Рассказ
Утром Шарик проснулся в решительном настроении.
Это был обыкновенный пёс, родившийся пёс знает где, хотя было принято считать, что под крыльцом большого дома. Тёмным, неясным было и его происхождение: по масти вроде восточноевропейская овчарка, но окружающим Шарик всегда старался видеться чистым немцем, то есть немецкой овчаркой. Те – дюже породисты, на общем Дворе жила одна такая сука – хороша! К ней наш герой часто подходил нюхаться и дружелюбно, по-свойски, дворовому, полаяться. Часто пёс таскал кости, добытые у доверчивого хозяина, к будке суки и там зарывал в разных потаённых местах. Она иногда замечала эти схроны, тогда они вместе обгрызали с мослов сахарные хрящи. Но Шарик не расстраивался, у него же костей еще много, а будет и того больше, и поэтому весело и кокетливо с собачьими шутками вертел хвостом. Разговаривали они на одном языке.
Другие собаки двора знали Шарика. Пробегая мимо его жилища, изредка заглядывали. Ничего в его халупе особенного не было: старая прохудившаяся конура, огромная, больше, чем нужно собаке, исстари покосившаяся, даже лаз из неё во Двор прорублен чёрт-те где, возле самой крыши, а за порогом сразу лужа. Но ничего, стояла пока. Шарик встречал снующих хвостатых замысловатым рыком, то ли приветственным, то ли предостерегающим. С трудом понимали его собаки, не знали, чего и ждать, но поскольку будка чужая, то лучше обходили её стороной. От греха, хотя догадывались, что живётся тут сладко. Рядом с хозяйской дверью. Откуда разные припасы прямиком сначала к Шарику, а уж остальным что досталось.
Шарик, зная о прикопанных по всему двору заначках и не беспокоясь о грядущем, весь день в одиночку за домом на болоте беспечно гонял журавлей, которые в ужасе разлетались кто куда. Доставалось и кошкам. Они, только благодаря прицепленным на них радиоошейникам, потом долго разыскивались хозяевами за сараями в кустах. В общем, вёл пёс богатую общественную, если можно так сказать, жизнь. Особо никого не занимая. Однажды даже прокатился в кузове трактора, который повёз на поля навоз. Шарик очень удивился тогда, что есть ещё и поля! Ему хотелось в кабину, повертеть черной круглой баранкой. Но ему поддали лопатой, которой копали не то картошку, не то гречиху.
Сегодня настроение было решительным донельзя.
Перепроверил быстрым кругом все припрятанные припасы. Попытался их посчитать. Не удовлетворился, так как всё осилить не смог. Обоссал, по мере сил, все углы во дворе, громко задирая ногу и нарочито грозно кидая комья земли лапами куда-то, не глядя назад. Побежал, побежал… и завалился вдруг не возле своей конуры, как обычно, а возле миски у маленькой дощатой развалюхи соседской собаки Олёнки. Та испуганно взвизгнула, будучи маленькой лохматкой, родившейся от кобелей всего двора у одноухой не то лайки, не то польского огара. Облезлая двуцветная пуховка завизжала на всю округу, подозревая Шарика в вероломстве. Он оскалился, показав зубы. Ему не нужна была её кривая будка, своя такая есть. Только лишь миска. Большая и медная, туда много чего может поместиться, и её наверняка сопрут другие, если не он сейчас. К тому же через зону ответственности этой малявки ему приходилось пробегать с костями к нычкам, и она редко тайком приворовывала его добычу. Олёнка подпустила под себя со страха, и понеслась по двору, предъявляя каждому встречному свой этот конфуз, а также растявкивая новость о захвате Шариком её миски, соврав правда, что в ней при этом было еще и полно отличной еды.
В округе жили разные псы: туповатый бордосский дог; американский мастиф с черной мордой, но с размытой родословной; трепетный пойнтер с аристократической стойкой и другие тоже. В основном кобели, но и суки проскакивали. Например, Та – немецкая овчарка. В основном взрослые собаки, серьёзные. Каждая из них жила там, где ей было положено жить. Кто при доме, кто в квартирах соседнего таунхауса. Эта вот при маленькой ферме, а Та для охоты, поэтому чаще в вольере. Все углы и деревья были давно поделены и помечены. Все места для игр и прятанья еды тоже.
— Так что ж тебе, кривой Шарик, не живётся-то?!
Шарик, прижав драгоценную пустую миску мохнатыми лапами, чтобы её не увели, сурово и упёрто огрызался, не желая отступать. Захват миски произошёл не осознанно, по наитию какому-то, но уже произошёл. Теперь назад для него дороги не было. Лежать и огрызаться. Он не любил сдаваться. Собаки переглядывались в недоумении, что он там рычит и зачем. Немецкая овчарка сначала было могла разобрать, но и та сдалась непониманием. Весь двор окружил Шарика кольцом. Псы стояли, гордо расправив грудь, с поднятыми в напряжении хвостами, медленно и зло ими покачивая. Их агрессия вызвала у нашего героя яркое недоумение.
— Почему вы меня не понимаете? Мне ведь нужна вот эта миска очень! Кажется…
В это время вышел хозяин, дабы предотвратить свару, схватил Шарика за ошейник и пристегнул тяжелой, гремящей цепью на место. На шариково место. Всё, что он успел сделать, – схватить зубами миску и потащить её за собой. В зону своей цепной ответственности.
Собаки сначала не расходились, рыча и обсуждая произошедшее. Решили: Олёнке выдать новую старую миску, ту, которая была у неё до медной, вон она там под забором валяется, пусть и чуть дырявая от дроби. Охотнички постреляли в неё вместо мишени. Затем все потихоньку разбрелись по свои местам, предварительно все-таки поиграв посреди Двора перед носом Шарика, и демонстративно растащив часть его нычек, тех, что смогли найти. Пролаяли ему, что завтра поищут повнимательнее …
… Вот уже какой год Шарик крепко привязан к своей прогнившей конуре. Хозяин никогда не даёт ему погулять по двору, да и еды подносит впроголодь. Все собаки весело носятся перед глазами, к нему правда никто не забегает, даже лапу не задерёт в его сторону. Припрятанные запасы растащены, да и где они были, Шарик давно забыл, а если бы и помнил, то как до них достать. С цепи-то. Тихо позвякивая её звеньями, скучно облизывает разбросанные вкруг и не раз уже переобглоданные кости. На всех прохожих пёс кидается со злобным лаем, показывая пока еще не до конца сгнившие зубы. Безнадёга, короче, какая-то.
Он лежит в будке, глядит в прорубленное неуместное окно, которое зачем-то смотрит как раз на весь двор, где всем так дружно и занятно. При нём пустая, но медная миска. Прикрыв глаза, чутко задумался, положив в неё морду. Его возможные дети резвятся наверняка где-то на свободе сотоварищи. Друзей у него никогда не было, прихлебатели одни на дармовщинку. Немецкая овчарка сначала было завертела с мастифом, тот любил за ней подглядывать, а недавно вот сдохла.
Ночами он через дыры в ветхой крыше видит, как в лунном небе пролетают стаей большие редкие птицы, те, которые раньше от его гонок бросались во все стороны врассыпную с болота, а теперь вот спокойно, ровными клиньями, строго с юга на север.
И потом обратно…
