Роюсь как-то на полках с книгами в «Агрикалче-клубе», пребывая в обычном для простого россиянина настроении «то ли банан съесть, то ли в петлю влезть». И вдруг с одной обложки на меня обрушивается восклицание «Радуйся!». И эффект от удара по глазам такой, как будто резко зажгли фонарь в темноте, и даже нет сил к сопротивлению хотя бы вопросом «А с чего бы радоваться-то?». Тут же напечатаны имя-фамилия автора «Александр Бушковский» и изображен курящий мужик у сарая, чье настроение явно резонирует с моим сегодняшним, поэтому открываю первую попавшуюся страницу.
«Как только глаза привыкли к полумраку, Второй увидел на лестнице растяжку и теперь мог думать только о ней. Слишком уж на виду установлена, подозрительно. Граната просто примотана скотчем к лестничным перилам, вместо чеки вставлена разогнутая булавка, от неё на уровне пояса протянута тонкая медная проволока к дверной ручке, чтобы закрыть проход по лестнице. В чём же подвох? Второй аккуратно обхватил пальцами гранату, прижал рычажок и осторожно застегнул булавку. Всё, уже не рванёт, если не дёргать. Теперь не спеша отвязать проволоку и открыть проход. Гранату лучше не отматывать и не снимать с места, кто знает, что сапёр задумал?»
Беру книгу с собой — надо ж узнать, что там задумал сапёр, — и иду домой. Дверь подъезда гостеприимно распахнута — сосед, побывавший в горячих точках, третий день гуляет, орёт и бьётся неуязвимой головой обо всё, что можно. Однако рядом с квартирой растяжки не наблюдается. Ни тебе медной проволоки, ни примотанной гранаты. Можно зайти и выйти без мучительных решений ребуса, от которого зависит, жить тебе или не жить. Радуйся, Валя!
Вечером, приговорив каждодневную суету к восьми часам покоя, ныряю в книгу. Погружение мягкое: оригинальный язык, четко сконструированные предложения, отсутствие диссонанса в соотношении этического и эстетического, непрозрачные намеки на грызущие совесть вопросы. Чисто мужская книга. Минимум мелодраматических подробностей. Максимум деталей. Четких, как отметины от словесных пуль в центре сердечной мишени… Через час обнаружила, что веду с книжкой диалог, подрывающий основы дневного дурного настроения и дурацкой позы «гори оно всё огнём». Останавливаюсь на каком-нибудь абзаце и начинаю рефлексировать, отвлекаясь от развития сюжета. Новый опыт чтения.
«Вы никогда не наблюдали за лицами просыпающихся людей? Пока они еще на границе между сном и явью, это интересно и удивительно. Если верить в то, что сон — это брат смерти, то утреннее пробуждение — как рождение на свет. Проснувшаяся душа еще не знает, как ей быть в этом неизвестном, не понятном для нее мире, и лица людей растерянны и одиноки, даже если их много. На них нет выражений, они словно застыли в мгновении между радостью и горем. Просыпающиеся люди неосознанно готовы принять и то, и другое. Узнать и почувствовать. Посмотрите им в глаза — на секунду вы поразитесь необъятности этой вселенной».
Эх, когда это я в последний раз пыталась обратить внимание на вселенную, отражающуюся в чужих глазах? Не вспомнить уже. Люди каждый день сплошным потоком несутся мимо тебя, как горная речка — там волны в приближении не рассмотришь: мельтешат они одна за другой, одна за другой, одна за другой. Привыкаешь к бешеному ритму, ложным обобщениям «да все они тупые-злые-сытые-раздраженные-сами виноваты и проч.», глухой обороне от всего, что движется, и виртуозному умению чужие проблемы дальше рубашки не пускать. Какая вселенная?! Десятка глубоких слов за день не услышишь, потому что для них незашоренное пустой информацией сознание нужно, неподдельный интерес к говорящему и уважение к его личности, а не обычное стремление посчитать, какую пользу ты с него можешь поиметь и от какого потенциального вреда себя обезопасить. За этот десяток иногда можно весь город в ливень пешком пройти, даже когда «времени нет». И всё-таки услышать. Радуйся, Валя!
«Откуда-то из темноты во внутреннем квадрате строя появился священник. Батюшка был высок, дороден и чернобород. В руках он держал чашу и веничек. Молитву запел голосом такой густоты и мощи, что дизеля вокруг приглохли. Обмакивая веничек в чашу и взмахивая им, почти как шашкой, батюшка разбрызгивал воду на строй. Пух, низкорослый, замыкал свой отряд, но и на него попало несколько холодных капель. Дрожь от их попадания он воспринял как духовный подъем».
Надо же, капли святой воды на человека попали, и он духовный подъем ощутил! На меня, наверное, крупногабаритный ушат за долгую православную жизнь извели. Я даже знаю, что «веничек», разновидность церковной утвари, называется «кропилом». И чего? Где тот подъем? Ладно, литры святой воды. Объем потребленных Тела и Крови Христовых просто страшно представить. Однако ж, оглашается жизнь заезженной пластинкой: «Грешна, батюшка: в Интернете без меры, как в помойке, валяюсь, службы в тягость, пустые разговоры в радость, осуждаю и горжусь». А в возгласе «Прости, Господи» уже явно слышен отзвук приговора. Но ведь живу еще. Долготерпит Бог. Утром просыпаюсь — солнцу киваю. Иду на работу — а вокруг вековечные халупы деревянные, дороги грунтовые, дождями залитые, люди неулыбчивые — и всё это в цвете, как на брейгелевских полотнах. Только и остается, что рот открыть и стоять, не понимая: откуда красота такая на нас снизошла? Вечером дочке семейные истории рассказываю, а она слушает с широко раскрытыми глазами. Интересно ей, как прапрапрадед старостой в деревенской церкви был, а прабабушка в австрийском концлагере выживала. И такие беседы мы с ней ведем, что никакой научной педагогики с психологией не надо. Мир да любовь. Радуйся, Валя!
«Берега уходили, расступаясь. Медленно проползали мимо острова. Над открытым морем ветер начал рвать тучи, дождик перестал, но качать стало серьезнее. Волны с белыми гривами толкали в борт наискосок. Пух застегнул все пуговицы и ухватился за палубную надстройку. Макушки отдельных волн все же заливали палубу сквозь сливные отверстия в фальшборте, и друзьям приходилось заскакивать на кнехты, чтобы не промокнуть.
Из салона на палубу, качаясь и хватаясь руками за переборки, выбрался мужчина в военном свитере, с бледным лицом. Он перегнулся через леера, и его вытошнило.
— Салон в носу, там качает сильнее! — сказал Пух Горю в самое ухо. — А им внутри еще и горизонта не видать! Натерпятся, бедолаги!»
Персонажи плывут на Соловки. Культовое для северян место, вызывающее в моей памяти массу ассоциаций. В конце августа 2003 года подруга подарила мне поездку на Соловецкий архипелаг. Природа — холодная, северная и… не родная. Хотя я север очень люблю, пожить там почему-то не тянуло. Запомнилось пение в Спасо-Преображенском храме. Когда хор поет «Господи, помилуй!», полное ощущение стука человеческого сердца, с которым и твое начинает биться в унисон. На праздничном всенощном бдении я заметила, что служба настолько эмоционально сложна, что складывается впечатление прожитой жизни. Если проследить службу поэтапно, то это действительно так: в ней есть рождение, служение, грехопадение, смерть, Страшный Суд Господень, воскресение, рай… Всенощное бдение было долгим, степенным и тихим. И еще умиротворяющим — забылось все: тяжелая дорога по воде с ужасной качкой, какое-то душевное неустройство, проблемы. Вот есть Бог и твоя душа. И молящиеся вокруг. И все мы соборны. Не знаю, многое из памяти стирается, а в душе остается. Так вот и Соловки. Радуйся, Валя!
…Продиралась я через прозу Бушковского с такими вот выматывающими душу остановками упорно. Как Прометей-читатель, прикованный к книжной скале. Чтобы поделиться всем, что мне оттуда удалось почерпнуть, надо сесть и отдельную книгу написать. Но «времени ж нет» (см. выше)! Поэтому плавно перейду к завершению.
«Почему, всё-таки, мы друг друга никак не можем понять? Плохо хотим, наверное. Потому и разные такие. И такие одинокие… Вообще, откуда столько одиноких людей? Что мешает хотя бы понять, не говоря уже о том, чтобы любить? Да знаю, знаю! Сто раз уже думал об этом…. Лень, страх и глупая гордость. Эгоизм? Слово какое дурацкое…. Вот, на рынке, празднуют! Обнимаются-целуются, вино пьют. У них Байрам. Все вместе, все радуются. Цель у них какая-то общая, что ли? А мы и в Пасху не целуемся. Хотя ведь это так просто — радоваться, что мы вместе, рядом».
Здесь достойным сердечным ответом может стать только молчание.
Дочитав последнюю страницу, я захлопнула книгу. В петлю лезть больше не хотелось. Как, собственно, и бананов. Хотелось поблагодарить Господа за то, что вложил в руки такую книгу и что не иссякают в России писательские талантища. Радуйся, Валя!
Радуйся!
Фото Ирины Ларионовой
