Я из военного детства

В тот год, двумя днями раньше начала войны, я окончил 7 классов 35-й средней харьковской школы и был зачислен курсантом 14-й харьковской артиллерийской спецшколы.

Таких школ в начале 40-х годов было немало в разных городах Советского Союза: артиллерийские, морские, авиационные спецшколы готовили подростков к службе в Красной Армии. За 3 года обучения (8—10 классы) воспитанники получали полное среднее и военное образование по программе военных училищ. Но тогда нас, 14-летних мальчишек, больше всего привлекала в этой школе военная форма. Настоящая, красивая и самая модная — брюки навыпуск, китель с петличками и эмблемами, настоящая шинель. Но верхом желания была фуражка.

Все снаряжение нам выдали в тот же день, и я, довольный и счастливый, пришел домой. Во дворе меня встретили друзья и, увидев форму, очень пожалели, что не поступили в одну из трех харьковских спецшкол. Мама устроила праздничный обед, и вся семья поздравляла меня.

Два дня я провел в радости и счастье, все время открывал шкаф и рассматривал форму.

В воскресенье 22 июня мы со старшим братом, студентом 1 курса авиационного института, по давно установившейся в семье традиции, пошли на утренний сеанс в кинотеатр «Рот-фронт», находившийся недалеко от дома. А когда вышли из зала на площадь перед кинотеатром, услышали по радио, что в 12.00 будет передаваться важное правительственное сообщение. На площади собирались празднично одетые люди — ведь это было воскресенье.

Ровно в 12 часов раздался голос Левитана…

Война?! Со всех ног я побежал домой, а брат пошел в районный военкомат. Дома я застал плачущую маму, посуровело лицо отца. Они обсуждали сложившуюся ситуацию. Так закончились мои беззаботные мирные будни. Началась война.

Через несколько часов была объявлена первая в городе воздушная тревога. Всем гражданам предложили уйти в укрытия, которые были вырыты в каждом дворе.

Назавтра я пошел в спецшколу (в форме!). Во дворе собирались все курсанты, преподаватели, командиры. (Во главе каждого класса-взвода был командир, все классы одной параллели объединялись в батарею, а три батареи объединялись в дивизию). Очень быстро построились курсанты 2-й и 1-й батарей, а что касается нас, новичков, то эта процедура продолжалась довольно долго.

Старший политрук Перевозчиков, командир дивизиона, кратко и четко сказал, что мы теперь не дети, а защитники Родины. На нас военная форма, которая ко многому обязывает. А то, что мы не умеем еще стрелять, это нужно преодолеть за короткое время. На 30 июня был назначен наш выезд в Чугуевские военные лагеря. В течение недели мы были распределены по группам для охраны государственных и военных объектов.

Каждый раз, возвращаясь домой (а это было через день), я встречал на себе взгляды мамы и старших сестер, настороженные и очень заботливые, но никаких вопросов мне не задавали. Поужинав, я ложился спать и засыпал как солдат после боя — быстро и крепко. И только воздушная тревога, а она была почти каждый день, прерывала мой сон…

30 июня мы приехали в Чугуев Харьковской области, где находились военные лагеря, построенные еще при Екатерине II. Две недели пролетели как миг: подъем — в 6.00, отбой — в 22.00, а в течение дня — напряженная военная учеба, стрельбы, изучение матчасти орудий, стрелкового оружия и воинских уставов. 15 июня наш дивизион был поднят по тревоге и вывезен примерно на 200 км к западу от Харькова на строительство противотанковых рвов, пехотных блиндажей, артиллерийских позиций.

Ежедневно, почти в одно и то же время, нас облетали немецкие самолеты, но не стреляли, а сбрасывали листовки: «Дети и дамочки, не ройте эти ямочки, приедут наши таночки, зароют вас всех в ямочки».

Изредка раздавались пулеметные (с самолета) очереди, и мы просто ложились на землю, так как никаких укрытий не было, а работали в чистом поле. Несколько раз мы вместе с военными вылавливали немецких десантников.

Так прошли три месяца, причем с каждым разом мы перемещались на новые позиции. Наши войска отступали.
В ночь с 14 на 15 октября мы вернулись в родной Харьков. Накануне в течение двух-трех часов город подвергся бомбардировке, много было разрушений, пожаров — город полыхал огнем. Мы возвращались домой, не надеясь своих родных застать в живых. Рядом с нашим домом, на стадионе «Металлист», еще в июле были установлены зенитные батареи, и немцы стремились подавить их. Вокруг были крупные предприятия — паровозный, электромеханический заводы и другие.

Я не просто шел, я бежал. А добежав до угла своей улицы, остановился… В темноте я не увидел следов бомбежки. Прибежал домой — он цел и невредим. Постучал в дверь… Через несколько секунд я услышал голос папы: «Кто там?», и с радостью ответил: «Это я!» Было 3 часа ночи. Вся семья поднялась, согрели чай, и мы просидели почти до утра. От брата, который в составе отряда института находился где-то в районе Запорожья, не было никаких известий, да и я явился неожиданно, так что можно понять состояние родных в ту ночь. Я видел, какое облегчение принес им своим появлением.

А через несколько дней, 20 октября, почти с последним эшелоном спецшкола —    за три дня до полной сдачи Харькова —    отправилась в Казахстан. Эшелон отправлялся в 12.00, а за 2 часа до отправки на вокзал пришел мой брат, который утром вернулся в город. Грязный, обросший, он уехал с нами. Его институт эвакуировали еще в сентябре. Наш отец работал учителем в спецшколе, так что уехала вся наша семья. Мы пробирались к месту назначения в Актюбинск почти месяц, под бомбежками, без продуктов и воды — в дороге все достать было очень сложно. Когда проехали Украину, Саратов, то ситуация изменилась к лучшему: выдавали горячую еду один раз в сутки, хлеб и сухой паек.

Во второй половине ноября (а в Казахстане в это время было тепло и сухо) мы добрались до Актюбинска. Несколько дней ушло на устройство, а затем почти на месяц мы выехали в колхозы для завершения уборочной кампании.

В декабре начались занятия, военная подготовка, несение караульной службы. Никаких каникул, перерывов не было, даже летом. В июне 1944 года там я и окончил спецшколу. В последний год учебы, будучи курсантом выпускной батареи, я стал «по совместительству» учителем математики у самых младших курсантов одного взвода. Учителей катастрофически не хватало. Кстати, мои подопечные успешно сдали экзамены по математике и их «учитель», на два года старше их, тоже успешно, с золотым аттестатом, окончил спецшколу.

Нам предоставили право выбора военного училища. Я выбрал 1 КОЛКАУ — 1 -е Киевское артиллерийское ордена Ленина Краснознаменное училище имени С. М. Кирова, и в конце июня уехал в Красноярск, где оно в то время находилось.

17 сентября 1944 года, семнадцати лет, я принял военную присягу.

Детство кончилось окончательно, хотя фактически оно кончилось в первый день войны. Но я счастлив, что у меня было такое трудное и все же очень романтичное детство. Я счастлив, что судьба подарила мне и юность, и старость, и я дожил до 50-летия нашей Победы.