Петрозаводский историк, писатель, театральный критик Борис Гущин известен своими байками. Год назад у него вышла книга «Байк-мемориз». Новые истории мы публиковали в этом году. И вот новая порция баек — на этот раз связанных в основном с воспоминаниями о школе и университете.
Школьная стенгазета
Зима 1955 — 1956 года. Я учусь в 8 классе. Пора выпускать стенгазету. Причём это всегда делали старшеклассники. Подошла очередь восьмиклассников. Я уже не помню, как и за что выпускающим назначили меня. Может за то, что по русскому у меня часто были пятёрки. Да и читал я много.
С моей напарницей Галей Вальковой всё было ясно. Она прекрасно рисовала, в том числе шаржи, даже иногда похоже. Материал для газеты мы должны были собирать сами. Конечно, никто ничего нам не дал, кроме нескольких учителей с какими-то короткими сухими заметками. У нас они никуда не пошли.
Подошел срок выпуска газеты. Директор Соломон Дмитриевич с утра запустил нас с Галькой в свой кабинет, обеспечил всем необходимым и сказал, чтобы к вечеру газета была готова. Мы пригорюнились. Я говорю:
— Галя, давай пропечатаем опозданцев, хулиганствующих, косноязычных и т.д. Я что-нибудь срифмую, а ты нарисуешь.
Галя согласилась, и к вечеру у нас была готова целая простыня. К сожалению, ничто не запомнилось, кроме двух кусочков:
«В коридоре на стене масса выключателей.
Привлеку учителей вот таким занятием:
Одну кнопочку нажал, а затем другую —
Свет горит и не горит. Я не озорую.
Раз и два, раз и два – весело живётся!
Отвечать за это мне всё равно придётся!»
«Пришёл. Народищу полно.
Идёт мировское кино.
И дело там выходит прямо:
Один пацан, ну, этот самый.
А даст тому, ну, как его…
Соображаешь? Мирово!»
Вечером мы вывесили газету. Мне кажется, что она пользовалась успехом. Наши герои даже пару раз стукнули Галку.
Больше газет делать нам не поручали. Галина Павловна Валькова (1941 — 2014) стала профессиональным художником.
Атас
У всех школьных учителей всегда имеются прозвища. А если кому-то прозвище почему-то не придумывалось, то его или её просто называли исходя из имени: дядя Миша, тётя Маша, Октябринка, Валентинка, Людмилища и т.д.
У нас в школе была учительница Устинья Ивановна. Тут уж и придумывать нечего. Бывало, ребята делают что-то непотребное, а один стоит на стрёме. Вдали показалась Устинья Ивановна. Шухерной орёт:
— Атас! Устюся!
Апельсины
7 ноября 1958 года. 41-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Посёлок Умба Мурманской области. В июне мы окончили 10 класс и разошлись кто куда.
Шестеро из нас, поддавшись призывам партии и комсомола, отправились на стройки Заполярья – строить станцию Ждановка в районе Никеля. Семеро уехали из посёлка навсегда. В вуз поступила только наша медалистка Томка Филохина. Нас осталось работать в посёлке десять выпускников 10 А.
Я второй месяц работал в ремонтно-механической мастерской леспромхоза учеником автоэлектрика, Оля катала по эстакадам доски в вагонетках лесозавода.
В советские времена был такой обычай – в праздничные дни в конторе предприятия было круглосуточное сменное дежурство одного из сотрудников у телефона: мало ли что может случиться – враг не дремлет.
Вот Оля и была обязана сидеть весь день в конторе биржи пиломатериалов. Я решил её навестить, зная её и так весьма мрачное настроение.
1956 -1958 годы в стране оказались под колоссальным влиянием фильма «Весна на Заречной улице» на души учеников вечерних школ. Ученики толпами побежали жениться на своих учительницах.
Ладно бы молодёжь… Олиной маме, любимой нами всеми историчке Серафиме Алексеевне, было 40 лет, она уже была два раза замужем, имела четверых детей, младшему 5 лет. И вот в неё-то влюбился её ученик Андрей, который был моложе её на 15 лет. Они стали жить вместе. Общественное мнение единодушно осудило этот мезальянс. Из школы Серафиме Алексеевне пришлось уйти безвозвратно. Для справки: Серафима Алексеевна с Андреем дружно прожили больше 30 лет.
У нас в посёлке тогда появились сочные апельсины, каждый их которых был завёрнут в папиросную бумагу с надписью «ISRAEL». Я купил огромную авоську апельсинов и отправился к Ольге. Ольга мне страшно обрадовалась, и мы, почему-то, всё время хохоча, умяли эту авоську.
Прошло 30 лет. Звонок в дверь. Открываю. Маленький мальчик лет пяти:
— Вы Борис Александрович Гущин?
— Да, я.
— Вас внизу на лавочке ждёт моя мама.
— А кто твоя мама?
— Ольга Васильевна Смирнова.
— Извини, мальчик, я такой не знаю.
И захлопнул дверь.
Через пару минут снова звонок:
— Раньше фамилия моей мамы была Круглова.
Я бегом по лестнице.
На лавочке сидела пополневшая, постаревшая, еле узнаваемая Ольга с тремя сыновьями. Четвёртый служил в армии под Вилгой, и все они приехали его навестить.
После обниманий и «где ты раньше была?» Ольга сказала:
— Можно нам у тебя переночевать?
— Конечно.
После паузы Ольга очень серьёзно говорит:
— Боря, а ведь ты мне жизнь спас.
Я засмеялся:
— Оля, что ты говоришь? Уж чью-чью, а твою-то никогда в жизни не спасал.
— А помнишь апельсины там, в конторе? Я ведь на дежурстве собиралась повеситься. У меня всё для этого было взято.
Автора! Автора!
Летом 1964 года я был в родном посёлке Умбе (кстати, тогда наш посёлок короткое время назывался Лесным). В один прекрасный день у клуба через всю улицу закрасовался баннер: «20 мая 1964 года в 18 ч. в клубе им. Дзержинского состоится встреча со Станиславом Панкратовым, автором книги «Солнечный ветер». Мурманск,1964».
Рабочие парни и студенты-умбяне начали кучковаться и советоваться о том, как бы лучше этому автору набить морду. На взгляд мужской части умбской молодёжи, было за что.
Сотрудник областной газеты «Комсомолец Заполярья» Станислав Панкратов летом 1962 года пешком прошёл весь Терский берег и написал об этом лёгкую, светлую, романтичную шестидесятническую книгу. Там и Андрей Вознесенский, и Арсений Тарковский, и любовные письма некой квазиинтеллигентной девушки к своему «Мамалюку» (мне кажется, что письма придумал сам С. Панкратов).
За что же этакому лирику-романтику мы все собрались начистить лицо?
А вот за что.
Цитирую из главы под названием «Лесной», где правдивой информации о посёлке, дай Бог, процентов 10, а остальное дикий бред, на наш взгляд:
«Поторчал у клуба, где под па-де что-то толпились пары. Лесные феи в лёгких платьях и капроне – леспромхозовская романтика. Парни – суровые Ромео — в сапогах и рабочих куртках».
Под влиянием некой переводчицы Татьяны умбянки стали отказывать парням на танцах, пока они не оденутся прилично. Те побежали в раймаг требовать модные костюмы и «мокасы» (модные ботинки) с угрозами директору магазина.
Заявляю при всём народе: в конце 1950-х и начале 1960-х ни один «суровый Ромео» не появлялся у нас на танцплощадке в сапогах-бахилах и рабочей куртке. А в раймаге постоянно принимали заказы на модную одежду и обувь. Кстати, раймагом тогда заведовала моя мама.
Умбские ребята выглядели на танцах вполне стильно.
Так что руки наши чесались на автора вполне логично. Но автор почему-то не приехал.
Когда Станислав Александрович стал работать в журнале «Север», я рассказал ему о готовящейся встрече. Он засмеялся и на моём «Солнечном ветре» надписал: «Борис, милый, не встретились в Умбе — встретились в Кижах. Мир тем и хорош – что тесен. Станислав. 20.06.75».
У нас оказались рядом дни рождения: у него 23 мая, у меня 24-го. Одно из наших рождений мы отметили вместе на острове Кижи.
Писатель Станислав Александрович Панкратов (1935 — 2005) похоронен на острове Кижи.
Я пишу стихи
Писанием стихов я никогда серьёзно не занимался. Разве что иногда добровольно-принудительно что-то сочинял для стенгазеты.
В студенческие годы я с удовольствием ходил на университетское литобъединение, которым руководил незабываемый Леонид Яковлевич Резников.
Мыслей писать стихи в голове у меня не было до тех пор, пока в 1964 году нам в лито не пришёл Юрий Линник, сразу заявивший о себе как настоящий профессиональный поэт. На какой-то период он стал моим любимым поэтом. Меня под влиянием общения с ним тоже потянуло за перо.
Какому графоману покажется, что он пишет плохие стихи! Я набрался смелости и решил прочесть несколько своих стихов Юрию Линнику. Из полутора десятка стихов сейчас я могу вспомнить лишь два, и то фрагментарно. Вот куски одного из них:
Петрозаводский университет.
Дождь. Слякоть. Ветер.
Был. Ждал. Ушёл.
Где ты? Тебя я не встретил.
В целом городе не нашёл.
Яркий свет ресторана.
Длинный бутылок ряд.
Жигулевское из-под крана.
Тупой бессмысленный взгляд.
Стены хаос синих пятен.
Красные морды рож.
Вопль абстракции мне понятен:
Стал на Поллака я похож.
Три окурка в остатках подливы
Снова взгляд, но уже не тупой.
Чёлка до носу. «Девочка, чьи вы?»
Ха! Не важно. Побудьте со мной.
***
Дождь. Слякоть. Ветер.
Денег в кармане нет.
Вновь я тебя не встретил.
Вновь – университет.
Линник меня выслушал, помолчал и припечатал:
— Знаешь, старичок, не твоё это дело писать стихи. Не пиши больше.
Я послушался. Разорвал написанное без особого сожаления и больше, слава Богу, никогда не писал стихов.
