«Мединский пишет: «Маннергейм отказался пропустить немцев для удара по городу с севера». Это принципиальное заблуждение».
Ожесточенные споры вызвала недавняя установка мемориальной доски финскому маршалу в Санкт-Петербурге. Предлагаем публикацию питерского журналиста, переводчика, которую он написал после анализа исследований финских авторов о позиции Маннергейма во время блокады.
***
В 2009 году в сборнике «Битва за Ленинград. Дискуссионные проблемы»[1] была опубликована статья «Ленинградская блокада. Цели Германии и Финляндии». Авторы, финские историки Мауно Ёкипи и Охто Маннинен, уделили в ней большое внимание наступлению финских войск на Ленинград и дали оценку действиям главнокомандующего, маршала Густава Карла Маннергейма.
Летом этого года имя финского маршала вновь зазвучало, когда установили доску с его именем на здании бывших кавалергардских казарм на Захарьевской улице. Сначала велись дискуссии на телевидении и радио, потом начались провокации. Доску обливали краской и кислотой, просверливали в ней отверстия, как будто это были пули, пытались разрубить топором. В конце концов власти приняли разумное решение: не стали доводить конфликт до взрыва и перенесли доску в музей Первой мировой войны, установив ее на здании бывшей Ратной палаты в Пушкине.
Видимо, организаторы неудачной акции — глава администрации Президента России Сергей Иванов и министр культуры Владимир Мединский — поняли, что в восприятии жителей Санкт-Петербурга Маннергейм является в первую очередь не российским офицером дореволюционного периода, как написано на доске, а финским маршалом, союзником Гитлера по Второй мировой войне. Финские войска под его командованием помогали немцам удерживать Ленинград в блокаде с севера. В нашем городе блокаду хорошо помнят, бережно передают рассказ о ней из поколения в поколение.
При этом действия финских войск или замалчиваются, или трактуются в том виде, как они излагались в советское время. Возможно, акция Иванова и Мединского не имела бы такого провала в случае проведения длительной разъяснительной работы с учетом сегодняшних сведений о войне под Ленинградом. Но на это нужно время. Его, видимо, у организаторов акции не было, а, кроме того, господствовало мнение, что все само собою образуется. Не получилось.
Никто из организаторов установки памятной доски не удосужился задуматься, что история советско-финских военных отношений и самого Маннергейма чрезвычайно сложная и деликатная. С одной стороны, нельзя забывать, что финские войска угрожали Ленинграду до лета 1944 года, с другой стороны, боевых действий финны по существу не вели и город не обстреливали. Опять же, с одной стороны, они вели освободительную борьбу и отвоевали свою территорию на Карельском перешейке, с другой стороны, отличались жестокостью в обращении с советскими военнопленными.
Позиция самого Маннергейма в войну также вызывает двоякие чувства. Если вопрос поставить прямо: хотел ли Маннергейм капитуляции города на Неве, то ответ будет таким: «Да, хотел», но советского, или, как он выражался, большевистского, Ленинграда. Однако Маннергейм совсем не желал полного разрушения города, как этого жаждал Гитлер. Он намеревался возродить былой Санкт-Петербург путем ликвидации советского режима. Петербург, а с 1914 года Петроград, был городом его славной молодости, того времени, когда он достойно служил в нем офицером царской армии. Но, даже мечтая о возвращении прежнего режима, Маннергейм не намеревался захватывать его своими войсками. Ленинград он собирался покорить чужими руками, хотел, чтобы это сделали немцы.
На эту особенность министр культуры и историк по образованию Мединский почему-то не обратил внимания. Более того, он ее как раз отрицает. В статье, опубликованной в «Российской газете»[2], он так и пишет: «Маннергейм отказался пропустить немцев для удара по городу с севера». Это принципиальное заблуждение.
Финские авторы статьи о ленинградской блокаде возражают ему. Они описывают, как это на самом деле выглядело. По их данным, Маннергейм и его генералитет как раз были заинтересованы в том, чтобы немецкие войска окружили Ленинград со всех сторон. Они пишут, что «31 августа Маннергейм со своей стороны предложил немцам самим перебросить 163-ю пехотную дивизию генерала Энгельбрехта на Карельский перешеек и организовать ее техническое обеспечение через Финляндию»[3]. В данный момент эта дивизия совместно с финнами вела боевые действия северо-восточнее Ладожского озера. Буквально на следующий день Маннергейм отказался от этой идеи. Подсчеты офицеров его штаба свидетельствовали, что «переброска 163-й пехотной дивизии на дорогу Выборг – Ленинград займёт много времени, её артиллерия связана участием в боевых операциях, к тому же возникнут значительные трудности с её снабжением»[4]. То есть передислокации немецкой дивизии препятствовали не политические причины, а чисто практические обстоятельства.
Финские авторы приводят еще один довод, который игнорирует Мединский в своей статье. По их мнению, по мере наступления немецких войск на Ленинград с юга среди финского командования усиливались опасения, что население города будет стремиться вырваться из окружения через финский фронт на Карельском перешейке. В этом есть логика. Многие ленинградцы помнили, что до 1917 года это была российская территория, где отношения с финнами оставались хорошими. Голодные ленинградцы, вырвавшиеся из города, создавали бы только дополнительные сложности финнам. Поэтому в финском генеральном штабе полагали «крайне желательным, чтобы немецкие войска как можно скорее продвинулись бы к Ленинграду также с северной стороны[5]».
18 сентября 1941 года Маннергейм заявил начальнику гитлеровской разведки адмиралу Канарису, что по-прежнему рассчитывает на форсирование Невы немецкими войсками: «Надеюсь все еще, что немцы форсируют в назначенное время Неву и вклинятся между нами и русскими»[6].
Маннергейм был не только маршалом, но и тонким политиком. Ему совсем не хотелось воевать со странами антигитлеровской коалиции. В первую очередь это касалось Великобритании и США. Именно поэтому он желал, чтобы немцы окружили Ленинград не только с юга, но и с севера. То есть чтобы блокада была чисто немецкой, а результатом ее явилась бы капитуляция советского Ленинграда. Подтверждением этому служит высказывание Маннергейма 21 мая 1942 года в беседе с послом Грипенбергом: «Русские никогда не забудут, если финны будут участвовать в наступлении на Ленинград»[7]. У него так и осталось сентиментально-уважительное отношение к старому Петербургу.
Как известно, немецких войск на Карельском перешейке не было. Не потому, что этого не хотел Маннергейм, а из-за того, что советские войска не допустили форсирования Невы в сентябре 1941 года 39-м немецким корпусом, который планировал выйти к Колтушам. Помог в этом созданный в ночь с 19 на 20 сентября плацдарм на левом берегу Невы, вошедший в историю как легендарный Невский пятачок.
А на Карельском перешейке два с половиной года севернее Ленинграда продолжалась странная война почти без выстрелов. По словам участника тех боев полковника Юрия Басистова, Жданов возмущался тем, что финские и русские солдаты одновременно стирали портянки в реке Сестре, по которой проходила линия фронта. Он называл это «окопным кретинизмом», а, по мнению солдат на двух противоположных берегах это было разумным перемирием.
После капитуляции Финляндии в сентябре 1944 года Маннергейм повернул оружие против Гитлера. Из Финляндии в Балтику наконец-то вышли советские подводные лодки, минуя заминированный немцами Главный фарватер. По существу Маннергейм помог ускорить разгром гитлеровской Германии, открыв Балтийскому флоту возможность в полном объеме действовать на морском стратегическом направлении.
Возможно, эти сведения, почерпнутые из финской статьи и новых исторических разработок, помогли бы Мединскому как автору неудавшейся акции планомерно провести разъяснительную работу, привлекая средства массовой информации, общественные структуры и активизируя деятельность в этом направлении городских властей. Авторитетного мнения представителей Петербурга – писателя Даниила Гранина и директора Эрмитажа Михаила Пиотровского в пользу Маннергейма – здесь оказалось совсем недостаточно. Не исключено, что, добившись поддержки общественности, удалось бы избежать столь негативной реакции и даже создать уважительный образ финского главнокомандующего.
То, что произошло с доской Маннергейма, наглядно характеризует современные отношения между властями и широкими слоями населения. Если власти не уважают народ и не считаются с его мнением, то реакция обычно бывает адекватной. Так и случилось. Хотелось бы только, чтобы из всей этой истории был извлечен соответствующий урок.
Санкт-Петербург, ноябрь 2016
____________________
[1] Битва за Ленинград. Дискуссионные проблемы, «Европейский Дом», СПб, 2009
[2] «Российская газета». 26.10.2016.
[3] Битва за Ленинград. Дискуссионные проблемы, «Европейский Дом». — СПб, 2009. С. 76.
[4] Там же. С. 77.
5 Там же. С 80.
[7] Там же. С. 91.
