Событие огромного значения для всех, кто любит и ценит русский фольклор, для нашей культуры. Профессор, доктор филологических наук Софья Лойтер публикует колыбельную песню и сказку от Ирины Федосовой, не вошедших ранее ни в одно издание!
Софья Михайловна также возвращается к проблеме памятника великой вопленице и приводит новый факт, подтверждающий всемирную славу заонежанки.
Неизвестные тексты детского фольклора от Ирины Федосовой
В составленных мною собраниях «Русский детский фольклор Карелии» (1991) и «Детский поэтический фольклор Карелии» (2013), за исключением коллекции игр, нет текстов Ирины Федосовой, представляющих XIX век. Самые давние записи четырех колыбельных песен, сделанные в Олонецкой губернии, принадлежат соискателю филологического факультета Санкт-Петербургского университета В.Ф. Хотьковскому по следам его поездок в Пудожский край в 1912-1913 годах.
Это не значит, что колыбельные и другие жанры детского фольклора не бытовали в XIX веке. Просто тогда в Олонецкой губернии, уже славящейся своими фольклорными богатствами, интересы собирателей были поглощены элитными жанрами. Не до детского фольклора было. Какова же была моя радость, когда я обнаружила тексты детского фольклора, записанные от самой Ирины Федосовой! И эти два текста оказались безвестными и не вошедшими ни в одно из изданий Федосовой.
Прежде чем обратиться к текстам детского фольклора от Федосовой, напомню отдельные, нужные в данном случае факты ее биографии.
Как известно, главным событием ее творческой жизни была встреча тогда уже знаменитой во всем Заонежье вопленицы с преподавателем логики и психологии Олонецкой духовной семинарии Е.В. Барсовым, впоследствии известным ученым, собирателем и исследователем древнерусских рукописей. Всё записанное им печаталось в «Олонецких губернских ведомостях». Но главным результатом почти трехлетней совместной работы Ирины Федосовой с собирателем стали тексты, составившие вышедшее в 1872–1885 годах трехтомное издание «Причитанья Северного края, собранные Е.В. Барсовым», знаменовавшее собой явление крупнейшей исполнительницы причитаний, чье индивидуальное дарование выразилось в совершенной и классической форме, не имеющей себе равных в плачевой традиции.
После издания «Причитаний Северного края…» к Федосовой пришла настоящая слава. Ее записывают известные филологи, музыканты, этнографы. В течение нескольких лет в своем тверском имении Кольцово О.Х. Агренева-Славянская записывала от Федосовой свадебные песни и свадебные причитания, составившие два тома «Описания русской крестьянской свадьбы», третий том содержал попутно записанные похоронные причитания, былины, исторические и лирические песни, духовные стихи, баллады, пословицы, загадки. Так в 1870-1880 годы в фольклористику вошли все записанные тексты Федосовой, составляющие бытовую традицию и представленные теперь в известных изданиях.
Как утверждает главный исследователь Федосовой К.В. Чистов, с 1894 года начинается новый этап творческой жизни Федосовой, связанный с процессом усвоения ее поэтического наследия профессиональной культурой посредством публичных городских выступлений. С этого времени профессионалы и заинтересованные читатели узнавали Федосову не только из книг, а из живого общения. «Полевое», «экспедиционное» знакомство с творчеством Федосовой заменилось «сценическим», когда в полную силу проявилась ее творческая личность импровизатора. И оно состоялось благодаря встрече Федосовой с учителем словесности Петрозаводской Мариинской женской гимназии Павлом Тимофеевичем Виноградовым. Ему, учителю-энтузиасту, обязана Федосова, как и былинщик Иван Трофимович Рябинин, своей колоссальной известностью.
Более тридцати публичных выступлений Федосовой было организовано Виноградовым сначала в Петрозаводске, затем в Петербурге, Москве, Казани, Нижнем Новгороде. Выступления Федосовой проходили на заседаниях Академии наук, Русского Географического общества, Археологического института, на Всероссийской Художественно-промышленной выставке, городских вечерах, в концертных залах, в гимназиях, частных домах. Слушателями Федосовой были великий князь Константин Константинович, академики Л.Н. Майков, А.Н. Соболевский, К.Н. Бестужев-Рюмин, В.Ф. Миллер, А.Н. Веселовский, основатель поныне существующего журнала «Живая старина» В.Н. Ламанский. И не только ученые, но и писатели, музыканты, педагоги, общественные деятели. С 1895-го по 1899 год Ирина Федосова жила в Петербурге в доме государственного чиновника, мецената, истинного ценителя искусства и поклонника всего самобытного Тертия Филиппова, на вечерах которого она выступала в присутствии М.П. Римского-Корсакова, Ф.И. Шаляпина, В.В. Андреева и др.
Выступления Федосовой вызвали к жизни множество восторженных откликов в научной и периодической печати, ряд воспоминаний, художественных очерков. Однако публикаций новых записей текстов не было. Известно, что Т.И. Филиппов при участии П.Т. Виноградова вел такие записи и готовил их издание, но после его смерти рукопись была потеряна, и ни одна из записей этого последнего периода жизни Федосовой не была опубликована.
Единственные дошедшие до нас тексты этого времени – записи (в отрывках — причитание жены по мужу и причитание невесты, две свадебные песни, лирическая песня «Во лузях», пословицы и два текста для детей), вошедшие в очерк детской писательницы Александры Николаевны Толиверовой, редактора-издателя петербургского «малышового» иллюстрированного журнала «Игрушечка» (1880 — 1912).
Тогда и состоялась их встреча, итогом которой оказались очерк-эссе Толиверовой «Ирина Андреевна Федосова» и семь записанных текстов, два из них – детского фольклора.
Небезынтересно, что до встречи с Толиверовой никем из собирателей не зафиксирован от Федосовой ни один текст детского фольклора, и это не из-за незнания его. Встретившись с человеком, работающим для детей, Федосова обнаружила не только знание традиции, но недюжинный ум и вкус, проявив незаурядность уже в выборе жанра с первообразами искусства. Предложив детской писательнице колыбельную песню и сказку, Федосова, несомненно, осознавала их роль в первые годы жизни ребенка, для которого «у бедной колыбели», говоря словами Я. Смелякова, поет мать, «роняя, как жемчуг, слова».
Из очерка Толиверовой (цитирую за давностью публикации):
«И.А. Федосова, портрет которой прилагается к 8-й книжке нашего журнала, очень интересная старушка, живая и умная. Она является как бы последним обломком нашей родной старины. Несмотря на свои семьдесят лет и неграмотность, она обладает замечательной памятью и знает целую массу былин, песен, сказок, пословиц, причитаний, которые охотнее поет, чем рассказывает. В первый раз я слышала ее прошлой зимой. Завезенная преподавателем олонецкой гимназии П.Т. Виноградовым со своей родины, Олонецкой губ., из города Петрозаводска, в Петербург, она появлялась то в ученых обществах, то в частных домах, собирая подле себя постоянно целую толпу слушателей. Чтобы написать о ней, я обратилась с просьбой к нашему государственному контролеру Т.И. Филиппову <… > отпустить ее ко мне, на что он любезно согласился. Я провела с ней целый день, и что от нее услышала, то и записала с ее слов. На вид маленькая, худенькая, с добрыми глазами, она оказалась в высшей степени занимательной. Она одета в ситцевое платье с кофтой и такой же передник; седые волосы, заплетенные в две косы, покрыты цветной повязкой. Ее природной подвижности мешают не столько годы, сколько переломленная еще в детстве нога. < …>. И.А. в разговоре со мной очень жалела, что она неграмотная, а потому все деньги, которые она здесь выручила, так как учитель устраивал вечера с платою за вход, она пожелала отправить на свою родину, чтобы на них была устроена школа. Себе она ничего не взяла».
А это говорит сама Федосова:
«По характеру я была веселая и не страшливая, ни людей, ни зверей не боялась. Петь страсть любила. Пенье мое кормило и меня, и мою семью, у меня было еще две сестры да брат. Утром, бывало, бороновала, сеяла, косила, а когда работу кончала, на вечеринках пела да приплясывала. Все знали мой звонкий голос и с 13 лет меня стали приглашать то на свадьбы песни петь, то по покойникам вопить, за это мне давали кто побогаче деньги, а кто одежду, а кто хлеба, все годилось, семья была порядочная».
Этот фрагмент дополняет искрометный «Рассказ о себе» Ирины Федосовой — первую в истории русской фольклористики биографию исполнителя, записанную с его слов Е.В. Барсовым.
«Ну, теперь слушай я буду тебе рассказывать сказки, петь, а затем буду вопить . <…> С чего бы нам начать? А! спою тебе песню, под которую мы ребят укачиваем:
Ай, бай да люли, спи, дитя мое, усни.
С неба ангелы идите, сон младенцу принесите.
Богородица-Мать, усыпи-ка дитя спать.
Пресвятая Мать Мария, усыпи-ка поскорие.
Зыбичка дубова, а постелишка пухова,
Бай да люли.
Крючки, вожжички серебряные, рожок золотой.
Спи-тка, дитя, спи, милое мое,
Выспишься, не ломаешься.
Будешь в золоте ходить, чисто серебро носить,
Спи да усни, будешь первый в волости.
Сон да дрема идут от города,
Сон да дрема Марье в глаза.
Бай да люли, люли, спи да усни.
Сон ходит по лавке, дрема по избе.
Сон да дрема Марье в глаза.
Бай да люли.
Эта запись 1895 года А.Н. Толиверовой от Ирины Федосовой – единственный дошедший до нас олонецкий вариант колыбельной песни XIX века (комментарий самой Федосовой говорит о широком бытовании этого и следующего текста).
Небольшая по объему колыбельная Федосовой содержит архаические мотивы, каждый из которых варьируется во многих текстах песен, записанных в ХХ веке, или оказывается предметом самостоятельного изображения: Сон да Дрема, покровительство ангелов, Богородица-мать, идеализация постели ребенка и его будущего. И об этом свидетельствуют упомянутые сборники «Русский детский фольклор Карелии» и «Детский поэтический фольклор Карелии».
«Теперь я тебе расскажу, как у нас рассказывают, сказку про Волка и Лисицу. Тебе верно, когда ты была маленькая, ее рассказывали, только не знаю так ли.
Сидела лиса у окошка за прялкой. Волк лежал в углу. Поколотила лиса о прялку веретенцем и говорит: волка колотят лапкой, зовут бабкой (т. е. стучат и зовут принять рождающагося ребенка).
— Поди, лисушка, бедная, — отвечает волк, — который день прокормишься, то и сыта будешь… На вышке стояла кадушка с маслом. Лиса пошла да маслица полизала. Приходит к ней волк и спрашивает: — «Лисухна , как у тебя внучечка зовут? — «Поверху лизец — только кадушку начала». — «Хорошо имячко, хорошо!» Прошло два дня. Лиса опять колотит веретенцем о прялку. — «Волк! Колотят лапкой, зовут бабкой. — Поди, поди, бедная лисынька, который день прокормишься, сыта будешь». Опять поднялась лиса на вышку, там полизала, полизала и пришла. Волк опять спрашивает:— «Лисухна, как у тебя внучечка зовут. — «По середочке лизец».— «Хорошо имячко, хорошо!». Через три дня опять лиса колотит веретенцем о прялку.— «Волк! Колотят лапкой, зовут бабкой». — «Поди, бедная лисынька, который день прокормишься, сыта будешь». «Опять поднялась лиса на вышку и долизала все. — «Как же у тебя правнучка-то зовут?» — спрашивает Волк.— «По донышку лизец». — «Хорошо имячко, хорошо!». Пришло воскресенье. Стряпать надо.— «Волк, иди за маслом», посылает Лиса. Пошелъ волк, переваливаясь с боку на бок. Пошел, масла не нашел, упал с вышки, воет: — «Лисухна, масла там нет, кадушка порожняя стоит». — «Ты, лисухна, масло съела?— «Нет, ты съел, ты».— Затопим-ка печь? Затопили, сковороду поставили. Волк пригрелся и заснул. Лиса намазала ему рот маслом и стала будить: «Вставай, ты все масло съел, ишь даже изо рта течет!» — «Верно, я виноват, — отвечает волк в просонках…— «Пойду-ка я волк, не смогу ли я, где рыбки достать!»
—«Поди, лисухна, поди». Пошла. Легла на дороге, что мертвая. Идет мужик с санями, на санях рыба лежит, видит мужик: лежит на дороге лиса, лежит, не шевелится. Он ее поднял и положил в сани. Рад мужик, что и рыбка у него есть и лиса, бежит, не нарадуется и не догадается назад оглянуться. А она помаленечку всю рыбу сбросила и сама ушла. Пришел мужик домой и посылает жену взять рыбу и лису. А тележка-то пустая…
— «Волк!— кричит лиса, — посмотри, сколько я рыбы-то наловила».
— «Слава Богу, говорит волк. Как же ты, лисынька, рыбу-то ловила»?
— «Как? Ты лежишь, нигде ничего не добудешь. Я пришла к озеру да опустила хвост и кричу: ясне, ясне на небе мерзни, мерзни, лисий хвост, так я рыбки и наловила».
— «Лисухна, — говорит волк, — и я пойду».
— «Иди, иди!» Он на другой день и пошел. Сел к проруби, опустил хвост и говорит: — «Ясне, ясне на небе, мерзни, мерзни, волчий хвост». Сидит волк, хвост примерз, а рыбы не наловил. Пришли крестьяне из деревни и начали его колотить, разбили голову.
Рванулся волк, оторвал полхвоста и поплелся домой. Идет, дорогой видит, лежит лиса, он спрашивает ее: «Что лежишь, лисынька?» — «Ох, голова болит, понеси меня домой». Берет волк лису к себе на плечи, а она сидит да кричит: «Битый небитую несет!» Принес домой и спрашивает: «Что ты, бедная лисухна?» — «Ой угорела, голова болит». А ты наловил ли меньков (рыбки)? — «Ох, лисухна, не спрашивай, рыбки не наловил, а хвост улепил». Пришли поповы работники, били, колотили, еле домой отпустили.
Рассказанный Федосовой вариант сказки — контаминация нескольких мотивов сюжета о лисе : «Лиса крадет рыбу с саней», «Волк у проруби», «Лиса-повитуха», по словам исполнительницы («как у нас рассказывают»), сказка относится к широко бытующим, однако ее исполнение дает основание предположить об индивидуальной интерпретации и структуре. Среди многочисленных общерусских вариантов сюжетов о лисе и волке нет ни одной записи из Заонежья до Федосовой.
Когда идет речь о сказителе такого масштаба, как Федосова, значим каждый факт, каждый штрих и деталь, которые не должны оказаться вне поля зрения исследователей. Извлеченные из очерка тексты детского фольклора, не обратившие на себя внимание фольклористов, открывают еще одну грань уникального таланта Федосовой. И они, эти тексты, несомненно, должны были занять свое место в названных собраниях детского фольклора Карелии.
И снова о памятнике Ирине Федосовой
Три года назад, в 2017 году, научное и культурное сообщество России очень достойно отметило 190-летие Ирины Андреевны Федосовой: состоялись большие федосовские чтения в Петербурге и Петрозаводске, малые чтения в библиотеках Медвежьегорска и Кузаранды, публикации в академических изданиях и СМИ. Тогда прозвучало единодушное мнение: необходим памятник великой, не знающей аналогов в мировой культуре сказительнице и народной поэтессе.
Министерство культуры Карелии своим решением объявило конкурс. В «Лицее» публиковалась дискуссия о том, каким должен быть памятник Ирине Федосовой. Были предложены два проекта. Однако представленные эскизы свидетельствовали, что скульпторы далеки от понимания индивидуальности и уникальности Федосовой, они не изучили ее иконографию, не погрузились в ее тексты, предложили некий среднестатистический портрет сказительницы вообще вместо конкретного и реального образа.
Проект не был принят. Про памятник забыли. И судя по всему, проблему закрыли.
К проблеме необходимо вернуться. Вернуться потому, что речь идет о фигуре мирового значения, каковой является Ирина Федосова. И Петрозаводск, в котором всего три памятника связаны с поэзией и искусством (Пушкин, Державин, Морозов и Рождественский), обретя такой памятник, многократно повысит свою культурную привлекательность. Не говорю уже о том, какую содержательную и прекрасную страницу получат экскурсоводы, а с ними гости нашего города.
Новое о Федосовой
К 1890-м годам имя Федосовой уже укоренилось в науке (к этому еще вернусь). В 1895 году председатель англо-русского Литературного Общества в Лондоне д-р Казалета запросил реферат об И.А. Федосовой для оглашения его на заседании Общества (Чистов К.В. Народная поэтесса И.А. Федосова. Петрозаводск, 1955. С. 135.)
Во время Всероссийской Художественной Промышленной выставки 1896 года в Нижнем Новгороде в течение двух месяцев Федосова выступила более 20 раз и обрела огромную популярность. О ней писали западноевропейские и американские газеты. Пришло приглашение посетить Америку, от которого она отказалась, сославшись на дальность расстояния и здоровье (см. «Нижегородский листок», 1896, № 152).
Этим я предвосхищаю совершенно неожиданный факт, касающийся всемирной славы Ирины Федосовой. Им я обязана своему другу, петрозаводскому врачу-хирургу, покровителю многих творческих людей, человеку разносторонних интересов, бескорыстному и доброму — Адольфу Григорьевичу Островскому.
Среди его многочисленных корреспондентов есть Эдуард Варламов, сын некогда известного и замечательного карельского радиодиктора Анны Варламовой. Врач-психиатр, он многие годы живет в Америке, содержит лавку и пишет книгу с возможным названием «Записки мелкого лавочника». Дальше буду цитировать письма этих двух людей, благодаря которым я вышла на Федосову.
Из письма Варламова Островскому:
«Ведь что такое лавочка? Да ещё не просто этническая, а специфически русская? Тут всякий народ забегает! У кого корни российские, у кого работа была связана или все ещё связана с русским языком, кто ещё в годы холодной войны учил русский в школе, чтобы, как их учили, сказать по-русски «Не стреляйте!», как мне про те времена рассказывали, кто просто был в России и имеет желание рассказать, как им там понравилось и прочая, прочая, прочая. < … >. И в этих «Записках» я хочу рассказать о встречах с самыми разными людьми, совершенно разных и часто уникальных профессий. .< …> Начну с рассказа об одном из первых наших посетителей. Джим, уже в ту пору пожилой человек, убедившись, что я тоже умею говорить по-русски, перешёл на русский. Прекрасный словарь, прекрасное произношение, чуть-чуть прибалтийского акцента.
Узнав, что родом я из Карелии, спросил он меня знаю ли я случайно, где находится деревня Кузаранда? Да кому ещё во Флориде знать про деревню Кузаранда, как не мне! Но, не скрывая удивления, интересуюсь у Джима, мол, откуда ему-то здесь в США, во Флориде известно о сем скромном сельском поселении? Отвечает, а точнее, спрашивает, мол, в таком случае, милостливый государь, не знакомо ли вам имя Ирины Андреевны Федосовой? Ну, я лицом в грязь не ударил, не уронил честь выпускника Петрозаводского университета, ответствую, мол, так и так, знамо, пела, плакала она по разным житейским поводам, но так складно, что в науку не только вошла, но и осталась. Правда, сказал я, плачи ейные я вопроизвести не могу. — А я, — говорит Джим, — могу. И пропел тут же, не отходя от моей кассы в прямом смысле этого слова. Оказалось, что Джим имеет докторскую степень по русскому языку, а по плачам и причитаниям Ирины Андреевны диссертацию написал.< …> Сейчас ему под восемьдесят и мы по-прежнему с ним дружим».
Когда Адольф Григорьевич рассказал мне об этом письме, я была потрясена тем, что в далекой Америке живет человек, знающий, кто такая Федосова из маленькой заонежской деревни Кузаранда и написавший о ней диссертацию. Попросила Островского задать Варламову, а через него Джиму несколько вопросов.
Из писем Варламова: «Дорогой Адольф Григорьевич! Я послал все вопросы Джиму сегодня днем, но ещё мне не ответил. Но я точно знаю, что в Кузаранде он не был. Он был дважды в СССР в 1970 году и в 1973 по студенческому обмену со стипендией Фулбрайта в течение 6 недель в каждый приезд. Занимались они в МГУ, а потом их возили в Киев и в Одессу».
«Джим рассказывает, что этой темой о Северных плачах заинтересовал его профессор Давид Франклин Робинсон.(David F.Robinson) ещё когда он заканчивал Университет в Орегоне. Именно он рассказал ему об Ирине Андреевне Федосовой».
«Из объяснений Джима я понял, что здесь не предполагается издание реферата диссертации, как это обычно делалось во всяком случае в моё время в Союзе. Но Джим пишет мне, что имеющаяся у него копия имеет 50 страниц. Может быть, это и есть реферат, как мы его понимаем в российской практике. Джим подчеркивает, что Свадебные плачи изучались в его университете, но реже, чем славянские героические эпические, похожие на традиционные греческие в традициях Гомера. Он же выбрал именно похоронные плачи, потому что ими никто не занимался в ту пору в его университете».
«Продолжаю работать над частью посвященной Джиму. Сведения для Софьи Михайловны: диссертация Джима (James Cody Phillips) «The Role of Syllabic Regulation in the Russian Folk Lament. Ohio State University 1975. 113 pages long + 5 pages being the List of References». Джеймс Коуд Филипс. «Роль слоговой регуляции в русском народном причитании». Унивеситет Огайо 1975».
«Забыл сообщить главное, быть может, более важное для Софьи Михайловны. Сегодня я получил сообщение от Джима о сути его диссертации. Он подсчитывал предлоги в Северных плачах и нашел, что их количество значительно больше в плачах, чем в обыденной речи этих сказителей. На мой неграмотный взгляд, это многократное повторение предлогов и придавало необходимую эмоциональную окраску тому или иному плачу».
Вот такое поразительное свидетельство всемирной известности Ирины Федосовой, без преувеличения великого национального достояния российской культуры.
