Лицейские беседы, Общество

Ирина Львова: «Людей снова нужно учить читать»

Ирина Львова. Фото Ирины Ларионовой
Ирина Львова. Фото Ирины Ларионовой

«Воспитывая потребителя, умеющего нажимать на кнопки, мы останавливаем развитие, ведь любой прогресс невозможен без свободы и творчества. Я верю, что нынешнее средневековье кратковременно, за ним непременно должно последовать возрождение».

С писателем, профессором кафедры зарубежной литературы ПетрГУ беседует студентка Юлия Бараева. «Хочется всё-всё за ней записывать!» — говорит она о лекциях Ирины Вильевны Львовой.

Ирина Вильевна, вы писали уже в детстве?

– Да, как только научилась писать. Я всегда придумывала разные истории, особенно о приключениях.  Мне нравилось сочинять, но меня мало кто слушал, так что пришлось свои истории записывать. (Улыбается).

Согласны с тем, что писать нужно только о том, что знаешь?

– Разбираться в теме надо, конечно. Даже если пишешь фантастику – нужно знать свой материал. На презентации моей новой книги «Из книги судеб» я сказала, что пишу о своих знакомых – конечно, я немного преувеличила. Но в целом я стараюсь писать о том, что знаю и видела. Думаю, все писатели так или иначе используют свой жизненный опыт, рассказывают и о своих знакомых – обычно нужны какие-то прототипы. Или берут сюжеты из газет: прочитают заметку, и она станет толчком для написания произведения. Жизнь настолько интересна и многообразна, что не надо ничего выдумывать – нужно просто посмотреть, вокруг столько и трагического, и комического! Надо уметь видеть, иметь свой взгляд. Если он есть, ты можешь сказать что-то свое.

Конечно, у меня есть вещи просто придуманные. В рассказе «Джудит Моррис» я рассказала историю писательницы, которой никогда не существовало, и представила, что прочла лекцию о ней. В жизни у меня возникала такая мысль – прочитать лекцию о выдуманном произведении, чтобы проверить, добросовестно ли студенты читают книги или только слушают чьи-то пересказы. Но пока прочитать такую лекцию я не рискнула.

Знаю, что журналисты идут на многие риски, чтобы посмотреть на свою тему изнутри. Например, американская журналистка Нелли Блай совершила кругосветное путешествие, а после для расследования жестокого обращения с пациентами психлечебницы, симулировала сумасшествие, чтобы попасть в эту клинику. Во мне нет нужного для такой работы авантюризма, да и профессий у меня было немного: вела литературную страничку в газете «Карелия» и разносила почту, когда была студенткой. Всё остальное связано с преподаванием.

Преподаватели занимаются наукой. Как вы совмещаете писательскую деятельность и научную?

– С трудом. Работают два отдельных участка мозга, когда сочиняешь и когда пишешь научные статьи. Погружаешься в одно и уже не слышишь другое. А что касается преподавания – это для меня приятно: я рассказываю о книгах, которые прочитала. На писательские деньги не проживешь, надо где-то работать. Я попробовала себя в журналистике, но мне показалось, что журналисты еще более не свободны, чем преподаватели. В школе преподавала – мне понравилось  работать с детьми. В университете те же дети, только чуть-чуть постарше. Просто интересно делиться с ними тем, что я прочитала и что знаю.

В какой обстановке вам комфортнее всего писать?

– Можно писать и в кафе, но, по-моему, там много всего отвлекающего. Для меня предпочтительнее тишина. Такая картинка: писатель, сидящий в тишине – пишущий от руки или за компьютером. Конечно, писательство нелегкий труд, непросто найти нужные слова, интонацию. После расставания с рассказом чувствуешь опустошенность. Потом проходит время, появляются новые герои. Похоже на отношения с курсом в университете. Когда есть контакт с какой-то группой, то, когда эти студенты уходят, становится грустно, кажется, лучше их уже не будет. А потом приходят новые студенты, и оказываются симпатичными, и с ними тоже интересно работать.

Владимир Познер сказал, что сегодня есть журналисты, но нет журналистики. Вы можете сказать то же о литературе? 

– Литература есть, раз писатели есть. Даже писатели третьего плана – они также нужны. Чтобы существовала литература, должна быть литературная среда. Я уверена, что и журналистика есть, и литература. Может, они сейчас малозаметны, потому что много всякого другого шума. Но если журналистики и литературы нет, то мы сейчас с вами должны закрыть двери и разойтись.

Какой сегодня современный писатель, на ваш взгляд?

– Разный.  Есть коммерчески успешные писатели. Они на виду и на слуху. Есть писатели, которые переживают не лучшие времена, где-то в тишине создают новую литературу (я уверена, такие есть), но их мало кто слышит. Мне кажется, разрушено общее культурное литературное пространство. Разрушена система книгоиздания. Писатель вынужден быть литагентом, промоутером и так далее, чтобы продвинуть свой продукт на рынок. В результате мы все меньше слышим друг друга, не знаем, что пишут в Сибири, что происходит на Урале. Вообще литературная картина какая-то искаженная. Те, кто сейчас пишут историю современной литературы, не знаю, как и справляются.

Некоторые вовсе говорят: у литературы есть только прошлое, но будущего нет…

– Я надеюсь, у нее есть будущее, но такие разговоры слышала. Помните лекцию Евгения Водолазкина, приезжавшего к нам в прошлом году? Он как раз и говорил о том, что, возможно, сейчас наступает новое Средневековье. Эту идею многие поддерживают. Что-то меняется радикально. Хотя в других странах, например, в США, Франции, литература жива – ничего не случилось. Может, другая, но тем не менее есть.

– А современному читателю как угодить? На некоторых книгах, на классике, стоит значок «18 +», при покупке спрашивают паспорт… Какая-то литература может просто не дойти до подростков. Разве это правильно? 

– Нет, конечно. Это уже пройденный этап. Не знаю, почему мы к этому возвращаемся, к истории, когда были цензурные ограничения. Люди все равно прочитают это в Сети – там же не проверят, сколько вам лет. Я не знаю, для чего нужны ограничения классики.

Время, ситуация и люди изменились. Думаю, что их надо снова учить читать. Мы с вами, филологи и журналисты, должны это делать. Почему люди не читают? По разным причинам – время не то, нет сформированной потребности, нет умения читать, нет запроса. Есть эпохи, когда есть запрос на литературу. Это большая потеря для современников.

А как научить людей читать? Как увлечь книгой?

– Может, приходить в аудитории и читать хорошую литературу – например, чтобы это делали актеры. Журналистам рассказывать о книгах. А еще есть школьные учителя, читающие родители. И я как преподаватель учу читать.

По большому счету умеющих читать всегда было не очень много, правда?  Помните пролог в «Фаусте» Гете? Что нужно – потакать вкусам зрителя или нет? Надо быть интересным. Но все равно литература человека должна поднимать, показывать что-то другое, какие-то альтернативные возможности. Любому человеку нужно знать, кто он, зачем, куда мы идем. Литература отвечает на этот вопрос. Да и кто это будет делать, если не литература? Журналисты? Они заняты сиюминутным. Литература создает картину мира, вписывает ее в духовную историю человечества.

Сегодня много блогеров. Откуда взялась эта мода писать?

– Все стали грамотными и могут зафиксировать мысли. Появилась почти неограниченная возможность издаваться. Сейчас, если есть деньги, можешь написать что угодно, издать и назвать себя писателем. В таком море книг трудно ориентироваться. Некоторые удовлетворяют свои амбиции. Если бы современному писателю сказали: «Ты будешь писать анонимно, никогда твое имя не узнают, ты никогда не получишь ни копейки за свои труды», – надо посмотреть, сколько бы осталось писателей.

Что касается блогеров, то я их плохо знаю, просто не хватает времени даже на хороших писателей.

Современные студенты чем-то отличаются от тех, что были раньше?

– Не думаю, что студенты стали лучше или хуже. Стали более самостоятельными? Нет. Более свободно мыслящими? Нет. Хотелось бы, чтобы они были подготовленными, мотивированными, желающими знать и учиться. Чтобы больше требовали с преподавателя. Когда студенты ничего не требуют, у них нет никаких вопросов, то и преподаватель расслабляется. Так что давайте, будоражьте нас. А то получается, что мы вас будоражим. Это неправильно.

Российское образование сегодня принято ругать. Вы согласны с этой позицией?

– Гуманитарное переживает сложные времена, и все это признают. Наше отечественное образование довольно консервативно. Ключевой фигурой остается лектор – носитель информации, который приходит в аудиторию и эту информацию излагает студентам. Но раньше, когда информации было мало, лектор-интерпретатор ­­был необходим. Теперь важно учить работать с информацией, превращать ее в знания. Для этого нужно организовать учебную и научную работу студентов под руководством преподавателей, где основной формой был бы диалог, дискуссия.

У студентов должна быть возможность выбора. Я за то, чтобы было меньше аудиторных занятий, а не по три-четыре пары в день, чтобы люди самостоятельно работали, думали. Сейчас существует тенденция междисциплинарности, стирания границ между сферами гуманитарного знания. Это тоже надо оформлять и осмысливать. А пока мы работаем по старинке.

Наше руководство пытается найти способы что-то обновить и изменить. Но финансирование – вы видите, что оно сокращается. Сокращается прием студентов, штат преподавателей, объединений. Когда все сокращается, как можно что-то обновить? Гуманитарное образование зачастую считают неважным, бесполезным: оно не приносит какого-то практического, видимого результата. Но мы все это давно проходили.

Вспомните Базарова: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее поэта» или его слова перед смертью «Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник…».  Сейчас мы переживаем подобный период, когда кажется культура не важна. Это ошибочный, временный взгляд. Я уверена, что очень скоро общество обратится к человеку, а значит к гуманитарным знаниям, к культуре. Потому что очевидно, все технические достижения не будут работать без человека. Воспитывая потребителя, умеющего нажимать на кнопки, мы останавливаем развитие, ведь любой прогресс невозможен без свободы и творчества. Я верю, что нынешнее средневековье кратковременно, за ним непременно должно последовать возрождение.