Сегодня красивая дата у петрозаводского поэта Олега Мошникова: ему исполняется 55 лет. По традиции в день рождения публикуем его новые стихи.
Из цикла «Обережье любви»
Душа
По дороге, хлябь и травы
Долгой палкой вороша,
Ради благ и бренной славы
Не задержится душа.
Через лес непроходимый,
В горку Млечного пути…
Сколько – неисповедимо –
Божьей страннице идти.
Карельская свирель
На любовь идет гаданье,
Колдовской узор плетется…
Отыскал свирель под камнем
Пан – на озере-болотце.
Над волной сплетая звуки,
Камышинку тянут губы:
Топяному Пану любы
Песни названной подруги,
Голос девичий негромкий,
Тихо сказанное слово,
Заозерной незнакомки
Дар под камешком соловым.
Все прочней на сердце крепи,
Грозовое звонче небо! –
Погружаясь в быль и небыль,
Обратился в камень лембой*.
Над водой, над черным лесом
Продолжался плеск свирели:
Там, где след читался бесов, –
Берега окаменели…
лембой** (вепсск.) – черт
Подросток
(переселенческая быль)
Зима. Последний год войны.
На бывший финский хутор Микли
Пожитки наши свезены.
От дома теплого отвыкли
Переселенцы… Жарит печь.
Безмолвен лес запорошенный.
Смогли до времени сберечь
Снега земли «освобожденной»
Хозяйский погреб и дрова.
Но – чу! Ночами со двора
Стал кто-то чурки воровать.
Стащил фуфайку и косу –
Подросток! – прячется в лесу…
В землянке пойки* – закрома,
И не страшит его зима.
Уже привычно машет: «Русся!»,
На новый промысел, не труся,
Выходит днем. Собрался жить
Лесовиком, медвежьим братом.
Пришлось о парне доложить.
И – увели под автоматы…
И вовсе был он не опасный –
Худой, прыщавый, кадыкастый!
Таким его я и запомнил…
За немоту сиротских зим,
За дом родительский, за погреб –
Мы виноваты перед ним.
*пойка (финск.) – мальчик, подросток.
Соломонида
(предание)
Где храм господний? Где крыльцо?
Погост в траве высокой тонет.
Всё – гладь тайги…
Земля – яйцо
У Вседержителя в ладонях…
Дышал золой сухменный лес,
Горячие дымились росы, –
Гудел пожар! Подняли весь* –
В набат – горящие покосы!
Бросая скот, амбары, дом,
Бежали люди за деревню
И били горестно челом
В крыльцо седой старухи древней –
Соломониды… Колдовать
И врачевать могла отваром
Ведунья: «Полно горевать…
Бог в помощь, справимся с пожаром»
И то – была о том молва –
Могла смирить старуха бурю!
И знала средство и слова,
Чтоб отвести беду любую.
Яйцо куриное в руке…
Заговорило в сердце знанье:
Ветрам – на вепсском языке –
Стихии пела заклинанье.
И, показав свой дар огню,
Пошла шажками, вкруг болотца, –
Оставив черную стерню,
За ней пожар лесной крадется…
Яйцо плеснуло только раз
Озерной светлою волною:
Не видя дна, огонь погас,
Волной укрывшись с головою.
Знать, скорлупы не расколоть,
Не понесла земля урона!..
Ко лбу приложена щепоть:
Вернулась в горницу икона.
Весь* – летописные вепсы.
* * *
Снег имеет множество названий
В племени – земли родимой – весь:
Полотенцем свежим после бани,
Первоснежьем выбеленным днесь,
Колеёй морозной, светом, домом,
Пухом, неприкаянным досель,
Серебристой далью, ломким комом,
Шапкой, нахлобученной на ель,
Резкою, игольчатою вьюгой,
Ноздреватым, ровным как стекло;
Может быть хозяином и другом:
В заметенной горнице – тепло…
* * *
– Когда приедем? Сколько миль
Трястись? Одна напасть…
Черт в воду мерку уронил,
Другая не нашлась.
Во вторник – морось и волна,
В четверг – бушлат промок.
Рыбалка даром не нужна,
И фукус был не впрок.
Покинул остров Робинзон
И – пятницы не ждал:
Глядеть на серый горизонт
Давно прошла нужда…
Приветил катер огонек,
Завесу приоткрыв.
Поморский берег недалек –
Когда бы не прилив.
Когда б не заняла Чупа
Бараки старых зон –
Все б в море Белое ступал
Залетный Робинзон.
Оберег
друзьям – Алексею Жидкову и его Татьяне
Неброский камень – дар поморской тони –
Ребрист и темен, сразу не поймешь, –
При повороте граней на ладони
Живут лисица, женщина и еж.
И сколь мужей охотничьего рода
Сердил и нежил, радовал и жёг,
Отточенный изменчивой природой,
Преображенный виденьем божок?..
Морскую тишь и взмах платка у пирса –
Счастливый возвращает оберег:
Кто в берег моря Белого влюбился –
Останутся с любимыми навек.
Обонежское чудо
жене Марине
Кружится мiр! – с Галилеем в расчёте –
В бездну Вселенскую верует Рим…
В ночь набежавшую позвездочётим,
Рядом – на банных дровах посидим:
Дача – роднит с тишиною келейной
Дым и смородину, небо и твердь,
В мир – необъятный, душевный, семейный –
До бесконечности можно глядеть.
Темными чащами, млечным отливом
Тянется летних деньков бытиё:
Нет уже времени быть несчастливым…
Вот оно, Господи, чудо твоё!
* * *
Ну, здравствуй, дуб, железная кора!
Литые швы, зазубрины и вехи –
Хранят Петрозаводского двора
Источенные временем доспехи.
Порывами – вздыхает великан,
Кольчужный лист вздымается знакомо:
Привычный к среднерусским берегам –
Ты встал на страже северного дома.
Раскидистый… Склонился надо мной.
Горит щека. Покоен шорох сердца.
Шершавый ствол, играющий волной,
Из тайных пор – выпрастывает детство.
Песни маленьких кивачат
памяти детского санатория «Кивач»
Ждет автобус. Куплет прощальный.
В горле нежно слова горчат.
Завтра светлое обещали
Песни маленьких кивачат…
Сколько снегу в ту зиму было?
Молчалив кончезерский бор.
Время – крепко в себя влюбило,
Не истаяло до сих пор.
Репродуктор гремел советский.
До разлива – во всю весну,
Без мечты – санаторий детский
Не давал ребятне уснуть.
Юный солнечный барабанщик
Поднимал на заре отряд!
Не придуманный, настоящий
Кибальчиш собирал ребят…
Средь карельских простывших весей,
Хрипотцой наградивших горн, –
Согревало дыханье песен
Горло гулких сосновых крон.
* * *
Поэт незримо исчезает
В пустом проулке, между строк.
Куда бредет душа босая?
Почто? – Единый знает Бог.
В осенней дымке угасает
Закатный луч – свеча Христа…
И посох медленно ступает
В хлябь облетевшего листа.
