Дети войны
«Это единственная вещь, к которой прикасались папины руки, я представляю, как он осторожно, но чётко вырезал цифры и буквы. Наверное, все семь слонов папа не смог купить и думал, что и один сможет принести счастье».
Медвежьегорская библиотека собрала рассказы своих читателей об игрушках и памятных вещах военной поры. Врач-педиатр Софья Николаевна Анищенко поведала историю семейной реликвии — белого слоника, которого отец подарил ее маме в 41-м.
***
Люди и даже домашние животные живут среди вещей. Они ими пользуются, хранят, любуются, с досадой стирают с них пыль, ищут, если теряют, а потеря некоторых, особенно дорогих, превращается в трагедию и предвещает ещё что-то плохое. В советское время объявлена была война вещизму, фетишизму: всё это называлось мещанством. И буквально символом мещанства были семь белых слоников от большого до маленького. Их можно было увидеть на многих этажерках, сервантах, стеллажах. За прошедшие годы многое было пересмотрено, вернулись в квартиры иконы, вышитые полотенца, картины, созданные своими руками и… слоники в том числе.
У нас, сколько я себя помню, всегда жил один белый слон, он из мрамора и легко умещается на ладони. Он лежит у меня на руке, и я вижу на боку у него дату — 4 мая 1941 года, нанесённую ножом. Рядом инициалы: Н.А. — Николай Анищенко. Вот как, оказывается, он с нами без малого 80 лет! А на подошвах вырезаны буквы: «Наде». Это имя мамы. Папа сделал ей этот подарок, и она берегла его всю свою жизнь, а теперь берегу я. Это единственная вещь, к которой прикасались папины руки, я представляю, как он осторожно, но чётко вырезал цифры и буквы. Наверное, все семь слонов папа не смог купить и думал, что и один сможет принести счастье.
А сколько у них было планов в мае 1941 года! Наконец появилась возможность уехать на Украину, увидеть родину моего деда, о чём папа давно мечтал. Это были последние недели жизни в Сибири, в Барнауле. Ехали всей семьёй: папа, мама, я и бабушка. Остановились в Москве, где жила старшая сестра отца с мужем. Они к этому времени построили свой дом и жили в нём вместе с родителями мужа. Мой двоюродный дедушка Михаил был священником и окрестил меня. А папа купил мне куклу, за которую его все ругали, так как считали, что 10-месячному ребёнку дарить такую игрушку неразумно.
И вот пункт назначения нашей поездки – Мелитополь. Жаркое солнце, огромные шелковицы и тополя… Родителям удалось купить полдома с прилежащим садовым участком. Там были фруктовые деревья, среди них много абрикосов. Меня усаживали где-нибудь под деревом, давали абрикос в ручонку, и я его «ела», после чего меня надо было отмывать. Бабушка ходила с тросточкой, загнутой её частью она добывала абрикосы с деревьев и шла по саду до дома долго. Наверное, это были три недели счастья для каждого из нас, которое принёс белый слоник.
А дальше, с 22 июня 1941 года, была война. С первого дня бомбежки, сирены тревоги, бессонные ночи – прятались недалеко от дома в овраге. В госпиталь, где работала мама, стали поступать раненые. Родители корзинами носили им фрукты из сада. Перед эвакуацией большую часть вещей закопали в землю, с собой взяли самое необходимое. Слоник поехал с нами обратно в Сибирь. Это было в сентябре 1941 года.
Один за другим по степи двигались два эшелона. Первый почему-то все время бомбили. Нашему везло, он миновал налеты. Во время остановок папа бегал на станции за кипятком. Эшелоны начинали движение внезапно, без всяких гудков и сигналов. И однажды отец чуть не отстал. Мама не растерялась. Схватила какую-то мою красную одёжку и замахала ею в открытое окно. Папа увидел и вскочил буквально в последний вагон. Потом я в дороге тяжело заболела, с поезда нас с мамой в Пензе сняли, и меня поместили в больницу, одну. Но с мамой было справиться не так-то просто: она настояла на своем: «Вот накормлю ребёнка и тогда уйду». А ушла со мной вместе…
Как они сумели соединиться дальше и продолжать дорогу в Сибирь, я не знаю. Но в Барнаул приехали все вместе, правда, мое состояние вызывало большие опасения. Как-то устроились с жильём, бабушкин дом ведь был продан перед отъездом в Мелитополь. Нашли врача-педиатра, она посоветовала лечить меня сульфидином (очень токсичный сульфаниламид) и кормить грудью, пока будет возможность. Рекомендации помогли, я медленно, но стала поправляться.
Папа устроился на завод техником, ему дали бронь от службы в армии. Но летом 1942 года он ушел на фронт добровольцем. Мне еще не исполнилось двух лет. Больше мы отца не видели. В течение года от него приходили письма, те самые армейские треугольнички, в 1943-м они перестали приходить. А дальше было ожидание, всё думали – вернётся. Белый слоник остался с нами и несёт на своих ногах имя мамы.
