девочкой с персиками» явно берет верх над этим шедевром Серова, требующим духовных усилий для полноценного понимания.

Нет, интерес к музеям действительно есть. Их посещают за год примерно 90 миллионов. Это в два раза больше, чем ходят за это время в кинотеатры. Но будем объективны: процент грамотного посещения музеев невелик, да и почти половина – организованные посетители. В музей их привели, что само по себе неплохо. Однако воспитывать грамотного посетителя музеев надо. Это тот, кто умеет общаться с вещью, понимает замысел экспозиции, умеет грамотно общаться с экскурсоводом.

И еще. За этими очередями-хвостами кроется коммерческий эффект. Привезти из-за рубежа эпатажную выставку – большого ума не надо. Мне бывает грустно, когда директора некоторых столичных музеев с придыханием сообщают, что скоро привезут что-то из-за бугра. Понимают ли они, что такое выставочная и фондовая политика? В ней есть приоритетный ориентир – показ своих фондов! Музей, любитель привоза, может превратиться в выставочный зал. Залы действительно только привозят, потому что не имеют своих коллекций, то есть ничего не хранят. Но ведь музеи хранят! Любой из нас может задать вопрос: а зачем великие музейщики-меценаты-благотворители собирали эти коллекции? И зачем налогоплательщик содержит все это? Я не против показа привезенных выставок. Но в последнее время, судя по СМИ, приоритет отдан им. Отсюда и очереди с кострами. А сколько прекрасных выставок из фондов своих музеев остаются незамеченными. Да и випы к ним порой холодны.

В музеях действительно должна бурлить духовная атмосфера. Но приоритетом должен быть закон хирургии: «Не навреди!».