
Федот Иваныч медленно шагал по неторной лесной дороге к тетеревиному току. Там, на большой поляне в березняке, его ждал старый шалаш из веток, подновлённый несколько дней назад.

Федот Иваныч медленно шагал по неторной лесной дороге к тетеревиному току. Там, на большой поляне в березняке, его ждал старый шалаш из веток, подновлённый несколько дней назад.

Математика… Математика… Это слово, как голос завуча, тормошило меня всю дорогу. Портфель тяжелел, ноги заплетались, небо давило. Одно слово – и столько проблем! Или не просто слово, а ещё и чувство скуки, степеней и дробей? Возможно. А возможно, это и пессимизм, раздувающий всю ситуацию? Пора прекратить с этим.
Рассказ МА…ма … мы…ла… ра…му…мама…Мама мыла раму!

Лирическая новелла

Осенняя ночь. Грязные, серые тучи низко ползли над спящей деревушкой. Голые, мокрые от дождя деревья, уныло стояли возле покосившихся заборов и палисадников.

Старик Иваныч был молод – ему не было и семидесяти пяти. Правда, в ушной раковине появились несколько волосков – жестких и темных, да и родинка на носу разрослась с бородавку.

Однажды я толкала самолет. Летели мы над темными лесами, перелесками. Внизу снег подтаявший, мартовский, рыхлый. Мы сидели и смотрели друг на друга.

Мир этот состоит из пяти деревянных срубов, длинных одноэтажных общаг, белых корпусов столовой и конторы.

Дед Тимофей суетливо перебирал задубелые веревки, и они отвечали тревожным колокольным звоном. Звук зудом пробирался во дворы небольшого села, от чего скот шарахался по хлевам, а собаки беспричинно пускались в лай. Торопился Тимофей, глаз не сводил с луны, которая неуемно становилась месяцем, тоньше и тоньше.

Проснулась баба Валя сегодня раньше обычного. На занавесках, на стенах, на полу играли солнечные зайчики. Часы показывали ровно шесть. С улицы через приоткрытое окно тянулся свежий летний воздух и слышалась трель соловья.

Воскресенье. Она сидит у окна. Грустит. И думает. О своей жизни. О несбывшихся мечтах… Так она проводит вечер воскресенья уже не первую неделю.

Гоголь ворочался в гробу уже не первый десяток лет. Чесался и бился головой о крышку гроба. Его, конечно, не слышали.

«Что будет? Так. Я выйду на трибуну. За мной опаловый квадрат окна и агатовые шторы. Так, однотонный фон. Отлично, я все поняла, я не должна пестрить».

Он открыл глаза и оглянулся. Вокруг ничего не было. Кругом пустота. Но он сидел на чём-то. Он посмотрел вниз, там тоже ничего не было. Пустота.

По мотивам сочинения Германа Гессе
