Копытовские. Путешествие с дедом

О поездке Владимира Копытовского к туркменским племенам, консульстве в Персии, сопровождении грузинского царя по России, таинственной пещере под Моздоком и о жертве стрелецкого бунта Петре Копытовском

У меня это почти всегда происходит так: вначале появляется одно только имя предка, и это уже огромная радость, восторг, потрясение. Это так важно, как будто нашёл ответ на спрятанную внутри тебя давнюю загадку. Потом узнаёшь вехи-вешки его пути: рождение, учёба, служба. Потом находишь то, что он написал для тебя: книгу, дневник, письмо, записку, научную статью, стихи, музыку. Чудо, если сохранился ещё и портрет. И вот когда всё это вместе соединяется, твой предок оживает, звучит его голос, и его уже невозможно забыть. В любом случае, ты даровал ему новую жизнь, жизнь после смерти.

История складывается из наших биографий.
Другого материала у неё нет!
М. Анчаров

Новая ветвь в родословной

Около десяти лет назад мне удалось выяснить имя своего 4 раза прадеда Якова Мартемьяновича Маурина. Всего таких предков у каждого из нас 64, мне известны на сегодня только 16, и он один из них.

В деле саратовского архива указано, что Яков Маурин происходит из «солдатских детей». Значит, его отец Мартемьян Маурин был взят в солдаты из крепостных крестьян, а сын уже стал лично свободен. В 14 лет вступил в службу «мушкатёром в солдатскую роту артиллерийского инженерного кадетского корпуса». Через семь лет вышел в унтер-цейхвартеры, тринадцать лет в этом звании находился. А оно предполагает хранение больших денежных сумм, провианта, фуража, имущества, чертёжных инструментов, письменного архива, снятие планов, черчение карт, что мой дед и делал успешно и без нареканий.

В 1780 году, перейдя в службу статскую, высоко пошёл по судебной линии, приобрёл звание статского советника, орден Св. Владимира и дворянство. А ещё женился. С 7-летнего возраста воспитывал пасынка, Егора Герасимовича Челиева, будущего изобретателя российского цемента. Чтобы я смогла о нём потомкам рассказать, родил не только Павла, Константина, Елизавету, Марию, но и дочь Капитолину. Она, кавалергард Зиновий Никифоров, его дочь Мария, ещё Мария – моя бабушка, моя мама и вот она, я.

То, что жену Якова Маурина, мою 4 раза прабабушку звали Фёклой Владимировной, известно из книг академика Игоря Леонидовича Значко-Яворского. Он досконально изучил жизнь и достижения Егора Герасимовича Челиева, который приходится мне двоюродным трижды прадедом. Благодаря этим изысканиям стали известны предки изобретателя по грузинской мужской линии: отец Герасим и дед Давыд Челиевы (Челидзе). А вот предки по линии матери исследователю не дались, ведь каждое женское имя в дальних родословных добывается с трудом, а уж об их девичьих фамилиях можно только мечтать.

Прося Ирину Олеговну Заленскую, настоящего специалиста такого рода сыска, ознакомиться с дворянским делом Мауриных в питерском архиве, я рассчитывала заглянуть повыше Мартемьяна. Кто же мог ожидать, что в этом деле она обнаружит важные сведения, касающиеся Егора Герасимовича Челиева! Сделает настоящее открытие, узнает то, что никогда нигде не публиковалось ранее! Думаю, академика Значко-Яворского эта информация не оставила бы равнодушным.

Мне же это дело подарило новую чудесную ветвь в моём родословии и очередного интереснейшего 5 раз прадедушку по прямой.

А теперь по порядку. В архивном деле «О дворянстве рода Мауриных» (РГИА Ф. 1343 Оп.25 Д.2453) дважды указано, что Яков Мартемьянович женат на дочери полковника и кавалера Копытовского Фекле Владимеровой. С замиранием сердца набрала я в гугле полковника Владимира Копытовского, и мне открылась сокровищница.

Владимир Копытовский. Восточная миссия

Сегодня 9 июня 1745 года. Жара. Покидаем Астрахань. Наш двухмачтовый шмак «Гусь» резв и молод, ему четыре года. Он рвётся в открытое море, чтобы помериться с ним силами, а я любуюсь тугими парусами и наблюдаю за своим дедом Владимиром Ивановичем Копытовским.

Месяц плавания пролетает быстро, на календаре 13 июля. Дед диктует, я пишу: «Прибыл к Мангишловской пристани всеблагополучно».

Он уже рассказал, что мы везём письмо к туркменским старшинам от его превосходительства астраханского губернатора Василия Никитича Татищева. В мае хивинский посланник привёз от них письмо о желании вступить в российское подданство, но ни печатей, ни подписей своих они в нём не поставили. Вот и велено нам у них самих выяснить, так ли это, а заодно выведать, сколько их, чем кормятся, какие товары имеют на обмен и продажу.

На воду спускают ял с тремя казаками и переводчиком Мусой Утеповым, которые отправляются на поиски местных жителей. Как-то пройдёт эта встреча? Волнуемся.

Посланники наши вернулись довольно быстро: не пустили их далеко туркменские воины. Обещали сами передать всем приглашение к нам на разговор, ссылаясь на то, что двигаться дальше опасно. Ну что же, ничего не остаётся, как ждать, издалека рассматривать незнакомый берег и горы, да снова мерить палубу шагами – 24 метра в длину и семь в ширину.

Вечером на берегу наконец-то появились люди. Дед приглашает их на судно. Необычная одежда и внешность, незнакомый язык, здорово, что наш Муса так хорошо его понимает!

Гости представляются. Вот это Канбарбек, он важен и горд собой. Ещё бы, в его роду 600 кибиток (в данном случае переносное жилище вроде шатра), у других всего по 100, так принято тут считать население.

Туркмены подтверждают своё желание стать подданными её императорского величества, жалуются на обижающих их персиян, из-за которых пришлось бежать из Хивы, но сейчас их более всего интересует, привезли ли мы муку на продажу. Сколько дед ни втолковывает, что мы прибыли с совсем другой миссией и торговать не намерены, вопрос пропитания, кажется, сейчас  самый важный для них.

Постепенно выясняем, скота – лошадей, верблюдов, баранов и коз – у них не так и много. Охотятся на диких коз, женщины немного ткут, мужчины промышляют набегами и воровством. Да, таких гостей надо остерегаться! Чуть что спорят, кричат, сердятся, даже стреляют. Страшновато.

Но мой дед умеет их успокоить. Выносят блюда с калачами и мёдом, и разговоры стихают, а возобновляются, когда настроение у всех немного улучшилось. Капитан Копытовский не намерен идти на поводу у жителей. Просит, чтобы прибыли и другие старшины, только тогда он объявит содержание привезённого письма.

Не один день идут споры и переговоры, выпрашивание муки, новые угощения и увещевания, поездки Мусы с солдатами по соседним улусам. Видя, что дело иначе не движется, старшины обещают привести представителей других родов.

А пока в один из дней Владимир Иванович с шестью солдатами отправляется на пустынный берег – прикинуть, где лучше устроить крепость. Поднимается в горы, по берегу проходит с версту: сведения неутешительные. Горы из легко крошащегося известняка слишком крутые, колодец с питьевой водой поблизости только один. А вот для пристани это место самое подходящее.

Наконец, все в сборе, на судно поднялось 59 гостей. Письмо из рук деда принял брат старшины Канбарбека, «приложил печать к голове своей» и потом подал старшине. Тот вскрыл письмо, попросил переводчика его прочитать.

Выслушав послание, старшины заявили, что «писано к ним весьма изрядно и они благодарны». Подтвердили, что ранее передавали письмо с хивинским посланником к российской императрице. Не подписывали и печатей не прикладывали, потому что у них это не принято. Не сами поехали, так этому посланнику по пути было. Короче, трухмены прошлого (название ставропольских туркменов, о которых идёт речь) были люди рациональные.

Дед разъясняет: «…через постороннего посла ходатайство иметь кажется неприлично». Предлагает составить новое прошение, подписать его, приложить печати и отправить ко двору знатных и умных людей, которые вручат его и оговорят выгоды для соплеменников. Проходит несколько дней, и старшины уже не хотят ехать сами, надолго оставлять без присмотра свои дела и земли. Советуются с Копытовским. «Воля ваша, а мой совет конечно надлежит вам своего слова держаться, а не так, что чрез каждый час переменять». Наконец, после долгих толкований и пересудов дело сдвигается с мёртвой точки. В дорогу собираются старшины Канбарбек, Карабатырь, Онбеги Суергап и Нияз Батыр.

За это каждый из них получает по пяти кулей муки, остальная продана местным жителям.

Позднее приехало ещё несколько старшин, хотевших стать российскими подданными, письмо и им тоже было объявлено. За них слово замолвили уже известные нам люди. «И просили нас оные, чтоб вы их отпустили на судно посмотреть и мы просим, пожалуй, вели их сюда перевесть  и так же накорми, как нас кормишь».

Из безопасности перевозим гостей понемногу. Иногда не пристаём к самому берегу, кроме гребцов берём в ял солдат, не оставляем на ночь чужих на судне, высаживая, быстро отгребаем от берега, чтобы не прибежали на помощь их соплеменники. Копытовский беседует с гостями, старается побольше узнать о положении в Персии, о настроениях и быте.

…Все эти нелёгкие дни и я наблюдаю за дедом – как приходится ему балансировать между заданием губернатора Татищева и сложными характерами и привычками свирепых, по-восточному ловких старшин. Непростая задача!

Но когда она выполнена, можно возвращаться. Взяв на борт этих необычных пассажиров, летим на «Гусе» домой. Всё путешествие заняло два месяца, 11 августа мы снова в Астрахани.

Могу добавить: старшины уедут из Астрахани в августе 1745-го, побывают в Москве,  в Петербург  прибудут 15 января 1746 года, а в конце февраля отправятся восвояси. В подданство российское тогда приняты не были, но были одарены. А императрицей Елизаветой Петровной отдано распоряжение о развитии с ними торговли и добрососедских отношений.

В 1847 году капитан Копытовский путешествует один, меня не берёт, и я знаю кое-что только благодаря вышестоящим инструкциям и нескольким его рапортам.

Почему-то срочно отстраняют от своего места в Персии российского консула Бакунина, а вместо него временно, до назначения нового чиновника, этот пост занимает мой дед. На выбор именно его кандидатуры повлияло и то, что «перед другими офицерами он отчасти татарский язык знает и несколько лет в татарской и калмыцких дел конторе судьёю был, где между иностранными магометанскими народами и с русскими в разобрании ссор и прочего и в примечании об обращении их сведущий, почему может и во исправлении упоминаемых консульских дел способен быть» (из донесения астраханского губернатора Ивана Брылкина в Коллегию иностранных дел). Интересно, что на должность такого судьи, решающего спорные вопросы между татарами, калмыками и русскими, по предложению татар Копытовский был в своё время (1741 год) назначен  губернатором Татищевым.

Кажется, это «временно» продлилось не один месяц и даже не один год. В нескольких его письмах-докладах ссылки на сведения скороходов, которых он c поручениями рассылает в разные концы страны: о стычках и сражениях, о разорении армянских деревень, о турецкой торговле, о ценах на чуреки, пшено и масло, о перемещениях российских купцов. Представляете, скороходов?! Просто сказки наяву. Служба у них тяжёлая, одного так побили, что потом полгода отлёживался…

Путешествие Владимира Копытовского с грузинским царём Теймуразом II

Неизвестно, только ли в Астрахани в последующие годы находился мой 5 раз прадед по прямой Владимир Копытовский. Мы встретились снова только в 1760 году. Но тут я знаю, что он делал в каждый день: когда был в нелёгком пути, когда болел, когда обедал у губернаторов или царя. Да, царя, грузинского царя Теймураза II, который искал у России поддержки и защиты. В Кизляре, куда царь со свитой прибыл, его приставом (в значении «приставлен» к особе) официально стал подполковник Копытовский.

И снова моему деду пришлось проявлять чудеса дипломатии! Он оказался той самой наковаленкой, по которой били сразу два молота: стремящийся ко двору грузинский царь и сдерживающие его пыл реляции Коллегии иностранных дел. Россия, занятая войной с Пруссией, не хотела осложнять отношения с Турцией, но не хотела обидеть и оттолкнуть от себя Грузию. Проводить политику максимального, вежливого сдерживания, посредничать между кипящим от промедления и возмущения Теймуразом и тянущими резину российскими чиновниками, вот чем пришлось заниматься уже опытному в таких делах Владимиру Копытовскому.

В Кизляре грузинскую делегацию приостановили карантином. Когда же наконец, выйдя из Кизлярской крепости 6 октября 1760 года, мы добрались до окрестностей Астрахани, снова были задержаны в форпосте. Опять объявлялся карантин, хотя другие приезжие пропускались быстро. Владетель (так называет царя в своём Журнале мой дед) сердился, жаловался, что знал бы, поворотил из Кизляра обратно. Кажется, только вежливые и обтекаемые формулировки из уст Копытовского и регулярные верховые прогулки с ним как-то усмиряли гнев грузинского царя.

Наконец, разрешение въехать в саму Астрахань получено. И хотя прибытие процессии было обставлено относительно торжественно – салют был запрещён, но почести отданы, — мы въехали в город, чтобы опять надолго в нём застрять. Обедая и посещая то покои грузинского царя, то место жительства губернатора и губернское правление, Владимир Копытовский вновь был гасителем пылких эмоций и передатчиком новых и новых вежливых уловок чиновников. То непогода, то размытые в городе дороги, то чьи-то болезни, то отсутствие распоряжений свыше, то невозможность найти нужное число подвод и саней. Наконец, терпение Теймураза лопнуло. Он категорически настаивал на немедленном отправлении в Москву и Санкт-Петербург, грозясь нанять извозчиков за свой счёт. Когда все возможные отговорки были исчерпаны, был отдан приказ о подготовке делегации к отправлению. Наняты подводы, которые переделывали 14 плотников, закуплены кошмы и рогожи.

В путь тронулись 22 января 1761 года. Позади, в Астрахани, у Копытовского оставались семья и дом, впереди лежал зимний путь до Москвы. Кстати, когда Теймуразу II предложили выбрать себе из местных офицеров любого другого сопровождающего, он не променял на них моего деда. Видимо, свыкся со своим приставом, и тот его устраивал, что я и ныне за честь почту.

Владетелю хотелось ехать днём и ночью, не останавливаясь ни на минуту. Теперь на машине или поезде он добрался бы до столицы за сутки, на самолёте за два часа! А тогда в день удавалось проходить с остановкой на отдых вёрст 50-60, иногда всего 30. Путешествие длилось больше месяца. Ночевали на почтовых станциях, безо всякого комфорта, что царь сносил стойко. Редко по пути следования удавалось жить на квартирах, посещать службы в соборах и обеды у губернаторов. Нетерпение владетеля только нарастало, он требовал ехать почтовым трактом, минуя почтовые станции, путём более прямым и коротким. Уговоры Копытовского отказаться от этой затеи не помогли, а потому теперь мы часто ночевали в совсем гнилых полуразвалившихся избах и землянках. В одной дверь была столь низкой, что царь едва смог в неё войти. Важно, что после отчёта подполковника Копытовского на пути от Астрахани до Москвы были выстроены новые «гостиницы».

Ямщики роптали, требовали хотя бы редких дней отдыха, но царь отказывал им в этом. «Хотя головы отруби, не поедем!» — кричали они. Но царь упрямо и быстро двигался вперёд. Без Владимира Копытовского это было бы решительно невозможно. Вот записи из его Журнала.

«…. крик и я застал, ибо я шел от церкви пеш, и пришед, едва мог [с немалыми угрозы наказанием, причем и договор их учиненной в губернской канцелярии им читал, что обязались сами быть послушными] унять от такого крика, причем употребляли, что у них лошадей немало пало, а купить не имеют денег, чтоб им дать денег сто пятьдесят рублев.

На что им от меня сказано, что дано им в Царицыне сто пятьдесят рублев, а и ныне когда нужда есть, тоб сказать надобно заранее, а ездою время не продолжать и так не крычать, почему им тогож часа сто пятьдесят рублев и выдано».

«И приказал я по приказанию владетеля впрегать лошадей во все сани, то извощики учинились ослушны и крычали не малым криком, что хотя размучь их, оне не поедут нынешней день, а за утра до свету поедут, однако приказал я салдатам их принудить впрягать».

Или вот помню такой день —  15 февраля 1761 года, 257 лет назад. Вернувшись с обеда, владетель заменил ранее назначенный вечерний выезд отправлением в 4 утра. На следующий день ещё смогли дойти до Козлова, а это аж 52 версты! А наутро начались «великой ветер и снег с великою метелию», но и это царя не остановило, приказал «конечно, идти, а не стоять». Напрасно возмущались извозчики, тут и дипломатия деда не помогла. Глубоко зарывшись в сани, укутавшись во всё, что только возможно, мы тронулись в путь. В зыбкой дрёме вспоминалось жаркое туркменское солнце, блеск его на качающихся волнах Каспия…

Не знаю, что было бы с нами дальше, сколько человек уснули бы от холода вечным сном, но через четыре версты метель стала такой сильной, что в двух саженях не видно было человека, лошади выбились из сил, отказываясь тянуть невыносимую ношу. Только перед непогодой владетель оказался бессилен и велел поворачивать назад.

Уже наутро снова двинулись в путь. В Переславле-Рязанском были 21 февраля, в Коломне 22-го. Наконец, вошли в село Карачарово в пяти верстах от столицы. Здесь назначено было ждать нового пристава, князя Амилахорова, который и приехал на следующий день, 25 февраля. Закончилось очередное многомесячное поручение Владимира Копытовского, после которого он вернулся домой в Астрахань.

А вот грузинский царь Теймураз пробыл в Москве до 8 марта. Затем отправился ко двору в Петербург, где покорил императрицу своим умом, благородством, красотой и где 8 января 1762 года скончался от жестокой болезни. Вернуться в Грузию ему не пришлось даже мёртвым. Разрешение на это было получено, но последовало прошение грузинских князей: из-за долгого трудного пути, который придётся уже на жаркое время, разрешить похоронить Теймураза II в Астрахани, ранее ставшей местом упокоения другого грузинского царя и его тестя Вахтанга Леоновича, что и было сделано только в конце мая.

Владимир Копытовский, комендант Моздока

К сожалению, дальнейший жизненный путь моего деда Владимира Ивановича Копытовского можно прочертить только пунктиром.

В 1766 году он комендант Моздока, военной крепости, которую только в 1763 году начали строить. Кабардинцам это не нравилось, они осаждали и разрушали постройку. Город планировалось заселить горцами, принявшими православие. Грузины, осетины, кабардинцы, армяне и греки получали деньги, землю, скот, семена на первый посев. Так этот город навсегда стал многонациональным и уже тогда активным торговым центром. Между прочим, среди его улиц того времени были не только Георгиевская, Петропавловская и Кабардинская, но и Копытовская!

В 1767 году случилась страшная история, и хорошо, что меня в это время рядом с дедом не было.

В Чегемском ущелье была обнаружена пещера со стариком и девушкой (по другой версии, с их нетленными телами), с золотыми и серебряными вещами. Несмотря на предупреждение девушки пастухи похитили сокровища. Ночью над деревней раздался голос, велевший украденное вернуть (есть мнение, что телепатический голос звучал в голове каждого жителя деревни). И хотя это было сделано, на следующий день умерли все эти пастухи и их семьи, затем стала вымирать вся деревня.

Когда об этом стало известно, полковник Копытовский отрядил в деревню ротмистра, а потом его доклад отослал коменданту Кизлярской крепости генерал-майору Потапову. К ситуации отнеслись очень серьёзно, и на высоком уровне тоже. В Кизляр был отправлен игумен Григорий, о чём просил комендант Потапов.

Несколько важных заключительных слов о моих Копытовских. Благодаря Ирине Олеговне Заленской и старому архивному делу, я смогла заглянуть в совсем далёкие времена. Претендуя на внесение в дворянскую книгу, Копытовские приводят доказательства древности своего рода и его заслуг перед Отечеством.

Андрей Копытовский (8 раз мне прадед) как будто бы происходит из польских дворян Волынского княжества. В Россию прибыл при Царе и Великом Князе Михаиле Федоровиче и взамен польских деревень получил деревню Майну из 18 домов в Симбирском уезде.

Его сын Пётр Андреевич, служивший полковником в Астрахани, во время бунта стрельцов (известен как «свадебный бунт» 1705-1706 г.г.) лишился дома, имения, диплома о дворянстве, а «самого его отдали в Астраханский Троицкий монастырь в монахи, где он и скончался». От моровой язвы, сообщил его праправнук историку-краеведу Михаилу Рыбушкину, а тот опубликовал рассказ Ивана Васильевича Копытовского в Астраханских губернских ведомостях № 15 за 1841 год. И этот рассказ я сию минуту читаю, горько сожалея о кончине моего 7 раз прадеда несмотря на разделяющие нас 312 лет (этот рассказ можно прочитать в самом конце этой публикации).

Вместе с отцом служил его сын Иван Петрович. По приказу генерала фельдмаршала Шереметева,  конвоировал бунтовщиков в Москву, позднее «был в походах противу шведов и под Шлиссельбургом, где от неприятеля убит, но каким числом скончался неизвестно».

Его сын Владимир Иванович, о котором я рассказала выше, в службу вступил в Астраханский гарнизонный полк в 1724 году и «был посылаем в разные Персидския и другие опасные места и везде исправлял благоуспешно и награждаем был чинами». Полковником стал в декабре 1763 года, службу окончил в том же полку батальонным командиром в 1769 году.

Его сын капитан Василий Владимирович ходил в походы против поляков и турок, перешел затем в службу штатскую и умер коллежским советником в апреле 1807 года в Астрахани. Интересно, что в 1805 году 70-летний В.В. Копытовский был обеспокоен разрушением могил грузинских царей, о чём доносил в синод. У Василия были сын Иван и внук Владимир, Владимир Иванович Копытовский-младший.

С очень высокой долей вероятности считаю, что у Василия была сестра Фёкла, моя 4 раза прабабушка и мать изобретателя Егора Челиева. Ведь в деле Мауриных она названа дочерью полковника и кавалера Копытовского, «по отчеству Владимеровой». Других таких полковников, кроме исследователя трухменских земель, консула в Персии, пристава при грузинском царе и коменданта Моздока, в то время не было.

Благодаря базе мормонов, мне удалось найти много метрических записей, исповедных росписей и даже формулярные списки ещё одного Владимира Ивановича Копытовского (младшего), правнука дипломата, консула и пристава. Четвероюродный брат кавалергарда Зиновия Никифорова, мне он приходится пятиюродным прапрадедом. Ещё один интересный человек!

Будучи чиновником и судьёй, помещиком и служащим губернского статистического комитета, он был почётным членом Вольного экономического общества и тяготел к продуманному передовому сельскому хозяйству. На 10 лет стал управляющим имения Черепаха, основанного Никитой Бекетовым и принадлежавшего Ахматовым. Оно славилось своими виноградниками, вином и шелкопрядами. Копытовский писал в газеты и журналы статьи о культивировании в астраханских землях кунжута и марены, интересные заметки по садоводству и растениеводству, посылал известному учёному К.М. Бэру морскую раковину, извлечённую с 43-метровой глубины при рытье артезианского колодца, узнав о желании учёного её иметь. А самому Владимиру Копытовскому из Вольного экономического общества высылались на пробу семена риса и люцерны.

Несколько слов о его тесте, Якове Мартыновиче Сизове. Тот был женат на дочери Григория Степановича Винского. Винский был сослан в Оренбургскую губернию, стал учителем, занимался переводами, проектами, но в историю вошёл автобиографическими записками «Моё время».

В словаре Брокгауза и Ефрона о них сказано так: «Винский оказался писателем для своего времени далеко не дюжинным. «Записки» его отличаются слогом живым и колоритным; не менее замечательны они и по своему содержанию. Он дает яркую картину малороссийского быта XVIII столетия; общественной стороны эпохи Екатерины II он касается лишь мимоходом, но на немногих бесхитростных страницах высказывает суждения, предварившие суд истории. Записки Винского дают представление о том, как смотрели на реформы и милости Екатерины образованные люди того времени, когда общественное мнение еще только зарождалось».

Сизов (зять Винского) переписал эту рукопись, а Владимир Копытовский (зять Сизова) уже после смерти тестя отыскал среди бумаг эти записи, переплел и сохранил их. Эту книгу две Анны, вдова и дочь В.И. Копытовского-младшего, передали своему родственнику. Тот поручил её хранение библиотеке, благодаря чему она уцелела и впервые была опубликована в  «Русском Архиве» в 1877 году.

Стоит только тронуть ниточку, и она уже влечёт за собой целую связку других, не менее интересных! А правнуки Винского в то же время и праправнуки полковника Владимира Ивановича Копытовского.

Многое стёрто с лица земли и пропало бесследно! Село Черепаха сохранилось, а вот чудесные виноградники исчезли, как и славившее это место по всему миру вино.

Нет портретов моих Копытовских, нет памятных вещей. Но сохранились журналы, продиктованные моим пять раз прадедом и подписанные его рукой. Они выставлены на сайте Астраханского архива, на сайте литературы о Востоке, важны и сегодня. Его имя прочно вошло в историю русско-туркменских, русско-армянских, русско-грузинских, русско-осетинских, русско-кабардинских отношений, а для меня это его живой голос через разделяющие нас чуть не триста лет!

Как знать, не оттуда ли и наше семейное тяготение к Грузии? Случайно ли учительницей музыки моего сына стала Нанули Ильинична Купарадзе?  К её юбилею 20-летней давности коллеги сочинили этот куплет:

Идёт по школе Наночка,
за нею Константин.
Любимый Нанин ученик,
хотя и не грузин!

Не грузин, только вот и поныне хранящаяся в наших генах память предков доносит до нас грузинскую речь Теймураза II и ветер их общих дальних странствий.

Огромная благодарность за помощь в поисках заместителю директора по научной работе музея-усадьбы Н.Г.Чернышевского  Инне Евгеньевне  Захаровой, специалисту генеалогического сыска Ирине Олеговне Заленской, сайту «Восточная литература» (www.vostlit.info) и, конечно, интернет-журналу «Лицей», в котором впервые публикуются пусть пока на уровне предположения, но очень важные для биографии Е.Г. Челиева сведения.

 Дополнительное сведение о возмущении стрельцов

В распубликованном в прошлом месяце объявлении об издании Записок о городе Астрахани между прочим помещено в оглавлении о возмущении стрельцов. Ныне получили мы от одного из коренных жителей города Астрахани весьма любопытное сведение, которое может служить дополнением к предполагаемой нами для напечатания статье о бунте стрельцов.

Сообщивший сиё сведение господин черноярский уездный судья надворный советник Копытовский пишет следующее:

«Известно, что в прежние времена Астрахань населена была многими польскими выходцами, к числу которых принадлежал и прадед его Иван (ошибочно — правильно Пётр)  Андреев Копытовский, служивший стрелецким полковником в Астрахани и носивший по тогдашнему обыкновению бороду, старинное русское платье, сходное с польским, кушак персидский и турецкую саблю отличной доброты. В одно время (вероятно около 1692 года) по Высочайшему Указу Государя Петра Великого, приказано было Копытовскому согласить стрельцов к бритию бород, оставляя одни усы, по образцу вновь заводимых регулярных войск. Со всею готовностию исполняя волю монарха, ещё прежде опубликования указа, Копытовский желал собственным своим примером показать стрельцам, что ношение бород уже не прилично настоящему времени. Почему остригши на бороде своей волосы, по суеверию того века завернул их в платок, потом вместе с женою поплакал над бородою, призвал фельдшера и приказал обрить себе оную дочиста, оставя только большие усы. После сего в этом новом виде своём вышел он на площадь близ Соборной церкви и объявил всем, находившимся под его командою стрельцам указ Государя о бритии бород. Видя начальника своего уже обритого, стрельцы взбунтовались, не хотели верить указу, считая оный подложным и называя Копытовского нарушителем старинных обычаев, еретиком латинцем, выходцем, а не природным россиянином. Потом схватив его, сорвали саблю, сковали в железа и заключили в тюрьму под строгим караулом. В этом заточении содержали Копытовского двое суток. Наконец на третий день, во время вечернего благовеста, вывели несчастного на рынок, где толпилось множество стрельцов. Здесь с криком и ругательством мятежники произнесли приговор над страдальцем, между тем как и он, не находя для себя никакого спасения, решился в угодность стрельцам объявить, что указ о бритии бород действительно составлен им умышленно, а потому за таковое своё прегрешение желает он постричься в монахи. Обрадованные сознанием Копытовского, стрельцы в предположении, что бороды их уцелеют, повели скованного своего начальника в Троицкий монастырь и отдали там на руки настоятелю, строго требуя, чтоб его, как сознавшегося в составлении ложного указа о бритии бород, немедленно постригли  в монахи и тем укротили смятение.

Настоятель монастыря, приняв под свою защиту Копытовского и зная, что он имеет супругу и сына, оставшихся без всякого призрения и притом ограбленных, вскоре получил из Москвы известие, что в Астрахань прибудут новые регулярные войска, почему решился дожидаться времени и не совершать обряд пострижения, приказал однакож ему снова опустить бороду и одеться в платье монашеское. Почитая Копытовского как бы совершенным уже отшельником, стрельцы желали видеть его в священнослужении.

Настоятелю стоило великого труда отклонить мятежников от их требования под тем предлогом, что Копытовскому, как грешнику, сперва ещё надобно очиститься и прийти в раскаяние. В сем году по тесноте места и многолюдству в монастыре Троицком оказалась моровая язва, от которой помер и полковник Копытовский».

Весьма было бы желательно, если б и прочие старожилы астраханские доставляли подобные сведения, которые послужили бы к полноте истории.

М. Рыбушкин, Астраханские губернские ведомости, № 15, 1841 год

Рассказал о судьбе своего прапрадеда и моего 7 раз прадеда Иван Васильевич Копытовский, внук полковника В.И. Копытовского.