Еще никогда в жизни я так не ждала наступления осени. Странное для жителя неизбалованных теплом мест заявление, но эта осень обещала быть совершенно особенной — она готовила Хельсинки встречу с великим Амедео Модильяни.
Уникальную возможность увидеть вживую сразу целое собрание работ гениального, но такого труднодоступного Моди, львиная доля творческого наследия которого разошлась по частным коллекциям и знакома простым смертным только по репродукциям.
Помимо огромной художественной ценности работы умершего в нищете Модильяни имеют сегодня еще и баснословную цену: в 2015 году его «Лежащая обнаженная» была продана за рекордную сумму 170 миллионов долларов. С такими ценностями и музеи, и частные коллекционеры расстаются неохотно даже на короткое время. И вдруг, подумать только — с 28 октября по 5 февраля 83 работы Модильяни в художественном музее Ateneum!
…Однажды, в незапамятные времена моего школьного детства, когда Лувр, Оранжери, Метрополитен, Альбертина и даже Атенеум находились не просто где-то в других странах, а практически в другой солнечной системе, я была ошеломлена тускловатой открыткой-репродукцией картины неведомого мне художника.
Дело было в маленьком и беспробудно скучном промышленном городе, на дворе стоял ноябрь, в музыкальной школе неумолимо приближался день технического зачета, а моего педагога не вовремя подкосила ангина. Ангина — болезнь заразная, но перспектива провалить зачет, видимо, была этой заразы страшнее, потому что мне было велено явиться на дом к временно выбывшей из строя, но желавшей держать мою ситуацию с гаммами под контролем Татьяне Михайловне. Ситуация с гаммами была и впрямь так себе, педагог из последних сил напрягала ангинные связки: «Первый, третий, пятый палец, потрясающая безответственность, ну и когда ты, наконец, выучишь аппликатуру!».
Было ясно, что никогда, что жизнь пропала и впереди ничего-ничего светлого. Сплошной технический зачет. Зареванная я была отправлена в прихожую за носовым платком, и вот в этой маленькой прихожей, рядом с обыкновенным зеркалом, пришпиленная к обоям портновской булавкой висела она — репродукция, с которой удивительными глазами без зрачков неожиданно ясно, грустно и проникновенно смотрела необъяснимо прекрасная женщина с непропорционально длинной шеей. Трудно понять, что я почувствовала в тот момент. Была поражена красотой несовершенства? Или просто поражена Красотой? Как бы пафосно это не звучало, к пианино я вернулась другим человеком, умытым и взбудораженным новым знанием о жизни, которая, оказывается, вовсе не «сплошной технический зачет».
Впечатления от той давней первой встречи с Модильяни, конечно, давно поблекли, вытеснены прекрасными часами, проведенными перед подлинниками в парижском Musee de l’Orangerie, авиньонском Muse Angladon, лондонском Институте искусства Курто, нью-йоркском Metropolitan Museum of Art, венской Albertina. Но никогда еще мне не выпадало случая увидеть большое собрание работ Модильяни. И вот она радость: в Хельсинки приехала выставка, которую сформировали 59 произведений, предоставленных музеями, и 29 из частных коллекций.
Надо сказать, Ateneum может похвастаться и собственным Модильяни. В 1955 году музей приобрел «Портрет художника Леопольда Сюрважа» (1918).
Этот русский художник датско-немецкого происхождения делил некоторое время с Модильяни студию в Париже и входил в близкий круг его друзей. И это был не просто круг — настоящее созвездие! Вот они смотрят на тебя с прекрасных старых фотографий в первом зале экспозиции — молодые, страстные, дерзкие, не признающие границ. Невероятный француз Кокто, брутальный испанец Пикассо, загадочный краковский еврей Мойше Кислинг, японец Цугухару Фуджита, выходец из безвестного белорусского местечка Хаим Сутин, юная поэтесса Анна Ахматова.
И, конечно, сам Модильяни — ослепительно красивый, самоуверенный, полный надежд и творческих амбиций, недавно прибывший из родной Италии в Париж.
Если ненадолго присесть в полутемном музейном зале перед перед экраном, вглядываясь в зачаровывающие кадры французской кинохроники начала XX века, можно почувствовать атмосферу Парижа, встретившего молодого Модильяни. Легкая грусть поднимается откуда-то из глубин души, когда смотришь старую хронику. Уличное кафе, всеобщее оживление, дамы в изящных шляпках, мужчины в элегантных костюмах, влюбленные пары, улыбки, поцелуй украдкой — такая понятная и такая невозможно другая жизнь давно ушедших людей, еще не знающих о том, что скоро этот прекрасный мир с его волнующими ароматами, женским смехом, страстями, спорами об искусстве и философской болтовней будет смят и искорежен уже назревающей Первой мировой.
Грустные размышления о судьбах мира надо было срочно запить чем-нибудь вкусным, для чего я завернула в музейное кафе «Модильяни». Здесь попытались воспроизвести интерьер тех прекрасных парижских дней, когда в кафе Монпарнаса встречались, творили, пили, восхищались друг другом, спорили, а порой и пускали в ход кулаки люди, чье невероятные таланты определили пути развития искусства на сотню лет вперед. Устроившись за антикварным столиком с чашкой кофе или бокалом шампанского (кофе в этом случае не слишком надежный вариант, как я убедилась), при наличии богатого воображения можно вдруг почувствовать горьковато-травяной запах абсента и даже представить сидящего по соседству Модильяни, погруженного в рисование.
Он создавал порой до 150 рисунков в день и это был единственный его реальный заработок. Часто рисунок становился платой за тарелку макарон или чашку кофе. Неудивительно, что множество рисунков утрачено, увы, навсегда, но довольно внушительная их часть сохранилась и некоторые из них приехали на выставку в Хельсинки. Рассматривать их — словно прикоснуться к волшебству. Такой божественной легкостью и идеальной законченностью поражает любой, самый беглый, сделанный «одним махом» рисунок Модильяни.
Наразглядывалась рисунков вдоволь, различая нестертые полунаброски, оставленную нарочно «грязь», выведенные то вокруг головы, то сбоку, то печатными, то письменными буквами имена моделей, и быстрее-быстрее в следующий зал, к главному — к портретам.
Портреты друзей художника и женские портреты — пожалуй, самая интересная часть экспозиции. Поразительное сходство моделей картин с их же фотопортретами из первого зала обнаруживаешь немедленно. Поразительна и мысль о том, что практически все позировавшие когда-либо Модильяни женщины были связаны с ним любовными отношениями. Связей таких у художника было несчетное количество, многие из них были мимолетны, некоторые длились годами и лишь одну он смог определить словом Любовь. Рассматривая женские портреты, понимаешь вдруг, что каждая из этих очень разных женщин наверняка любила красивого и талантливого Амедео, он же мог предложить им лишь сиюминутную страсть, а в результате подарил Бессмертие.
Вот они эти бессмертные портреты. Странным образом выгнутые, неестественно длинные шеи, расщепленные книзу носы, миндалевидные, часто без зрачков, голубые глаза, покатые узкие плечи, руки и пальцы, словно нарисованные нетвердой детской рукой. Всё вопиюще непропорционально, всё сплошной диссонанс и к тому же монотонно повторяется из работы в работу. Ты смотришь на эти словно искаженные кривым зеркалом лица, и недоумеваешь, каким образом повторяющиеся странные и неровные черты лиц, тел и рук столь точно передают индивидуальность модели? Как объяснить, что в одинаковых миндалевидных «слепых» глазах мы читаем совершенно разные мысли, а повторяющие друг друга маленькие, сжатые в замочек рты беззвучно кричат нам то об упрямстве, то о боли, то о надменности, то о страсти, то о скорби, живущей в душе? Почему нам становится ясна самая суть изображенного человека? А главное — откуда берется это восхитительное чувство гармонии и понимание, что вот она перед тобой — божественная красота?
И тут же приходит вопрос, а есть ли смысл пытаться препарировать красоту? Прочитав в прекрасных книгах о присущем Модильяни особом чувстве линии, полной гармонии линии и цвета в его портретах, об их глубочайшем психологизме, сможешь ли понять, почему созерцание рыжеволосой женской головы на серо-голубом фоне способно вызвать острое ощущение счастья? Честно признаюсь, я в очередной раз не поняла. Но свои три часа подлинного, драгоценного, самой высшей пробы счастья от общения с непостижимым и неповторимым Модильяни получила и до сих пор чувствую себя ужасно богатой. Почти как тот самый обладатель подлинника «Лежащей обнаженной» за 170 миллионов долларов.
Фото автора
Об авторе публикации. Лариса Хенинен изучала русскую филологию в Петрозаводском государственном университете. Последние десять лет живет в Финляндии. Водит индивидуальные экскурсии по Хельсинки. Ее любимые маршруты посвящены истории города и архитектуре северного модерна. Интересуется историей искусств. Много путешествует, в поездках знакомится с художественными музеями и интересными библиотеками. Не представляет жизни без хороших книг и путешествий.
