О спектакле «Настасья Филипповна» в театре «Творческая мастерская»
Когда в репертуаре театра появляется спектакль на материале русской классики, испытываю смешанное чувство благодарности и тревоги. С одной стороны, радует сам факт обращения к тому, что ценишь и любишь, с другой – боишься неточности или небрежности, которые в этом случае особенно чувствительны.
Спектакль по литературному произведению – это всегда интерпретация, а если за основу взят огромный многоплановый роман – еще и тщательный отбор. И здесь очень важна работа сценариста, принцип, которым он руководствуется, выбирая в обширном материале то, что останется в пьесе, не исказив при этом заветной мысли автора.
Спектакль по роману Ф.М. Достоевского «Идиот» на сцене театра «Творческая мастерская» поставил московский режиссер Сергей Стеблюк, взяв за основу сценарий Николая Климонтовича. Название спектакля симптоматично, оно свидетельствует о смещении акцента с главного героя романа Достоевского на ту женщину, за душу которой он ведет борьбу.
Сразу скажу, что еще до просмотра это решение представлялось мне вполне оправданным. После князя Мышкина Настасья Филипповна – вторая ключевая фигура в произведении. «Идиот» был задуман Достоевским как роман о «положительно прекрасном человеке», который из-за приверженности к идеалу получил в обществе свой знаменитый ярлык. Настасья Филипповна – главный объект его устремлений, нравственного служения, а потом и голгофа «князя Христа» (именно так назван герой в черновиках к роману). Но, уже работая над первой частью, Достоевский почувствовал, что образ Настасьи Филипповны разрастается, претендует на все более самостоятельное значение: «оказалось, что кроме героя есть и героиня, а стало быть, два героя!!» – с удивлением сообщал он в одном из писем. Приведенная цитата говорит об определенном «равноправии» героев в композиции романа, а стало быть, и о правомерности и, я бы сказала, тонкости решения сценариста, который сместил внимание с действий «князя Христа» на судьбу «Магдалины».
Романы Достоевского всегда очень многолюдны, а герои весьма говорливы и активны в выражении своей жизненной позиции (с чем и связан знаменитый полифонизм текстов писателя) – и «Идиот» этом плане, конечно, не исключение. Но в спектакле проведен очень жесткий – до аскетизма – отсев персонажей. Здесь нет Тоцкого – главного обидчика героини, из трех сестер Епанчиных оставлена только Аглая, семейство Иволгиных представлено Ганей, исчезла кабацкая «свита» Рогожина и т.д. Все внимание сосредоточено на центральной триаде: Настасья Филипповна и два ее обожателя – Рогожин и князь Мышкин. В нескольких сценах крупным планом дается Аглая, заявляющая свои права на сердце князя, остальные же персонажи составляют по преимуществу фон, «человеческий контекст», в котором действуют центральные герои.
При таком подходе полифонизм сменяется моноцентризмом; единственная боковая линия, не подчиненная всецело центральной драме, связана с образом генерала Епанчина (в убедительном исполнении Александра Лисицына): его «скверный анекдот» в салоне Настасьи Филипповны, монолог о русском либерале и т.п.помогают создать атмосферу нравственного и идейного раздрая, царящего повсюду. Подобное минималистское решение, если и было рискованным в замысле, оказалось, на мой взгляд, удачным в воплощении. Как именно это было сделано, я хочу рассмотреть на примере названной триады: Настасьи Филипповны (Виктория Федорова), князя Мышкина (Дмитрий Максимов) и Парфена Рогожина (Владимир Колганов). Анализ образов и сюжета даны в соответствии с той интерпретацией, которую я увидела в спектакле.
Спектакль начинается сценой, поворотной для главной героини: в день своего рождения она должна дать окончательный ответ на сватовство Гани Иволгина. Усилиями «влиятельных людей» ей представляется возможность «отмыть» свою репутацию содержанки, получить статус в обществе и внушительное приданое, а у ее обольстителя, наконец, будут развязаны руки.
Настасья Филипповна колеблется до последней минуты, она устала от безысходной борьбы и готова согласиться с предложенным. Но после встречи с князем сделка становится невозможной. Источник внутреннего сопротивления, прежде неясный ей самой, понимаемый только как желание мстить за позор, обретает более значительное основание: это не что иное, как неутраченная жажда идеала, неспособность предать его. Князь с его прозорливостью на сердца, сразу в ней это увидел и полюбил – и показал ей самой.
День рождения Настасьи Филипповны оказался богат на роскошные подарки: дорогое колье от Епанчина, 75 тысяч приданого от Тоцкого, фантастический куш от Рогожина (один из комментаторов подсчитал, что сто тысяч в то время соответствовали примерно миллиону долларов сегодня), но самый драгоценный подарок – сострадание князя и его готовность разделить с ней судьбу. Настасья Филипповна отказывается от всех даров. Из троих посватавшихся претендентов выбирает самого кошмарного – уезжает с дикарем и «безобразником» Рогожиным, не взяв его денег.
Ею движет и гордость, и стремление производить эффекты, но есть и другой мотив: она не смеет принять дар князя именно потому, что видит, на какой нравственной высоте он стоит, не считает себя вправе стать рядом с ним. Вся ее гордость – сублимация жгучего чувства вины, недостатка веры в возможность беззаветной любви: «Ты не боишься, да я буду бояться, что тебя загубила да что потом попрекнешь».
В литературоведении существует бесконечное число трактовок образа Настасьи Филипповны, не менее многочисленны и варианты актерских решений. В работе Виктории Федоровой мне дорого то, что акцент сделан не на «инфернальности» героини, не на болезненном надрыве (хотя и это присутствует), а на мытарствах проснувшейся души, ищущей света.
Почему же все-таки она бросается к Рогожину? После встречи с князем для Настасьи Филипповны становится неприемлем какой-либо «срединный», «благоразумный» выход. Разбуженный в ее душе идеал не допускает компромиссов, но и приблизиться к нему она чувствует себя не в силах. Вот и начинаются ее метания между противоположными героями, словно олицетворяющими два нравственных полюса, две открытые человеку бесконечности: бездна порока, разрушение – и восхождение к любви и святости. Чем ослепительнее идеал, тем мучительней сознание его недостижимости – отсюда и стремление «окончательнее пасть», истребить последнюю надежду – а с ней и муку. Но надежда и мука не исчезают, потому что тихие слова удивительного человека «я вас честную беру, а не рогожинскую» уже прозвучали…
В исполнении Виктории Федоровой парадоксальное поведение Настасьи Филипповны, отталкивающей своего спасителя, получает еще одно объяснение: она тоже по-своему пытается его спасти – от себя самой. Потому и завязывается эта странная интрига с Аглаей, которую Настасья Филипповна «за ангела почитала» и сочла достойной союза с князем. Такое прочтение образа не является чем-то уникальным, но замечательно, что выбрано именно оно – и очень убедительно, тонко донесено до зрителя. Тонкость, лиризм – вообще отличительные черты актерской манеры Виктории Федоровой, памятные и по другим ее ролям. Но внести эти ноты в образ неистовой Настасьи Филипповны – дорогого стоит. Благодаря им даже страшный финал не воспринимается как абсолютная катастрофа. Надежда на спасение ее души не утрачена – героиня белым ангелом кружит возле потрясенных мужчин, ее голос непривычно тих и кроток.
Что касается роли князя Мышкина, то я изначально не представляла в ней никого иного, кроме Дмитрия Максимова. Тревожило только одно: как бы не затмил всё арсенал актерских приемов, обкатанных на комических ролях – угловатая пластика, искаженная мимика, забавное косноязычие. Не скажу, что они не уместны в данном случае, но нарушение пропорции между «идиотом» и «положительно прекрасным человеком» могло окарикатурить образ. Похоже, в театре это понимали, и маргинальность героя передана довольно сдержанно, в том числе через странный для русской гостиной мешковатый костюм, через реакцию собеседников князя, покатывающихся со смеху чуть ли не от каждой его реплики, использовалась и указанная техника. Однако «прекрасного» все-таки хотелось добавить. Мне кажется, в отдельные минуты вдохновения внутренний свет должен перекрывать все шероховатости облика и вызывать восхищение. Ведь князю удалось пленить и блистательную куртизанку, и генеральскую дочь красавицу Аглаю, которая идет на рискованные шаги, чтобы победить соперницу. Да и светская публика скоро перестает над ним потешаться, чувствуя в душе его опору гораздо более незыблемую, чем у них, представителей «случайных семейств».
Надо признать: перед актером стояла, пожалуй, самая трудная задача – изобразить идеал человека. «Труднее этого нет ничего на свете, – писал Достоевский о своем замысле. – Потому что эта задача безмерная. Прекрасное есть идеал, а идеал <…> еще далеко не выработался». Дмитрий Максимов бережно ведет свою роль, работает очень лаконично. В его исполнении иногда более значимо даже не то, что он говорит, а как молчит, как смотрит: любовь, сострадание, преданность, обреченность – всё выражается в этом взгляде помимо слов.
После очередного антракта свет в зрительном зале не погас, а спектакль продолжался… – или это уже был не совсем спектакль? На сцене стоял Дмитрий Максимов и обращался к нам, так непривычно и неуютно освещенным. Монолог его был сумбурен, но посыл все тот же – желание спасти могущую погибнуть душу: «…я боюсь за вас…». Это тронуло и – «перевело стрелки»: исчезло деление на мятущихся героев и благополучных зрителей. Колокол мог прозвонить по каждому.
Роль Рогожина исполнил приглашенный из Санкт-Петербурга актер Владимир Колганов. Прежде всего нельзя не отметить точного попадания в фактуру – это сразу же отмечаешь при его появлении на сцене. Действительно: кинжальный блеск глаз, смоляные кудри на прямой пробор, размашистые жесты – вот он: разбойник и ухарь-купец, наследник миллионов! Несколько осложнило работу актера (главным образом, в первой сцене) отсутствие у него спутников – шумной пьяной ватаги, без которой он воспринимался не как часть темной стихии, а как еще один индивидуум. Но тут уж ничего не поделаешь: это соответствовало общему минималистскому решению постановки.
Некоторые замечания вызвал костюмный облик героя. Кафтан, сапоги – все броско, ярко и – зачем-то – безупречно аккуратно, все соответствует лубочному образу мужика, но отнюдь не «безобразника», как его называют в салоне. В таком оформлении Рогожин, говоря современным языком, по-своему гламурен – просто в ином стиле, нежели остальная публика. Мне не хватало растерзанного вида, «грязных сапожищ» (так у Достоевского), чтобы поверить в его загул, разврат и способность к убийству, сразу предсказанную князем. В игре же актера ценны неоднозначность, многослойность: нет упрощения, злоупотребления фактурой, сведения образа к удальцу-разбойнику. В герое Достоевского важен психологизм, и в Рогожине Колгановым даны не только исступленные страсти, но и неожиданно проступающая глубина, какая-то задумчивость, а порой и робость – растерянность перед новыми чувствами, что вызвали в нем Настасья Филипповна и князь Мышкин. В нем тоже начинает шевелиться живая душа, и крестное братание с князем отнюдь не случайный порыв.
Вообще, в финальных сценах эти столь противоположные герои предельно сближаются – их объединяют общие мытарства, сострадание к любимой женщине и неизбывное горе. Невольно начинаешь думать, что Рогожин убил Настасью Филипповну не столько из-за одержимости ревностью, сколько из-за невыносимости ее страданий, которые он не мог прекратить иначе.
В финальной сцене Рогожин и Мышкин сидят, тесно прижавшись друг к другу, «зарифмованные» одинаковыми костюмами, одинаково тихие и раздавленные ужасом. Но Настасья Филипповна – это не только бездыханное тело под клеенкой, это еще и светлый образ, что скользит рядом и ведет тихие речи. Получается, что каждый из троих так или иначе совершил попытку самопожертвования ради другого: Мышкин – по-христиански, Настасья Филипповна – по-женски, Рогожин – по-разбойничьи. Это и примиряет их всех, символично собравшихся вместе и к чему-то напряженно прислушивающихся.
Вместе с ними замер и зал. А потом долго, в шумных овациях, не хотел отпускать актеров со сцены. Видимо, давно назрела потребность в обращении к таким темам, и «безмерная задача» ощущается сейчас как насущная.
Об авторе. Ольга Журина – кандидат филологических наук, член жюри конкурса новой драматургии «Ремарка».
