В Театре кукол Карелии появился необычный спектакль по сказке Корнея Чуковского. Режиссер Людмила Федорова и художник Александра Ковальская рассказали нам о замысле постановки, которую когда-то, после премьеры, они зареклись переносить в другой театр.
Жители города смогут оценить постановку уже сегодня. Думаю, вам понравится необычная концепция спектакля. Оказывается, загадочная история с говорящим умывальником и кусающимися мочалками — всего лишь научный опыт, который проводит лаборатория чистоты. Вероятно, зрителей привлечёт и приём «чёрного кабинета», с помощью которого создаётся полная иллюзия самостоятельной жизни кукольных персонажей. Кстати, героев в этой истории более чем достаточно. Каждая вещь — брюки, книги, щетка — наделена собственным характером, особенной пластикой и своим неповторимым голосом. Интересно, что похожий спектакль успешно существует на сцене Калининградского театра. О том, как двойник калининградского спектакля оказался на петрозаводской сцене, нам рассказали режиссер и художник «Мойдодыра» — Людмила Федорова и Александра Ковальская. Кстати, как выяснилось, они давно уже работают в тандеме.
– Как давно вы работаете вместе?
Александра: – Мы с Людмилой познакомились в Театральной академии, когда обе ещё учились. В то время был интересный проект: собирали попарно художников и режиссеров для совместной студенческой работы, спектакля. Таким образом возникло много интересных тандемов. В тот раз нам не удалось вместе поработать. Но мы познакомились и стали друг к другу приглядываться. И когда я уже была аспиранткой, а Людмила оканчивала академию, у нас произошёл обмен студентами с хорватской Академией театрального искусства и нас туда отправили ставить первый спектакль.
Людмила: – Наш первый совместный проект состоялся в 2008 году. Мы делали «Сказку о царе Салтане» – по-хорватски это Bajka o caru Saltanu. Это был экстрим! Мы поехали в другую страну без знания языка. С нами был переводчик. И мы принялись за первую совместную работу. Если говорить метафорично, спектакль – это ребёнок. По результату очень часто видно, какие отношения были между художником и режиссером. Иногда вроде спектакль без каких-то швов или сложностей, логически выстроен, но видно, что он был труднорождаем. И наоборот, вроде есть какие-то косячки, ошибки, но видно, что вложено очень много любви.
Александра: – Работа художника и режиссера – всегда диалог. А диалог редко бывает звучащим в унисон. Это обмен аргументами и попытка доказать друг другу своё видение. И в этом диалоге рождается какой-то компромисс. Иногда бывает больше совпадений, иногда меньше. Но в этом и заключается особый интерес работы двоих и большего количества людей.
– Были ли сложности в создании спектакля «Мойдодыр»?
Александра: – В этом спектакле у нас мгновенно родилась концепция про лабораторию чистоты. И по прошествии времени даже трудно вспомнить, кому именно принадлежала идея. Такое ощущение, что она возникла одновременно. Нам оставалось только проработать нюансы, технические моменты.
– Мы знаем, что спектакль «Мойдодыр» уже был успешно поставлен на сцене Калининградского театра. Легко ли происходит перенос произведения из одного театра в другой?
Александра: – Это первый опыт подобного переноса. У нас всегда был некий предрассудок против размножения одного и того же спектакля в разных городах. Нам казалось, что утрачивается элемент творчества, когда ты начинаешь повторять сам себя. Но потом мы поразмыслили и решили: чтобы так утверждать, нужно иметь опыт создания такого спектакля. Нам стало интересно проверить, каково это, действительно ли это будет повторением или может быть обогащением предыдущего опыта.
Людмила: – Интересно, что именно на этом спектакле мы зареклись делать перепостановку. Когда в Калининграде нам предложили взять чертежи и сказали: «Мало ли, вы будете делать перепостановку», мы ответили: «Что вы? Мы вообще таким не занимаемся! Только на пенсии можно перепостановки делать». Если честно, у меня пока очень странные ощущения. Спектакль мы ставили в Калининграде в 2012 году. Прошло четыре года. Какие-то вещи меня удивляют, какие-то поражают, какие-то пугают. Это возможность увидеть себя со стороны. Ведь если речь идёт о переносе, то ты берёшь концепцию спектакля и кардинально её не меняешь. Мне было очень интересно работать с актерами. Многие не знают, как выглядел тот спектакль. Я давала какое-то направление, а они уже сами дорабатывали образы. Какие-то вещи мы сделали даже интереснее, где-то совсем по-другому.
Александра: – Что касается декораций и кукол, мы провели работу над ошибками. Потому что всегда, когда спектакль уже родился и отпраздновали премьеру, остаются внутри вопросы к самому себе. Хочется всё равно что-то переделать. Это бывает у меня во всех спектаклях без исключения. Это был шанс взять реванш у самих себя и поменять к лучшему то, что мы недоработали в предыдущем «Мойдодыре».
– Вам хотелось бы повторить опыт с дублированием спектакля?
Людмила: – Я точно не буду ставить третьего «Мойдодыра», хотя многие режиссеры этим занимаются. Есть спектакли, перепостановку которых я хотела бы сделать потому, что по какой-то причине они не идут. Например, мы ставили с Алей спектакль «Колыбельная для мышонка» в Хорватии. И там такая система – приглашают актёров под конкретный спектакль, отыгрывают его 50 раз, пока не посмотрят все дети в городе, а городки там маленькие. Потом спектакль снимают. Если бы в Петрозаводске не было «Сказки о глупом мышонке», я бы его сюда обязательно предложила. Он, правда, очень тёплый и визуально интересный. Я бы хотела дать ему второе дыхание. Потому что сейчас спектакль умер, а хочется, чтобы он где-то был.
– В спектакле «Мойдодыр» у вас 73 действующих объекта. Почему так много?
Людмила: – Театр кукол в принципе предполагает ожившие предметы. И еще: если мы говорим о психологии ребёнка, то до 6-7 лет дети всё одухотворяют. Для них камень живой, вода живая, птичка живая. У всего есть свой дом, кроватка… Это в логике ребёнка – одушевлять предметы.
– Есть ли у вас в жизни такая профессиональная привычка – наделять вещи душой?
Людмила: – Все мы в студенчестве страдали от того, что видели в каждой дверной ручке персонажа. Просто задание было такое на факультете – оживить предмет. Надо было приносить этюды, где ты в предмете видишь образ. Ты едешь в метро и видишь рюкзак, который грустит. У него петельки болтаются, рот как грустный смайлик. Это, мне кажется, уже профессиональная болезнь. Но так, чтобы общаться, говорить с вещами – конечно, нет.
– Александра, какой у вас любимый театральный художник?
Александра: – Для меня вечными вдохновителями являются Резо Габриадзе и Юрий Норштейн. Хотя он не относится к театру напрямую. Но для меня именно видение образов, перенос характера, эмоции и визуальный контекст, то, как он это делает – недосягаемая высота и источник вечного вдохновения.
– Людмила, есть ли современные режиссеры театра кукол, которые вам особенно интересны?
Людмила: – Я люблю Борю Константинова. Мне кажется, всё, что они делают с Виктором Антоновым, – это удивительно (Петрозаводские зрители уже знают этот тандем по спектаклю «Железо».- А.С.) В театре кукол и вообще в детском театре тишина – понятие относительное. Я очень давно не делаю тихих спектаклей. «Аистёнок и пугало» в Белгороде – спектакль, в котором я позволяла себе тишину по неопытности. А сейчас ты вроде стал опытнее и понимаешь, что ребёнок – это актив. Он должен постоянно видеть меняющуюся картинку. И постепенно забываешь про тишину. Мне кажется, у Бори и во взрослых, и в детских спектаклях всегда есть место для тишины. А я боюсь это делать. Действительно, у детей клиповое сознание: четыре секунды – и всё. Тем более сейчас ничем не удивишь: всякие Фиксики, Человеки-пауки и т.п.. Конечно же, люблю Резо Габриадзе. Также мне интересно, как работают белорусы Алексей Лелявский и Александр Янушкевич. Если говорить о зарубежных фамилиях, то это Neville Tranter и Duda Paiva. К сожалению, не могу похвастаться тем, что много всего видела. Постоянно работаю и просто нет возможности ездить на фестивали.
Фото автора и Наталии Крыловой
