В нашем новом проекте «Дети войны» к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне мы будем рассказывать о судьбах людей, переживших войну совсем юными. Их осталось не так много. В «сороковые-роковые» они узнали страх, голод и холод, теряли близких. И все же верили, что отцы вернутся с фронта живыми.
Среди детей войны есть те, кто пережил ужасы оккупации и концлагеря. Первая публикация, которую мы представляем, вошла во вторую книгу «Сродники. Мы из Заонежья», изданную в 2017 году. Людмила Зиновенко, библиотекарь одной из медвежьегорских школ, поделилась воспоминаниями своего отца Петра Васильевича Егорова. Его уже нет в живых, но остался его искренний, полный боли рассказ.
28 гололёдов
Папа мой Петр Васильевич Егоров родился в деревне Региматка Кажемского сельсовета в 1928 году. Работал на лесозаготовках: на лошадях, на тракторе и 28 лет шофером. Недолго он прожил – 78 лет. Остались о нём воспоминания, их много. И в мыслях я часто разговариваю с папой. Он был для меня большим другом. Я часто приставала к нему с вопросами, не на все он хотел отвечать, но несмотря на это сложились картинки его жизни.
Деревня Черкасы. Семь часов утра. Папа:
— Людка, вста́вай, са́мовар ки́пит!
Через полчаса:
– Людка, вста́вай!
А спать так хочется! Березка в о́кно стучит сво́ими серёжками, пя́тух сво́е «ку-ка-ре-ку» выводит. Мама подо́йником (ведро для молока) о́ порог задела, чертыхается. Кот Чубайс, в детстве Рыжик, радуется, вертится под ногами. Мо́локом- то пахнет! Березка в окно стучит своими серёжками, петух своё «ку-ка-ре-ку» выводит. Мама подойником (ведро для молока) о порог задела, чертыхается. Кот Чубайс, в детстве Рыжик, радуется, вертится под ногами. Молоком- то пахнет! Сплю. Или делаю вид, что сплю… Папа принес дрова, затопил печь.
— Тимка! — собаке, — в море!
Корзинку на руку — и на берег озера, по тропиночке, ими же с мамой годами натоптанной. Лодку спихнул. Тимка, как ведомый, на корме. Мотор завел. Поехали похожа́ть (проверять) сети. Дуська-кошка на берегу, на ско́дне (мостки на воде, с которых воду берут). Ждёт. Улова. Слышу всё. Сплю. Верх блаженства. Лето! Ах, лето…
***
— Пап, а сколько лет ты работал шофером?
— 28 гололёдов.
— Пап, а ты на пенсию выйдешь, что будешь делать?
— Коня ку́плю. Ко́ней лю́блю.
— Пап, а ты змей боишься?
— Бо́юсь! Малиньким по́пить к ро́днику наклонился, а там гад (змея). Бо́юсь, Людка, бо́юсь!
***
«Захарка» — так папа называет свою машину ЗИЛ-164. Увидел как-то навороченный внедорожник: «Новые русские!» Погладил своего «Захарку»: «А я — старый русский»! С гордостью такой — знай наших!
***
— Ой, Людка, о́тстань. Ну, чо́го привязалась! О́тца отправили на работы в о́дну сто́рону, мать в дру́гу — в лагерь дорогу на У́ницы строить. А я о́дный (один) остался в деревне. Региматка. С курицей. Мне-то всёго было го́дов 12. Братья на́ войне. Ну, взял я курицу в пазуху и по́шол к матери. Гисть (есть) очень хо́тел. При́шол. Мать в слезы. Финнов уговорила – оставили. Работал на дороге как вси, ко́пал канавы.
— Пап, а вас там кормили?
— Супом гороховым. Бя́з всего. Ня люблю я́га (его) до сих пор. Запаху а́жно (даже) ня́ терплю. Ой, Людка, о́тстань! Привязалась…
— Пап, а страшно было?
— Ой, Людка, всяко было. И при́торомко (страшно). А гисть (есть) так хочется! Ну, выкопаем ямы у дороги финской скоко нап (надо) и и́дем в финский лагерь. Там, где солдаты, казармы были. Так нам то каши да́дут солдаты, то галеты. О́ны (они) лучше были, чем жандармы. Ты́е-то (те-то) лю́ты были, злые! Мя́ня (меня) ведь чуть ня убили, как увидели… Так финский солдат по́д кровать спрятал, а по́там в машину, в кузов – по́маг сбя́жать. Машина по́шла, а этот как да́вай стря́лять — чуть ня́ убил. Страху натерпелся. А гисть -то (есть-то) хотелось…
***
— А братья у́мны, хоро́ши были. Старшай-то, Павел, на финской был. Жи́вой при́шол. Всё о́ войне мо́лчал. А как дру́га во́йна на́чалась, так у́ходил 23 июня и ска́зал: «С этой-то уж ня́ приду..» И ня́ пришол… Гди-то под Ленинградом погибнул. Пулеметчиком был, как в финску, так и э́ттока (здесь). После во́йны слухи были, что бросил я́га (его) раненого, ну, этот, который патроны приносил. Сдался финнам. Он видь и в финску финнам сдался.
Ко́гды мни му́жики сказали, хо́тел у́бить. Он ведь жи́вой был после во́йны. В Кардоне жил. Дак ди́тей по́жалел. Ди́ти у́ яга (у него) были. А брата жалко, брат хорошай был. А дру́гай, Ваня, всё письма пи́сал до 44-го году, а по́там про́пал. Гди? А по́й гди. При́шла бумага матери: про́пал бе́з вести. О́на слёгла – и больше ня ходила. 12 лет на́ руках но́сил. А ведь ей цыганка нагадала: «У́ тябя трое сы́новей – дя́ржись младшенького». Как в воду глядела. А матерь я очень лю́бил. Ой, как лю́бил! А по́мерла бя́з меня! Я в Ламбасе был, машину ремонтировал. Позвонили, всю дорогу ехал – ры́ком ры́чал! Ня́ успел. По́мерла… Ой, Людка, о́тстань! О́пять привязалась!
***
— Пап, а ты как в школе учился?
— Ой, учился, пой как (не знаю как) учился. Вот братец у́ мяня, Ваня, тот на уроках всё запоминал. Ни́когды дома книги не трогал. Всё с уроков помнил. Дак, счетоводом и стал. Ну, не́ стал, а в Шу́ньге вместе с Гришей Крыловым, Маниным му́жиком, курсы закончил. В 41-м. Да, вон на фотографии он, вон Гришка… Людка, он-то со́фсим (совсем) хорошай был. На́ кого похожий? Пой на́ кого – на́ сябя!.. Пой где ля́жит? Так и по́мру — и не узнаю. Всё. Ня́ могу! Ня́ могу больше!
***
— Людка, после во́йны ехал в Кандалакшу в поезде. У́снул. А талоны-то и украли. Как проснулся – ужаснулся! Как жить?! Две недели воду пил. Думал всё, по́мру! Так гисть (есть) хотелось. Так хотелось!.. Пой как (не знаю как) выжил. Пой как…
Людка, ты как пристанешь со сво́има вопросами! Ой, Людка, Людка, ня́ жили вы еще ху́до (плохо), ня жили…
Всё! Да́вай-та гармошку…
