В СССР репрессии коснулись 0,8% населения, в Карелии — 2,2-2,5%. В СССР доля репрессированных среди молодежи 21-30 лет составляла 10-15%, в Карелии — 20%. В Карелии выше, чем по СССР, и процент расстрелянных жертв репрессий.
Такие данные привела на одном из российско-финляндских семинаров историков Ирина Такала, кандидат исторических наук, доцент Института истории, политических и социальных наук ПетрГУ.
Услышанное не давало покоя. Почему же в Карелии, лесной малонаселенной республике с крестьянским населением, пострадало столько людей? Кто именно и за что подвергался репрессиям? Почему так высок процент смертных приговоров? Хотелось получить ответы на эти вопросы, и Ирина Рейевна согласилась дать «Лицею» интервью. Однако прежде посоветовала познакомиться с ее статьей «Большой террор в Карелии», выдержки из которой использованы в этой публикации.
Со статьей я познакомилась. Понадобилось время, чтобы осмыслить и пережить чудовищную информацию, которая в ней содержится. Наконец вскоре после недавней презентации книги «В поисках социалистического Эльдорадо» о североамериканских финнах в Карелии 1930-х мы встретились для беседы в маленьком университетском кабинете.
Первый вопрос напрашивался из личного опыта:
— Чего не знают о Большом терроре в Карелии обычные люди, а не специалисты-историки?
— Практически ничего не знают…
______________
«Местная пресса не оставалась в стороне. «Красная Карелия» с весны 1937 г. активно участвовала в разоблачениях разного рода «врагов» на предприятиях и в организациях республики, журналисты проводили и собственные расследования, выявляя «нежелательный элемент», называя десятки конкретных имён и фамилий. Но вклад газеты в ход нарастающих репрессий оказался недостаточен. Главный редактор Василий Градусов немедленно был снят с работы, исключён из партии и вскоре арестован». Из статьи Ирины Такала «Большой террор в Карелии»
____________________
— Террор в нашей республике отличался от происходящего в это же время в других частях СССР?
— Если говорить о карельской специфике, то это прежде всего пограничность. Деятельность государства в пограничье больше увязывалась с интересами государственной безопасности, чем в центральной России и менялась в зависимости от конкретной ситуации, от взаимоотношений, которые складывались с соседями.
Одним из главных аргументов, оправдывающих усиление террора, стал тезис о внешней угрозе, который из жупела контрреволюции периода гражданской войны постепенно эволюционирует в военные тревоги конца 1920-х и шпиономанию 1930-х.
Особенно активно внешнеполитические фобии начинают внедряться в общественное сознание после того, как происходит отказ от теории мировой революции, и Сталин начинает развивать идею о возможности построения социализма в отдельно взятой стране.
С конца 1920-х постепенно в безусловные противники выходят Польша, потом Германия, Япония, Финляндия. Впрочем, в идеологическом обосновании политики нараставшего террора постоянно присутствовало сопряжение двух линий, внутренней и внешней. Трудности, которые испытывал режим, пытавшийся распространить свой контроль на все сферы общественной жизни, попытки населения сопротивления этой политике тоже провоцировали дальнейшую эскалацию насилия власти по отношению к обществу.
Население приграничных регионов, связанное с соседями порой многовековыми контактами, острее могло реагировать на мероприятия новой власти. Это расценивалось большевиками как государственная угроза и провоцировало дальнейшее насилие.
Насилие эволюционировало вместе с властью и обществом. Между ними нарастали противоречия, в обществе усиливалось разочарование осуществляемой политикой. Всё это создавало ту критическую массу, при которой власти, чтобы удержаться, уже невозможно было отойти от репрессивных методов, и они постоянно расширялись, трансформируясь в превентивные репрессии. Именно в приграничье эта превентивность террора просматривается наиболее отчётливо.
Эксперименты социальной инженерии, направленные на формирование нового поколения уже собственно советских людей, принимающих примат государства над личностью, требовали времени. Поэтому массовые зачистки приграничных периферий стали главным методом решения многих вопросов уже на рубеже 1920-1930-х.
Ещё одна особенность Советской Карелии заключалась в том, что автономия строилась усилиями красных финнов – небольшой группы политэмигрантов, покинувших Финляндию после поражения в гражданской войне 1918 года.
В Карелии фактически не было большевиков, не было национальной интеллигенции, и советские власти приняли предложение по разрешению так называемого карельского вопроса одного из красных финнов — Эдварда Гюлинга, который считал, что для того чтобы Финляндия перестала претендовать на Восточную Карелию, необходимо дать карелам автономию. Создание республики во многом обуславливалось военно-стратегическими и внешнеполитическими факторами: Карельская трудовая коммуна — с 1923 года Карельская АССР — должна была, по замыслам Москвы и красных финнов, стать некоей буферной зоной, проводником советского влияния на Финляндию и Скандинавию.
В историографии период с 1920-го по 1935 год, когда Гюллинг с товарищами находились у власти, называется финским периодом в истории Карелии. Долгое время значение так называемого финского фактора в истории республики просто замалчивали. Как следствие – даже несмотря на то что тема разрабатывается учёными уже тридцать лет, об этом мало кто знает. Этому до сих пор почему-то не учат в школе.
В 20-30-е годы небольшая финская диаспора расширяется за счет других иммиграционных потоков. Кроме красных финнов, по призыву Гюллинга в Карелию приезжают в начале 30-х годов североамериканские финны. Тоже небольшая группа – 6,5 тысяч, остались в республике 5 тысяч.
И была еще одна волна иммиграции в начале 30-х годов – это так называемые финны-перебежчики…
— В фильме «Вечный путь», который мы смотрели на неделе финского кино, как раз показана история такого человека…
— Да. Широкий исход финнов в СССР в начале 1930-х был обусловлен экономической и политической ситуацией в самой Финляндии: экономический кризис, голод, плюс жёсткая борьба с леворадикальными элементами — компартия была запрещена, плюс агитация со стороны советской Карелии: «Приезжайте к нам строить коммунизм». Начинаются стихийные переходы границы, на всем ее протяжении – шли большими группами, целыми семьями.
По оценкам исследователей, в 1930-1934 годах границу перешли от 12 до 15 тысяч человек. Большинство из них сразу попадало в фильтрационные лагеря, после чего людей отправляли подальше от границы – на Урал, в Сибирь, Казахстан. Но с 1932 года Гюллинг добился того, чтобы финнов-перебежчиков оставляли в Карелии, в не пограничных районах. Так в Медвежьегорском и Пудожском районах появились лесные поселки для финперебежчиков, как их называли в документах, где они занимались в основном тяжелым физическим трудом на лесоповале. У них было совсем иное положение, чем у красных и североамериканских финнов. У американцев, например, был целый ряд привилегий – льготное снабжение, повышенные нормы питания и расценок оплаты труда, возможности пользоваться услугами Торгсина.
Финны-перебежчики находились фактически на положении заключенных. У них не было документов, они не могли свободно перемещаться, и все находились под пристальным надзором ОГПУ. В посёлках перебежчиков было безобразное снабжение продуктами и товарами, почти отсутствовала медицинская помощь. Смертность, особенно детская, была чудовищной. И главное – судьбы многих из них до сих пор до конца неясны, они исчезали целыми поселками.
В общей сложности в результате всех этих миграций в Карелии к середине 30-х годов было примерно 15 тысяч финнов – три процента населения. До 1935 года они занимали видное положение в советском, партийном аппаратах, руководили предприятиями и учреждениями, и действительно многое сделали для Карелии.
Присутствие даже такой небольшой, но очень влиятельной группы финнов без внимания органов безопасности остаться не могло. Самыми подозрительными были финны-перебежчики. Но следили за всеми, даже за высокопоставленными крупными советскими чиновниками из красных финнов, потому что считалось, что они неблагонадежные и требуют, по тогдашнему выражению, постоянной разработки.
Слежка была довольно плотная, чуть не каждый вздох фиксировался при помощи многочисленных осведомителей. В недельных сводках ОГПУ были специальные разделы «Национализм», «Шпионаж».
— Вы приводите в статье поражающие своей абсурдностью обвинения. Ровио обвинили в создании в 1928 году в Карелии организации буржуазных националистов, хотя он в то время работал в Ленинграде…
— Да, таких примеров много. Например, был такой подпольщик Финляндской компартии Ялмари Котиранта. Он не желал смириться с поражением финской революции, после гражданской войны попал в Карелию, жил в Ухте, нынешней Калевале. К новым условиям приспособиться не мог, как и многие финны. Отсюда среди них широко распространенное пьянство.
В 1927 году Котиранта исключили из ВКП (б) с формулировкой «За неоднократное пьянство, отрыв от партработы и чуждые коммунистам взгляды по вопросам о свободе слова в стране диктатуры пролетариата». Последнее выражалось в том, что он вступил в конфликт с уполномоченным Карлита — это цензурное ведомство, — который запретил постановку его, как он сам говорил, «невинного пролетарского» водевиля с игривым названием Pusupankki («Копилка поцелуев»). Запрет Котиранта считал глупым, о чем громогласно заявлял на заседании литкружка, а потом и на партсобраниях, напоминая собравшимся, что «уже Сократ требовал свободы слова».
Год спустя Ялмари Котиранта был арестован ГПУ как финский шпион. Через 10 лет эта история переросла в целое дело, многие в Калевальском районе были репрессированы как «участники троцкистско-зиновьевской шпионской организации, так называемой группы «Котирандо», разгромленной ОГПУ в 1928 г.».
То есть финский шпионский дискурс присутствовал в репрессивной политике властей в приграничной республике на протяжении всего межвоенного периода.
Но следует иметь в виду, что основным контингентом, разрабатываемым органами безопасности по подозрению в контрреволюционной деятельности и шпионаже вплоть до середины 1930-х, было местное коренное население, прежде всего карелы. Это свидетельствовало о главном назначении репрессивных акций властей – борьбе с недовольными режимом.
В качестве пятой колонны позиционировалась не маленькая финская группа, а практически все население республики.
— В нашей публикации «Дважды репрессированный» рассказывается о судьбе Григория Артемьева, который в 1920 году нелегально ушел в Финляндию, но уже через несколько месяцев вернулся. В 1938-м его обвинили в том, что он был завербован для шпионской работы на Финляндию…
— Самым опасным с точки зрения ОГПУ контингентом были карбеженцы или, как их еще называли, каравантюристы. Это люди, которые во время Гражданской войны ушли в Финляндию. Особенно большая волна была в 1922 году, когда на севере Карелии разгромили Карельское восстание. Тогда ушли 12 тысяч карелов из северных уездов.
Уже в 22-м году, когда окончилась Гражданская война, люди начинают возвращаться. Советские власти были заинтересованы в этом: Карелия к тому времени обезлюдела на севере почти на треть. Была объявлена амнистия, карбеженцам разрешили вернуться. Им давали подъемные, они везли из Финляндии скот, возвращались в свои дома до 1926 года. Большая часть людей вернулась, меньшая осталась в Финляндии. Они все проходили фильтрацию, когда возвращались, на них в ГПУ составлялись подробные досье. Но именно карбеженцы оставались самым подозрительным контингентом для органов безопасности все 1920-е годы.
Во многих волостях облавы и спецоперации с целью поимки «вражеских агентов» проводились регулярно. Жертвами этих операций были обычные крестьяне: в сводках чекисты писали, что «шпионы убежали», а захвачены местные жители. Размах этих операций свидетельствует о том, что это были первые целенаправленные акции по зачистке приграничных территорий от нежелательного элемента.
Например, весной 1925 года только в двух волостях Петрозаводского уезда было арестовано 85 крестьян, обвинённых в шпионаже. Поводом для обвинения стали найденные у людей ржавые патроны и одна пулемётная лента, хранившиеся, очевидно, со времён гражданской войны.
Весной 1933 года прошла широкомасштабная операция по зачистке приграничных территорий по всей западной границе страны – там, где она граничила с территориями Финляндии, Эстонии, Латвии, Польши, Румынии. Она показала, что борьба со шпионажем – хороший предлог уже для массовых политических репрессий. Тогда было репрессировано свыше 19 тысяч человек. Все они были объявлены либо резидентами иностранных разведок, либо членами диверсионно-повстанческих групп.
В финляндском приграничье операция носила название «Дело о Заговоре финского Генштаба». Громкое название дела организаторы обосновывали тем, что Второй отдел Финского генерального штаба якобы готовил вооруженное восстание на северо-западных приграничных территориях СССР, охватив разветвленной сетью своей агентуры 15 районов Карелии и 8 ингерманландских районов Ленинградской области.
Всего по этому делу было арестовано около трех тысяч человек. Доказательством наличия здесь контрреволюционных организаций, по мнению ОГПУ, было сосредоточение карелов в приграничных районах, хотя они там, собственно, и жили, засоренность этих районов бывшими каравантюристами, систематическое отставание в выполнении народнохозяйственных планов.
На самом деле причина другая. В тех же документах говорится: в это время, в 1932-1933 годах, в Карелии был страшный голод, действительно тогда карел кору ел. То есть это была борьба с недовольством людей. Социальный состав обвиняемых свидетельствует, что главными жертвами операции стали крестьяне, прежде всего карелы. В национальных районах — Олонецком, Ухтинском, Тунгудском, Сегозерском, Петровском, Пряжинском, Ругозерском — их доля среди арестованных доходила порой до 98-100%
Проверкой, проведенной Военным трибуналом Северного военного округа в 1956-62 годах, было доказано, что дело полностью сфальсифицировано.
Кроме того, с 1929-го по 1936 год 3-й отдел НКВД АКССР по борьбе со шпионажем произвел 1719 арестов.
_______________
Об истинном назначении операции свидетельствует предварительная справка по делу (апрель 1933 года), рисовавшая страшные картины массового голода в Карелии:
«1. В Ухтинском районе: В декабре 1932 и в январе 1933 г. население примешивало в хлеб древесную кору.
- В Медвежьегорском районе: В феврале текущего года значительное количество женщин вступило на путь массовой проституции в погоне за хлебом, получаемым от заключенных Белбалтлага.
- В Кемском районе: В марте т.г. зафиксированы на почве голода случаи тяжелых опуханий.
- В Пряжинском районе: В январе 1933 г. значительная часть населения употребляла почти исключительно древесную кору с незначительным количеством примеси хлеба». Из статьи Ирины Такала в сборнике «Этнокультурные и этнополитические процессы в Карелии от Средних веков до наших дней», Петрозаводск: КарНЦ РАН (Studia Nordiсa III), 2019
___________________
— Известно, что немало наших соотечественников и сейчас считает, что нет дыма без огня. В соцсетях часто задают вопрос: а были ли все репрессированные невиновны?
— Конечно, шпионы были. Этого никто не отрицает. Финляндские спецслужбы действительно сотрудничали со спецслужбами Швеции, Германии, Англии Латвии, Эстонии Польши. Но масштабы разведывательной деятельности Финляндии на территории СССР абсолютно не сопоставимы с якобы ответными мерами советских органов безопасности по поиску шпионов.
В книгах историков Веригина и Лайдинена приводятся цифры: с 1918-го по 1939 год по заданию финских спецслужб в СССР были направлены 326 человек, многие из них годами ходили через границу. В Советскую Карелию за это время были направлены 135 агентов, из них 80 процентов карбеженцы. Пик деятельности – 1921 – 1927 годы. Затем интенсивность забросок резко снижается: к началу 30-х годов северо-западная граница СССР уже не была прозрачной.
Сами понимаете, деятельность этих агентов не идет ни в какое сравнение с количеством арестованных местным ГПУ, да и активностью советской разведки в Финляндии. Советская Россия точно так же вела разведывательную деятельность в Финляндии, в том числе и при помощи местных коммунистов-подпольщиков. Скажем, в 1933 году центральная сыскная полиция Финляндии задержала около трех тысяч человек, перешедших нелегально границу, которых подозревали в шпионаже. Из них 516 были судами признаны виновными в государственной измене.
Данные по разведывательной деятельности финских спецслужб в Карелии, приведенные Лайдиненом в другой книге, совместно с финским исследователем Эльфвенгреном, позволяют сделать вывод, что, вопреки мнению ОГПУ, лишь ничтожная доля карбеженцев была завербована финской разведкой. Столь же незначительны сведения о шпионах среди финперебежчиков: в 1930-х Центральная сыскная полиция под видом перебежчиков отправила в СССР примерно 6 агентов.
Даже если эти данные были в несколько раз выше, что вполне вероятно, действия советских карательных органов следует считать абсолютно неадекватными реальности. Большой террор был еще впереди, а в приграничье уже апробируются его массовые мероприятия, отрабатываются способы воздействия на население.
Смещение финского руководства Карелии в 1935-м и объявление борьбы с финским буржуазным национализмом положило конец финскому периоду.
Время экспериментов кончилось, и карельская автономия, созданная при помощи красных финнов в эпоху гражданской войны в совсем иной международной ситуации, в середине 1930-х выглядела в глазах Москвы опасной аномалией, а ее финское руководство – пятой колонной.
Строители карельской автономии были обвинены в том, чему они противостояли 15 лет назад, создавая Карельскую трудовую коммуну – в стремлении отделить край от СССР и присоединить его к буржуазной Финляндии. Гюллинга и Ровио отзывают в Москву, в 1937 году они были арестованы, в 1938-м расстреляны.
_______________
«Работа по национальным линиям и по «очистке районов и сельсоветов, заселённых финнами», шла по накатанному руслу все лето 1938 года, хотя отыскивать компрометирующие материалы на ни в чём не повинных людей становилось всё труднее. В июне–июле, перед завершением операции, в основных местах проживания финнов — Прионежском, Кондопожском, Калевальском районах и, конечно, в Петрозаводске, продолжались ежедневные массовые аресты, людей стали хватать прямо на улицах, на глазах у изумлённых прохожих. С крупных предприятий (Кондопожский бумкомбинат, Петрозаводская лыжная фабрика) в наиболее «горячие» дни арестованных увозили грузовиками. Не прекращались в 1938 г. и попытки продолжить чистить ряды КПФ и Коминтерна. От арестованного в Кондопоге 25 июля 1938 г. девятнадцатилетнего шофёра Арне Каупинена, объявленного шпионом с 1923 г. (т.е. с пятилетнего возраста), следователи добивались признания, что он был завербован в шпионскую организацию её главарём — секретарём и членом Президиума Исполкома Коминтерна Отто Вилле Куусиненом». Из статьи Ирины Такала «Большой террор в Карелии»
________________
— Вы говорили на презентации книги «В поисках социалистического Эльдорадо», что судьба многих североамериканских финнов неизвестна. Удается ли находить новые следы сейчас?
— Без доступа к документам ведомственных архивов ФСБ и МВД это невозможно. Все материалы, которые есть в открытом доступе, нами изучены. Мы знаем много фамилий, но мы не знаем судеб этих людей. Нужен доступ к оперативным материалам того времени, следственным делам, но они остаются закрытыми.
Сейчас можно что-то новое узнать, если вдруг кто-то начинает рассказывать семейные истории. Но многие тоже ничего не знают, чаще нас спрашивают, можем ли мы найти такого-то человека. Мы смотрим все свои базы — не можем найти.
Многие умерли своей смертью еще до Большого террора. Люди приезжали иногда больными, иногда заболевали здесь. Болели туберкулезом, оспой, умирали от голода и тяжелого труда. Особенно тяжелое положение было в поселках финнов-перебежчиков — там семьями умирали. И следов тоже нет. Где-то это должно быть, конечно… Но в нынешней ситуации с архивами очень трудно продвигаться дальше.
Но даже и о тех, чьи судьбы известны, у нас практически не знают. Например, в начале 1990-х известная в Петрозаводске переводчица, составитель русско-финского словаря Ирма Сало узнала, что ее отец был расстрелян и попросила меня найти его документы в архиве. Тогда еще был доступ в партархив к личным делам коммунистов. По реабилитационным документам можно было понять, как велось его уголовное дело. Виктор Сало, красный финн с хорошим образованием, был блестящим лингвистом. Работал доцентом пединститута и по совместительству возглавлял этнографо-лингвистическую секцию Карельского научно-исследовательского института, созданного в 1930 году. Сало начал изучать карельские диалекты и вепсский язык, его можно назвать первым диалектологом Карелии. Я написала о нем большую статью, но на русском она опубликована не была.
— Слышала рассказы о целых репрессированных в 30-е годы карельских деревнях, в которых арестовывали всех мужчин – от подростков 14 лет и до глубоких стариков. Лилия Степанова, в прошлом директор ансамбля «Кантеле», сетует в соцсетях: не помнят у нас о репрессированных карелах. Это не так, конечно, у вас в статье есть по ним данные. Но ведь и правда о них меньше вспоминают и говорят, чем о финнах. Почему?
— Я занялась репрессированными финнами, потому что мне это было интересно. Но заниматься только одной какой-то группой населения невозможно. В своей статье я старалась осветить судьбу не только финнов, но и коренного населения республики – карелов и русских. Судьбами карбеженцев сейчас занимаются несколько человек. Студентам мы даем темы по истории Карелии, репрессиям, финскому периоду и так далее. Но никто из профессиональных карельских историков сейчас репрессивной политикой советского государства, боюсь, не занимается. Потому что маргинальная тема?
Конечно, в мире и в нашей стране о сталинском периоде написано очень много. Есть очень хорошие теоретические работы, но без локального местного материала полностью механизм репрессий в стране не понять. Потому что везде была своя специфика. В других регионах тоже этим занимаются, однако в некоторых даже Книг памяти до сих пор нет…
У нас можно говорить о единственной книге, полностью посвящённой Большому террору в республике, – это книга Ивана Чухина «Карелия-37: идеология и практика террора» 1999 года. Но за 20 лет появилось много новой литературы, опубликованы документы из многих центральных архивов.
Я постаралась написать статью «Большой террор в Карелии», чтобы обобщить всё известное.
_________________
«В приграничных национальных районах — Олонецком, Петровском, Ругозерском, Ведлозерском, Кестеньгском, Ребольском, где карелы составляли от 82 до 95% населения, их доля среди репрессированных колебалась от 62 до 96%». Из статьи Ирины Такала «Большой террор в Карелии»
_________________
— В 80-е я работала в молодежной редакции, в одном здании с коллегами из финской газеты. Не помню, чтобы кто-то рассказывал о репрессиях. А были те, кто не молчал?
— Рассказывали в узком кругу. У меня такое ощущение, что я всегда знала про репрессии. Помню, идет теплоход на Бараний берег, где у многих местных финнов были дачи. Полтеплохода разговаривает по-фински. Мария Васильевна Куусиниеми – преподаватель английского языка, из канадских финнов, чей муж Юрьё Куусиниеми был расстрелян осенью 1937-го, – так вот, она шепотом, в переполненном теплоходе, по-фински, оглядываясь, рассказывала мне свою историю. Это середина 1980-х! Люди боялись. Ударили настолько сильно, что, если и рассказывали, то шепотом.
Интервью мы начали брать у американских финнов в начале 2000-х, когда было уже почти поздно. Далеко не все соглашались. До сих пор есть некоторые люди, которые так и не заговорили.
А так чтобы открыто об этом говорить – так ведь и не печатали! Вы посмотрите всё, что написано карельскими историками до конца 80-х годов. Нет там финнов! Гюллинга, Ровио нельзя было обойти, их упоминали. Но дата смерти Гюллинга в этих книгах – обратите внимание – 1944 год. О том, что его расстреляли в Москве 14 июня 1938-го я первая написала.
Правда, в 1974 году появилась книга «История карельской парторганизации», неплохая для того времени. Про репрессии ничего нет, но все же были упомянуты человек 40 финнов, которые руководили республикой, даны биографические справки, хотя и с неправильными датами смерти.
Возьмите академический труд «История Карелии с древнейших времен до наших дней». Там очень всё фрагментарно, сюжет о репрессиях невнятный, на пару страниц и обрывается на полуслове. И это книга 2001 года!
И, если возвращаться к вопросу о том, почему у нас так мало до сих пор знают о репрессиях, то обращу ваше внимание на работу журналистов. Очень много пресса писала об этом в первой половине 1990-х. А потом всё меньше, меньше… Так что это вопрос не только к историкам.
— Какой урон образованию и культуре Карелии нанесли репрессии?
— Это очень трудно подсчитать. Финны-иммигранты, можно сказать, стояли у истоков национальной карельской литературы.
В 1926 году в Петрозаводске была создана первая писательская организация – Карельская ассоциация пролетарских писателей, лидирующую роль в которой играли финны. В русской секции организации было 9 членов, в финской 35. Это вполне закономерно, большинство литераторов-финнов начали писать и публиковались уже в Финляндии и Америке.
Свыше десяти лет поэт Ялмари Виртанен руководил республиканской писательской организацией, с 1934 года — карельским отделением Союза советских писателей.
Члены финской секции организации – Хильда Тихля, Оскари Иогансон, Рагнар Руско (Нюстрем), Эмиль Паррас, Лаури Летонмяки, Вейкко Эрвасти и другие – сумели объединить вокруг себя талантливую карельскую молодежь, писавшую на финском языке. В 1920-30-е годы начинают свой творческий путь те, кто впоследствии составил гордость карельской литературы: Николай Лайне, Николай Яккола, Анти Тимонен, Яакко Ругоев.
К 1933 году в республике было 43 писателя и 6 литературных критиков, из них 37 человек были финнами или карелами. Большинство финнов, членов союза писателей, были репрессированы. То же можно сказать об издателях, журналистах, художниках, музыкантах, актёрах…
Образование фактически было построено в финский период. Наркомы просвещения — иммигранты Иивар Ласси, Юрье Сирола, ингерманландец Иван Вихко — вместе со своими коллегами сумели многое сделать для развития в Карелии системы народного образования от начальной школы до высшей.
К 1933 году в республике работали свыше 500 школ, из них половина национальные, полтора десятка техникумов, Педагогический институт, Высшая коммунистическая сельскохозяйственная школа. Начал работу Карельский научно-исследовательский институт, одним из создателей и первым руководителем которого был Эдвард Гюллинг.
В 1920 году грамотность среди карельского населения едва достигала 24%, национальной интеллигенции не было вообще. К 1933 году уровень грамотности карелов возрос до 46%, почти половина из них владела финской грамотой или русской и финской одновременно. Напомню, что финский язык тогда был вторым официальным языком в республике. В 1937 году финский язык был запрещён, а создатели национального образования пошли под расстрел.
Если у американских финнов, как мы подсчитали, каждый четвертый мужчина был репрессирован, то у красных финнов эти потери были гораздо больше. Мужчин почти всех вырезали. Про финнов-перебежчиков не могу говорить, по ним неполная информация, но такое впечатление, что их уничтожали целыми семьями. Куда делись многие люди из спецпоселков – мы не знаем. В наших базах данных нет ещё очень многих имён, это видно и по сравнительным данным, приведенным в моей статье. Я все-таки надеюсь, что какие-то документы сохранились и когда-нибудь их можно будет найти.
— Что вы думаете о версии историков Веригина-Килина, что в Сандармохе захоронены не только жертвы сталинских репрессий, но и советские военнопленные, расстрелянные финнами? Есть ли у этой версии документальная база? То, что приходилось читать, кажется неубедительным…
— Так и есть. Многие надеялись, что доказательства появятся в широко разрекламированной прессой книге Сергея Веригина и Армаса Машина «Загадки Сандармоха». Но загадка и там осталась неразгаданной. В брошюре — книгой это произведение назвать сложно — повторяется все то же самое, о чем они говорили в своих интервью. Там нет ни одной фамилии красноармейца, расстрелянного в Сандармохе, никаких достоверных цифр или доказательств. Нет и сносок на используемые документы. Хотя сами документы уже были опубликованы в 2017 году в статье Анны Яровой «Переписать Сандармох».
Эти документы – протоколы допросов «Смерша» Карельского фронта – на мой взгляд, как раз наоборот свидетельствуют о том, что массовых расстрелов советских военнопленных финнами не было. Единичные были. Это, во-первых. Во-вторых, там абсолютно ничего нет про места расстрелов. «Почему бы и не в Сандармохе?» — не доказательство. Финны расстреливали рядом с лагерем, это установлено финскими историками.
Такой специфический источник надо проверять-перепроверять с привлечением других архивных документов. Но авторы этого не делают, пересказывая их содержание, порой искажая его, путая имена, даты и делая абсолютно не аргументированные выводы. Казалось бы, если вы три года тиражируете свою научную гипотезу, то давно пора появиться доказательствам. Но их нет. Вместо архивных изысканий инициируются раскопки места памяти, которое имеет статус памятника истории, да еще таким варварским способом, как это делает РВИО.
Это привело к обратному эффекту. Кто знал про Дмитриева, про Сандармох вне Карелии, да и в самой Карелии? Сейчас про это знает весь мир. Получился эффект бумеранга, что, на мой взгляд, единственный позитивный момент во всей этой истории.
__________________
«Масштабы работы медвежьегорской расстрельной команды, возглавляемой зам. начальника 3-го отдела ББК НКВД А. Шондышом, ужасают: 28 декабря 1937 г. в 4 часа 00 минут расстреляно по Альбомам 1–2 138 человек, из них 89 финнов; 2 января, время то же, расстреляно 60 человек (59 финнов); 10 января — 148 человек (83 финна), 20 января — 150 человек (82 финна), 21 января — 104 человек (62 финна). И. Чухин в своей книге приводит хронику массовых расстрелов в республике, составленную на основании актов о приведении приговоров в исполнение с указанием фамилий 47 исполнителей — работников НКВД КАССР и Белбалтлага НКВД СССР. По ней получается, что 20–21 января 1938 года Шондыш и его подчинённый Бондаренко расстреляли 685 человек. Очевидно, что приговоры в исполнение приводили не только люди, подписывавшие акты, в расстрелах участвовали военнослужащие погранотрядов, комендатур, возможно красноармейцы. Сохранились документы, свидетельствующие, что в Ухтпечлаге, например, в аналогичной ситуации проводилась специальная войсковая операция с применением станковых пулемётов». Из статьи Ирины Такала «Большой террор в Карелии»
________________
— Насаждение образов «свой» и «чужой» происходит и сейчас, разве что нет призывов к расправе с инакомыслящими со стороны официальной власти. Однако самое страшное, что разделение есть в умах многих наших сограждан — как в патриотическом лагере, так и в либеральном. И черные метки посылают, и радости не скрывают, когда умирает кто-то из чужого лагеря, и проклятья звучат… Люди будто забыли трагические уроки нашей истории и обезумели в своей ненависти. Значит ли это, что мы вновь у опасной черты?
— В этом трагедия нашего общества. Мы не умеем вести диалог, слушать друг друга, продолжаем жить по принципу «Если не с нами, то против нас».
А государство своей исторической политикой и агрессивной, узко направленной политикой памяти раскалывает общество еще больше. Почему все сегодня должны помнить только о воинских доблестях и победах, но забывать о государственном насилии по отношению к своим гражданам?
Вот такое у нас сегодня время – время неопределённого будущего и вечного настоящего, опирающегося на фрагментированное прошлое. Но прогрессивное развитие общества невозможно без принятия альтернативных точек зрения и коллективной проработки исторических травм.
Государственный террор, который пережили несколько поколений наших предков, – это, безусловно, травма, которая нарушает целостность нашего общества. Поэтому работа с прошлым — это работа не только по обеспечению невозврата в прошлое, но и это работа по примирению общества.
«Печальная статистика
(…) Очевидно, что за эти два года (1937–1938 гг.) были вынесены приговоры не менее чем 11300 жителей республики. 96,5% были репрессированы по приказам, причём в Карелии число репрессированных по национальным линиям превышает число арестованных и осуждённых по приказу № 00447 (55% и 45% соответственно) — в то время как в целом по стране репрессированные по национальным приказам составили примерно 40%, — а главной линией оказалась финская, по которой специального приказа не было. По этой линии в республике было арестовано и осуждено 5600 человек, или 93,3% от всех репрессированных по национальным приказам (по польской линии — 4,6%, по немецкой — 0,8%, по харбинской — 0,7%). Финны, чья численность в Карелии в середине 1930-х гг. едва превышала 3% населения, составили более 41% всех репрессированных (карелы — 27%, русские — 25%). Среди осуждённых по национальным приказам доля финнов была ещё выше — 74% (карелы — 16%, русские — 3%).
Однако окончательные итоги по результатам массовых операций 1937–1938 гг. подводить всё ещё рано. Мы солидарны с теми исследователями, которые полагают, что многие цифровые данные могли быть учтены не полностью или неправильно подсчитаны и должны в дальнейшем быть скорректированы в сторону увеличения. Это становится очевидным, если обратиться к постоянно пополняющимся базам данных репрессированных и книгам памяти, составленным в регионах».
Из статьи Ирины Такала «Большой террор в Карелии»
