Радовать нас эти писатели будут долго. Потому что они уже есть. Они уже говорят. Они уже вложили в наши руки корпус качественных текстов
Жизнь учит. И с уроков её не сбежать, как ни старайся. Моё знакомство с новой северной прозой — тому убедительное доказательство.
Когда в 2013 году мне на глаза стали навязчиво попадаться статьи о том, что четыре карельских писателя Дмитрий Новиков, Яна Жемойтелите, Ирина Мамаева и Александр Бушковский провозгласили манифест «Новая северная проза», я скептически улыбалась. Если не сказать — иронизировала про живительные родники и литературные заповедники с еле уловимым запахом сырого сена и привкусом моченой брусники.
Во-первых, времена нынче пафосные. Раньше был какой-нибудь приказчик, теперь мерчендайзер — не к ночи будет оскорблен русский язык, вчера стояла будка, сегодня «центр чего-то там», тридцать лет назад говорили «способности», сейчас сразу — «звезда». Ни шагу в простоте. Всё в обертке из-под Apple с надкусанным яблоком. Говорящая, однако, символика, наталкивающая нас на определенные аллюзии и аналогии… Стоп! Я ж о простоте. Поэтому когда мне с порога заявляют «Манифест!», я сразу вспоминаю царизм, демонстрации, стрельбу и хочу чего-нибудь менее революционного. И более одомашненного. Например, лечь дома на диван, книжку почитать, подумать. А в рамках какого течения она была создана, под какими лозунгами… На это предусмотрены специальные люди на зарплате — критиками называются. Пусть анализируют и популяризируют. Мне-то что?
А во-вторых, где это вы видели пророков в своём Отечестве? Правильно, либо в гробу, либо в травмпункте. Уж точно не растиражированными по жк-экранам в блокбастере «Дети неба vs дети унитаза». Потому что библейская позиция «Да что может этот Сын плотника, Которого мы знаем с детства как облупленного? «Не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? и сестры Его не все ли между нами? откуда же у Него всё это?» (Мф. 13, 55 — 56) — неистребима тысячелетиями. Не верите? Посетите пророческие могилы. В шаговой доступности. Чтобы разглядеть нечто в обыденном и знакомом, нужно дать себе труд вылезти из своего постоянного эгопреклонения, всмотреться в ближнего, почитать, чего он там надумал, чем его сердце болит и чем успокоится. А больно надо! Главное, «аз есмь», остальное — от лукавого. Высокомерие — в ответ на нескромность. Проще отмахнуться да забыть. Я и забыла.
Пока жизнь не пришла и не напомнила — известными словами писателя-манифестанта Д. Новикова: «Медленно растет карельская сосна. По несколько миллиметров в год прибавляет она в толщине ствола, чему свидетельство — годовые кольца, узкие, еле различимые порой, шириной с лезвие ножа. Зато какая плотная древесина! Как прочна она в срубах, как красива в сувенирах и солнечной мебели, даже в обычных досках! Каким теплом и правдой жизни веет от нее, лишь стоит взглянуть и прикоснуться! Так же и северная проза. Медленно, мучительно прирастает она новыми словами, еще труднее — законченными произведениями. Мороз и снег, нехватка солнца, тяжелый авитаминоз — где брать ей силы, как не в упорстве и труде. В терпении».
Это отрывок из «Манифеста Новой северной прозы», он же — вступительное слово к сборнику произведений Александра Бушковского «Радуйся!», случайно попавшему мне в руки в тот момент, когда радоваться не хотелось. Сработал контраст названия и настроения. Сказать, что книга меня потрясла — значит сморозить очередную банальность, поэтому промолчу. Просто мне уже доводилось публично делиться размышлениями по поводу слов Александра — «четких, как отметины от словесных пуль в центре сердечной мишени». А о таком дважды не скажешь, выматывает. Для меня книги Бушковского читать — это как неожиданно в людском обезличенном потоке брата встретить. Или прозорливца в потрепанном камуфляже, который про тебя всё знает и доходчиво рассказывает. Не хочешь — не верь. Вскрытие органа с миокардой покажет. В общем, жизненно до страшных снов и бодрит, как на краю пропасти. Поневоле возрадуешься.
Так, но раз в 2013 году был некий манифест, значит, Бушковский не один такой? Их там целая группа, от творчества которой не хочется стреляться или спать, а хочется жить, не говоря уже о том, чтобы эту жизнь как-то толково строить? Поэтому дальше на моём жизненном пути возникли тексты петрозаводчан Дмитрия Новикова, Ирины Мамаевой, Яны Жемойтелите, а также Игоря Пузырева из Санкт-Петербурга, Натальи Мелехиной из Вологды и Александра Кирова из Каргополя. В общем, сразу видно, что география вышла за пределы Карелии и властно овладела северным пейзажем. Не сразу, а по мере чтения, замечаешь, что это группа единомышленников, работающих в одном ключе, название которому «Новая северная проза». Но наречь явление — одно дело, подойти к нему с исследовательским зудом «из чего это сделано» — другое. Беглым взглядом окинешь отклики на манифест в интернете, а оттуда несется: «Да пишут себе и пишут! Какая разница — вместе или порознь? Главное — достучаться до читателя!». Ну, вот сейчас и попробуем в этом покопаться.
Когда насмотрелся уже на разные образцы этого нового направления, поневоле начинаешь классифицировать, анализировать, обобщать и работать нехитрыми инструментами мозга. Так вот, все прочитанные мною произведения содержат в себе творческое переосмысление литературной традиции. Это не Иваны, запамятовшие родство, а наследники, продолжающие биться за обогащение русского языка. У них неплохая почва. Совсем не напоминает карельский огород, где с квадратного метра площади собирают ведро камней. Они растут на плодородной ниве плакальщиц Заонежья и сказителей Поморья, Б. Шергина и С. Писахова, М. Пришвина и В. Распутина, наследуют Д. Гусарову и Д. Балашову. Возьмите «Голомяное пламя» Д. Новикова и вслушайтесь в его фонетику. Если вам медведь на ухо не наступил, то вы абсолютно точно уловите её звуковую «зарифмованность» с Б. Шергиным. Почитайте «Вертлявую воргу в щебнЯх» И. Пузырева, услышите В. Астафьева. Не клон узрите, а потомка, продолжающего славное дело родителя.
В этом же произведении Игоря Пузырева приведен красноречивый пример, как писатель вслушивается в речь северян. Пусть даже в состоянии нестояния (вы-то, признайтесь, в таком состоянии вряд ли в книжицу этноподробности записываете): «В первую же ночь я решил всё узнать про оленеводство. Совсем всё. Вовка – наш старший проводник, семнадцать лет пас здесь оленей. Поэтому должен был за две бутылки водки передать мне весь накопленный поколениями опыт. Я спрашивал обо всем и сразу, перебивая сам себя и записывая самое важное в маленькую специальную писательскую книжицу. Интересовался порою неожиданно и нудно, но зато часто подливая в чарки. Он отвечал на любые вопросы. Просто, незатейливо. Странички бегло заполнялись мелким неразборчиво-водошным почерком. К середине ночи я узнал почти всё об оленях и их пастьбе. То, что не легло в голову, записалось навеки в книжицу». Так что о корнях можно не беспокоиться. Но если из них не выйдут стебли, листья и цветы, то плодов мы не дождемся.
Первыми побегами можно назвать около десятка книг, занимающих достойное место как на олимпах всероссийских конкурсов, так и на страницах литературных изданий и библиотечных полках. Допустим, у писательницы Ирины Мамаевой спектр премий за четыре года напоминает расширенную версию знака качества: Общества «Открытая Россия» (2004), «Соколофф-приз» (2005), «Эврика!» (2006), Имени Валентина Распутина (2007), Имени Антона Дельвига (2008). Стихи, проза и эссеистика Александра Кирова публиковались в российских и зарубежных изданиях «Белый пароход», «Бельские просторы», «Крещатик», «Ликбез», «Литература», «Мегалит», «Московская правда», «Октябрь», «Русское поле», «Частный Корреспондент», «Автопилотъ», «Московский комсомолец» и «Зарубежные задворки». И такие внушительные списки присущи почти каждому представителю новой северной прозы. Таким образом, это не объединение выскочек, которым только б информационный повод найти, а союз признанных экспертным сообществом творческих людей. Хотя предвижу вопль вслед: «А судьи кто ?!».
Теперь об идее сплоченности и общих интонациях. Однажды Яна Жемойтелите, говоря о феномене новой северной прозы, охарактеризовала его так: «Она обнажает главную черту северного менталитета — с одной стороны, большая душевная хрупкость, а с другой, замкнутость человека в себе». И — продолжу я — преодоление этой замкнутости. Это очень важный момент для привлечения читательской аудитории. Вот эти заученные вопли о всеобщей победе цифрового формата однажды канут в Лету. Потому что в конце концов глаза устанут от гиперссылок, а мозг от мельтешащей клиповой нарезки. Как уже устали руки от пластика и полимера, а ноги от асфальта и бетона. И как вошел в тренд экологический бренд, так и душа потянется к живому слову, заинтересованному взгляду, глубокой мысли. Потому что человек — не жвачное, полигамное, кайфо-хапающее как его в этом ни убеждай. Он всё равно после часовых смеходромов с покатухами по телеящику идет спать и рыдает в подушку, иногда сам не понимая от чего. Не с первого раза, так с тридцатого. И вырубая ВКонтакте с тысячами друзей, лезет на стенку от одиночества. Так что рано или поздно понадобятся пронзительные строчки. Такие, например, как у Натальи Мелехиной в рассказе «По заявкам сельчан»:
«Попал Вадим в самое пекло — в первую чеченскую кампанию. А когда после контузии и госпиталя вернулся домой, оказалось, что восемнадцатилетний период до армии сжался и усох до размеров табачной крошки в солдатском кармане, а сама война — всего-то несколько месяцев и успел прослужить до контузии! — наоборот, расползлась, будто гангрена, и вытеснила все остальные воспоминания. Евсеевка и деревни в округе остались теми же, и люди не сильно изменились, но вот сам Вадим не принадлежал больше этому миру, словно злой колдун выгрыз у него частичку души и разума».
И сядут эти Вадимы с чеченской кампании, Иваны из разгромленных леспромхозов, Сергеи из офисных концлагерей, Марины из душных евросетей, Светланы из нищенствующих школ и библиотек и откроют книгу. Только не демоническую беллетристику, которой противостоят в меру сил своих представители новой северной прозы, — у нас всё ж не страна самоубийц. А «Ленкину свадьбу» Ирины Мамаевой, «Индейские сказки» Александра Бушковского, «В сетях Твоих» Дмитрия Новикова… Да там уже такой выбор произведений — на любой вкус. Потому что закопченная от вечных российских социальных пожарищ душа взыскует света. И новые северные прозаики с ним в ладах. «Солнечный свет, пробивающийся сквозь мертвую корку обстоятельств, серость неустроенного быта, грязь предательств и предрассудков. Свет этот есть художественная правда».
В общем, веду я к тому, что ирония моя как деструктивная сила после тесного знакомства с новой северной прозой испарилась. Жизнь научила и напророчила, что радовать нас эти писатели будут долго. Потому что они уже есть. Они уже говорят. Они уже вложили в наши руки корпус качественных текстов. А «даже боги не могут сделать бывшее не бывшим».
Фото Интернет-журнала «Лицей»
