В декабре 2017 года в издательстве Петрозаводского государственного университета вышла новая книга прозы Леонида Вертеля «Былинки». «Лицей» публиковал год назад подборку былинок. В сборник вошли 28 миниатюр, разных по настроению и сюжету, и по определению самого автора — «художественно-документальных». Здесь и личный жизненный опыт, и размышления о нём, и попытка запечатлеть в слове красоту мгновения, «раздумья творческого человека, осмыслившего события прошлой и настоящей жизни и кое-что понявшего о времени, людях и о себе».
Публикуем одну былинку из книги.
ЖАБА И СОЛОВЕЙ
В наших северных широтах после бесконечного снежного плена весной всё живое будто рождается заново. Мне кажется, и я, словно примороженная лягушка, оттаиваю и возвращаюсь к нормальной жизни. А к тому времени, когда к запахам прогретой земли природа добавляет музыкальное сопровождение — разноголосый хор прилетевших птиц, удержаться от поездки на природу невозможно.
В один из вечеров я сидел в своем лесном «имении» на бревне у бани, глазея на божий мир: небо, ждущее первой звезды, притихшее лесное озеро и девственно чистый лес без единого человечка на десятки километров!
Солнце уже свалилось за еловую гриву, и всё живое готовилось к ночи. Птицы тоже. Не стало слышно задорной песенки зяблика, замолчал странно булькающий крондшнеп, протрубили на всю округу и смолкли журавли, угомонились заполошные дрозды–рябинники, и только изредка в потемневшем небе ещё блеял по–овечьи бекас да не покидал вершину ели один из лучших солистов — певчий дрозд.
Свои посиделки заканчиваю по обыкновению, когда поздний вечер встретится с ранней ночью и на небе зажгутся первые десять звезд. Где они появятся, мне известно заранее, и я каждый раз, слушая затихающих птиц, разыскиваю их на небе и здороваюсь — с третьей… пятой… восьмой…
И когда с нетерпением я поглядывал на силуэт вербы, где должна была появиться предпоследняя девятая звезда, совсем рядом, в каких–то двух шагах, послышалось странное, будто из-под земли, урчание.
Оно было низким по тональности и каким–то неприятно утробным. А через секунду я сообразил, что это подала голос жаба! Раньше доводилось слышать ее рулады, но это было давненько, уже подзабыл.
С её выходом на сцену пришлось перестать быть звездочетом, потому как непроизвольно превратился в слушателя.
В это время над озером, как говорила моя бабушка, выстала абсолютная тишина, даже певчий дрозд замолчал. Казалось, жаба солировала уже только для меня. Оставить ее одну в эти минуты было бы, как бы это правильнее выразиться, нечестно, что ли…
Сказать, что утробное урчание мне понравилось, было бы неправдой. Разве сравнить его с певчим дроздом! Да и выглядела солистка не очень. Несколько раз в разное время я натыкался на нее в этом месте. Большая, грязно–серого цвета, вся в бородавках, с раздутым пузом, кроме отвращения она ничего не вызывала. Рядом с ней лягушки — красотки! Иван–царевич из сказки мог их запросто целовать, а жабы… Одно название чего стоит! Брр…
Однако чем дольше я слушал её призывные рулады, тем больше начинал входить в ее положение и болеть за нее. Она ведь тоже живая, говорил кто–то во мне, небось и гормоны терзают её, как все живые существа в свадебное время. В чем же ее вина, что не может щебетать ласточкой или выглядеть подснежником?
Вон человеческие мамзели, чтобы завлечь принца на белом коне, спешат украсить себя модными прическами, на коготках рисуют цветочки, выкалывают тату в интимных местах, а то и пирсинг вставляют в местах ещё более интимных… А жабе только и остается, что петь. Петь в меру подаренного природой такого вот необычного для нашего уха голоса.
Через какое–то время жабий адвокат во мне победил окончательно, и я уже спокойно без всякого отторжения слушал единственную певицу, которая, как выяснил потом, называется по–научному вполне благозвучно — «Буфо–буфо».
И тут случился апокалипсис! Не преувеличиваю. В том самом ивовом кусте с распустившимися котиками, где уже давно зажглась девятая звезда, неожиданно ударил соловей! Не запел, не защелкал, а именно ударил, словно расколол весеннюю ночь на две части, до и после. Так близко соловья мне слышать не приходилось, он отщелкал своё первое колено, будто сидя у меня на плече.
В наших местах этот титулованный певец гнездится редко, холодновато для него, но уж если прилетит, то поет как сумасшедший, ночами напролет. Вот и сейчас, видимо, радуясь, что наконец–то добрался до места и не попал на заморозки, он сыпал и сыпал свои коленца, то щелкая, то рассыпая звонкую дробь, то шипя по–змеиному.
И не стало слышно жабы. Соловей–разбойник продолжал упиваться своим вокальным совершенством, а во мне зарождалась к нему странная неприязнь. Наверное, срабатывала привычка болеть за слабейшего.
Ну и гусь, думал я, меньше воробья росточком, а сколько звука! А если его ощипать? Там, небось, останется одна молекула. Когда–то в голодном детстве мы с дружками хотели сварить воробья, но после того, как его раздели, там не хватало на один зуб. До супа дело так и не дошло. А тут ведь пичуга ещё меньше…
Теперь уже внутри меня объявился адвокат, представлявший интересы соловья. Он стал убеждать, мол, да, малявка, но зато какой голосовой аппарат! И кто-то второй внутри меня вынужден был согласиться с такими резонами. А ведь правда, невероятно голосистый певец, что тебе Паваротти или Доминго. И поет всю ночь напролет без всякой фанеры! Кажется, в тот вечер в противостоянии жаба — соловей я запутался окончательно.
Лесной дом стоит высоко на горе, и примерно на середине тропы, ведущей к озеру, я однажды установил кресло от жигуленка, выброшенное кем-то за ненадобностью. Оно единственный предмет цивилизации среди полей бывшей деревни, давно заросших снытью, таволгой и иван-чаем. На кресле не просто отдыхаю. Это в некотором смысле трон, сакральное место, где, созерцая окрестности заповедного озера, я удаляюсь от мира людей и ищу единения с природой.
Иногда в эти минуты над головой безмятежно плывут белые облака, навевая фрагменты из рая, иногда надвигаются тучи с колесницами Ильи Пророка, а иногда опрокидывается таинственный звездный купол с Млечной рекой.
После сегодняшнего концерта у бани, сидя на «троне», я разглядывал темную вуаль ночи, слушал притихший лес и думал, как же всё гармонично, как всё совершенно в нашем мире! Даже комары, воюя с которыми иногда отвешиваю себе звонкую оплеуху, и те не лишние на земле. Что уж говорить о «Буфо–буфо», теперь я за нее горой…
«Былинки» Леонида Вертеля поступили в продажу в книжный кисок в Главном корпусе ПетрГУ.
